Агата Кристи. Четверо подозреваемых. Томас Уолш. Смертный приговор

Может ли массовая литература, к коей, вне всякого сомнения, относятся детективы, может ли «криминальное чтиво», как именуют критики подобные книги, состязаться с серьезными романами и повестями, поднимающими проблемы нравственности, моральной оценки совершенных злодеяний и последующей кары за них? Ну, скажем, как это сделал Федор Михайлович Достоевский в своем известном романе.

---

Может! — отвечу я без тени колебаний. Ибо многие авторы, подвизающиеся на ниве детективной продукции, в обязательном порядке затрагивают тему преступления и наказания, пытаясь, каждый в меру своего таланта, коснуться именно нравственного аспекта совершенного преступления. То есть не просто пришел, увидел, убил, а почему убил, каковы высшие оправдательные мотивы совершенного преступления и были ли они вообще. А главное — справедливым ли стало понесенное наказание и того ли настигло, в итоге, неумолимое возмездие.

И вот два превосходных примера в развитие темы. Два рассказа, написанные разными авторами с разной степенью таланта и известности, но оба об одном и том же. О том, сколь важно докапываться до правды в любом, даже самом зряшном деле, потому что за каждым преступлением следует не только неминуемая расплата, пусть и в форме божьего суда, но и стоят судьбы невинных людей, чью жизнь так легко может сломать поспешное и неумелое правосудие.

Первый рассказ принадлежит перу знаменитой Агаты Кристи. И этим, пожалуй, все сказано. Можно сколько угодно состязаться в метании обвинительных стрел в адрес «королевы детектива», как именуют писательницу ее соотечественники. Упрекать в отсутствии стилистических красот, ставить в укор примитивные диалоги, раздражаться довольно скучным развитием сюжета в большинстве ее романов, и прочее, и прочее. Да, можно придираться, раздражаться, не соглашаться и, тем не менее, продолжать читать и перечитывать произведения талантливой англичанки. Ведь даже недостатки Агаты Кристи, по известному выражению, всего лишь продолжение ее бесспорных достоинств, одно из которых — это создание живых, полнокровных образов героев, имена которых уже давно стали нарицательными. Достаточно вспомнить маленького человечка по имени Эркюль Пуаро или скромную старушку мисс Марпл.

Американцу Томасу Уолшу, автору второго рассказа, по части славы, как прижизненной, так и посмертной, повезло гораздо меньше. Журналист, репортер, сотрудник отдела криминальной хроники. В 30—40-е годы минувшего столетия Уолш активно сотрудничал с известным американским журналом «Черная маска», на страницах которого печатались самые популярные авторы детективного жанра не только из США, но и Европы.

Причем многие из них откровенно бросили вызов модным в те годы салонным детективам с их бесконечной чередой самоучек-следователей из числа аристократов и прочих сливок общества в духе все той же Агаты Кристи, которые заполонили страницы тогдашних журналов и полки книжных лавок. А наилюбимейший автор «Черной маски» Дэниел Хэммет и вовсе позволил себе в пылу полемики высказаться довольно нелицеприятно в адрес королевы жанра: «Дедуктивный метод — это, конечно, здорово. Да вот только маленькие серые клеточки плохо помогают против разрывной пули в голову».

А потому, совсем даже не случайно именно «Черная маска» запустила в обращение термин «крутой детектив», обозначив им книжную продукцию принципиально нового качества, с потоками крови, леденящими душу подробностями, перестрелками, преследованиями, убийствами и неминуемым торжеством справедливости, которой добиваются не какие-то там дилетанты «лорды и милорды», а профессиональные сыщики и полицейские. Недаром Джозеф Т. Шоу, тогдашний главный редактор и владелец литературного журнала номер один, каким была «Черная маска» в Америке вплоть до самого начала 50-х годов прошлого века, так сформулировал требования к авторам, желающим публиковаться на ее страницах. «Честные истории честных парней, вынужденных жить в мире, лишенном честности».

Новые задачи потребовали и нового стилистического оформления. Тот самый знаменитый репортерский стиль с короткими рублеными фразами, почти полным отсутствием тропов и прочих языковых красот, родоначальником которого многие ошибочно полагают Эрнеста Хемингуэя, на самом деле впервые появился именно на страницах журнала «Черная маска». А один американский критик даже не без ехидства заметил, что «папаша Хэм» не мудрствуя лукаво попросту позаимствовал его у популярных детективщиков тех лет.

Видно, рассказы Уолша тоже как нельзя лучше вписывались в новую стилистику, ибо только за период с 1933 по 1936 годы на страницах «Черной маски» появилось целых шесть его рассказов, а один из них даже был включен в антологию, изданную журналом в 1946 году под многозначительным названием «Сборник крутых детективов».

Впрочем, большинство своих рассказов Томас Уолш публиковал в газетах под псевдонимами, причем разными, что косвенно подтверждает предположение о том, что литературная деятельность все же была для него занятием второстепенным, побочным, так сказать, источником заработка. Да и сюжеты историй он наверняка черпал из богатого опыта репортерской работы. Именно опыт и знание того, о чем он пишет, и сделали рассказы Уолша предельно достоверными, лаконичными и максимально точными, похожими скорее на сухой полицейский отчет, чем на художественное произведение. Но достоверность изложения — это ведь тоже не так уж и мало! Недаром вездесущие голливудские продюсеры, у которых, как известно, особый нюх на хорошие сценарии, воспользовались некоторыми детективными историями Уолша для постановки своих кинофильмов.

Что касается рассказа «Смертный приговор», предлагаемого вниманию читателей ниже, то он тоже был экранизирован в 1953 году, но уже на телевидении. Кстати, за этот рассказ Уолш был удостоен еще и почетной литературной премии в 1949 году. По части «крутизны» рассказ явно уступает той печатной продукции, которую настойчиво популяризировала «Черная маска». Нет перестрелок и погони, крови тоже нет, правда, героями выступают профессиональные сыскари, те самые честные парни, готовые идти до конца в борьбе со злом. Именно они вместе со свидетельницей обвинения ищут и находят настоящего убийцу, спасая тем самым человека, безвинно приговоренного к смертной казни.

Что ж, такое в судебной практике случается. Вопрос в другом. Многие ли сыщики пойдут на признание своих упущений и займутся повторным расследованием во имя спасения невинной жертвы собственной ошибки? Томас Уолш высоко поднимает планку моральных ориентиров, движущих его героями. Они мучаются, страдают, переживают, что не может не вызвать симпатии читателей. Они ведь — честные парни, герои Уолша, а значит, рано или поздно обязательно докопаются до правды. Вот бы и в жизни так было всегда!

Прошли годы. Ушли в прошлое споры о том, кто лучше в качестве героя детектива: неподкупный полицейский или скучающий интеллектуал из великосветской гостиной. Все хороши, скажет читатель. Главное, чтобы это было талантливо и правдиво. Вот и рассказы Агаты Кристи и Томаса Уолша. У них ведь так много общего, причем даже в мелочах. Так, в обеих историях прослеживается некое мистическое совпадение по части цифр. В рассказе Агаты Кристи — четверо подозреваемых, у Томаса Уолша — четыре неоспоримых факта в пользу первоначальной версии, потом четверка свидетелей, подкрепляющих своими показаниями именно эту, как выяснилось позднее, ошибочную версию.

Но цифры цифрами, а мораль обеих историй, написанных, повторюсь, совершенно разными авторами, исповедующими различный подход к детективному жанру, придерживающихся различных литературных концепций по части стиля, мораль однозначна: добро должно побеждать всегда, даже в мире, лишенном честности. Именно для этого и пишутся честные истории о честных парнях. Или о честных старушках из провинциальной Англии.

 

Зинаида КРАСНЕВСКАЯ

---

Агата КРИСТИ

 

«Четверо подозреваемых»

 

Рассказ

 

Разговор за столом зашел о преступлениях, и не просто о преступлениях, а о таких, что остались нераскрытыми. Ведь нераскрытое преступление сулит безнаказанность и тем, кто его совершил. Все присутствующие поочередно высказались по сей животрепещущей теме. Полковник Бантри, его жена, милая пухленькая особа, известная актриса Джейн Хелер, доктор Ллойд и, наконец, мисс Марпл. Единственным, кто не принял участие в развернувшейся дискуссии, был сэр Генри Клитеринг, пожалуй, самый компетентный человек в обсуждаемом вопросе. Бывший комиссар Скотленд-Ярда сидел молча, время от времени небрежно поглаживая усы. Легкая улыбка скользила по губам сэра Генри, словно его забавляли какие-то собственные мысли.

— Сэр Генри, — не выдержала экспансивная хозяйка дома, миссис Бантри, — если вы сейчас же, сию минуту, не скажете хотя бы слово, то я закричу! Отвечайте немедленно: что, так уж много преступлений остается безнаказанными?

— Вы, миссис Бантри, рассуждаете так, словно только что прочитали очередной сенсационный заголовок в утренней газете. Нечто вроде «Очередная неудача Скотленд-Ярда», а ниже прилагается список нераскрытых преступлений.

— Но наверняка их число не так уж и велико, особенно в сопоставлении с общим показателем преступности, — осторожно заметил доктор Ллойд.

— Все так! Ежедневно раскрываются сотни преступлений, и тех, кто совершил их, настигает справедливая кара, но об этом, видите ли, не принято кричать на каждом углу. Журналисты редко пишут хвалебные статьи в адрес правоохранительных органов и почти никогда не славословят тех, кто нашел преступников. Впрочем, не в этом суть. Вот вы завели разговор о нераскрытых делах. А ведь есть еще преступления, о которых вообще никто ничего не знает. Люди даже не подозревают о них. Во всяком случае, те, кто работает в Скотленд-Ярде. Уж мне-то об этом доподлинно известно.

— Не думаю, что таких преступлений много, — возразила миссис Бантри.

— Вы и в самом деле так думаете?

— Но не станете же вы убеждать меня в обратном, сэр Генри!

— Полагаю, сэр Генри прав, — задумчиво обронила миссис Марпл. — Таких преступлений весьма много.

Очаровательная пожилая дама, по-старомодному благовоспитанная и даже несколько церемонная, она произнесла последнюю фразу с каким-то поистине обезоруживающим детским простодушием.

— Но моя дорогая мисс Марпл! — только и нашелся в ответ полковник Бантри.

— О, да! — неторопливо продолжила мисс Марпл свои размышления вслух. — Большинство людей ведь глупы, а глупец рано или поздно выдает себя. Однако встречаются и умные люди, очень умные, пусть редко, но встречаются. Страшно даже подумать, на что способен по-настоящему умный человек, особенно если он не отягощен избыточными моральными принципами.

— Вот-вот! Именно это я и имел в виду! Хотя кое в чем я с вами не совсем согласен, мисс Марпл. В действительности, неглупых людей не так уж и мало. А в скольких случаях преступление выходит наружу благодаря чистой случайности. И всякий раз, когда такое происходит, невольно задаешься вопросом: кто и когда узнал бы о преступлении, если бы не роковое стечение обстоятельств?

— То, что вы сейчас сказали, Клитеринг, это уже серьезно! — воскликнул полковник Бантри. — Очень серьезно! Или это все же только шутка?

— Никаких шуток, мой дорогой полковник! Вот вы только что рассуждали о том, что преступление может остаться безнаказанным. Не согласен! Да, человек может ускользнуть из рук правосудия, но ведь существуют причинно-следственные связи, которые не всегда укладываются в рамки обычного закона. А потому, как это ни парадоксально, но возмездие заключено уже в самом преступлении. Понимаю, звучит немного пафосно. И тем не менее, это — совершеннейшая правда.

— Возможно-возможно, — согласно кивнул полковник Бантри. — И все же это не меняет, не меняет в корне… — он запнулся, не зная, что сказать.

Сэр Генри улыбнулся.

— Уверяю вас, девяносто девять человек из ста разделяют вашу точку зрения. Но знаете, что самое важное в расследовании преступления? Найти виновного, скажете вы? О, нет! Доказать невиновность человека — вот что действительно важно! Многие, к сожалению, не понимают этого.

— Я точно ничего не смыслю в подобных делах, — вставила словечко Джейн Хелер.

— Зато я прекрасно понимаю сэра Генри, — сказала мисс Марпл. — Помните ту историю с миссис Трент? У нее из сумочки кто-то взял полкроны, и подозрение пало на приходящую служанку, миссис Артур. Разумеется, Тренты с самого начала заподозрили женщину в краже, но люди они добрые. К тому же, они прекрасно знали, что у миссис Артур большая семья, да и муж большой любитель выпить, а потому они решили не прибегать к крайним мерам. Но их отношение к женщине после этого случая кардинально поменялось. Так, уезжая куда-нибудь, они перестали оставлять на нее дом. Служанка сразу же уловила перемену. Да и другие тоже стали относиться к ней с плохо скрываемой подозрительностью. Но, к счастью для бедняжки, все выяснилось. Совершенно случайно, причем. Оказывается, деньги воровала гувернантка. Миссис Трент сама застала ее на месте преступления, увидела в зеркале. Дверь в другую комнату была открыта, и все происходящее отражалось в зеркале. Вот так! Чистая случайность, хотя лично я предпочла бы назвать произошедшее волей Провидения. Поэтому я прекрасно понимаю сэра Генри. Ведь с самого начала всех в доме занимало лишь одно: кто украл деньги. А потом все случилось в полном соответствии с детективными романами. Неожиданно выясняется, что воровкой оказалась женщина, которую вообще невозможно было заподозрить в краже. Пустячное дело, а для бедняжки миссис Артур, которая ни сном ни духом не ведала, кто и зачем украл хозяйские деньги, и которая сама за всю свою жизнь не взяла чужого ни на пенни, вопрос собственной невиновности стал воистину вопросом жизни и смерти. Вы ведь это имели в виду, сэр Генри?

— Именно это, мисс Марпл. Вы все поняли абсолютно правильно. Могу лишь добавить, что бедной служанке еще очень повезло. Ведь ее непричастность к краже, в конце концов, была доказана. Многие же несчастные вынуждены до самой смерти тащить на себе бремя подозрений в совершении преступления, к которому они на самом деле не причастны.

— У вас есть конкретный пример, сэр Генри? — с присущей ей проницательностью поинтересовалась миссис Бантри.

— В общем-то, да, миссис Бантри. Весьма любопытная история, доложу я вам. То есть, все мы в Скотленд-Ярде знаем, что преступление было совершено, но доказать это практически не представляется возможным.

— Наверное, яд! — воскликнула Джейн. — Что-нибудь такое, что не оставляет следов.

Доктор Ллойд беспокойно заерзал в кресле, предвкушая, что разговор вот-вот свернет на медицинские темы, но сэр Генри лишь отрицательно покачал головой.

— Нет, моя дорогая леди! Никаких таинственных ядов, которыми индейцы из вестернов смазывают наконечники своих стрел. По мне, так уж лучше бы такая экзотика. Увы! — дело, которым нам пришлось заниматься, было гораздо более прозаичным. По правде говоря, оно было настолько заурядным, что нет ни малейшей надежды на то, что заслуженная кара когда-нибудь настигнет убийцу. Просто один старый джентльмен свалился с лестницы и свернул себе шею. Вот такое досадное происшествие, кои повсеместно случаются что ни день.

— А что было на самом деле?

— Бог его знает! — сэр Генри пожал плечами. — Может быть, кто-то умело подтолкнул старика. Или натянул веревку на верхней ступеньке, а потом незаметно ее убрал. Боюсь, мы никогда не узнаем правды.

— Но вы-то… вы ведь прекрасно знаете, что это не был несчастный случай, — вступил в разговор доктор. — Хотя, с другой стороны, почему вы так решили?

— Видите ли, это длинная история, но вы правы: мы в Скотленд-Ярде абсолютно уверены в том, что гибель этого человека не была несчастным случаем. Однако надеяться на то, что убийца понесет справедливое наказание, не приходится. Доказательства слишком хлипкие. Но есть и еще одна сторона дела, моральная, та, о которой я только что говорил. Видите ли, преступление могли совершить четверо. То есть кто-то один из четверых виновен, а остальные трое — нет. И пока мы не докопаемся до истины, эти трое будут постоянно находиться под чудовищной тяжестью вечного подозрения.

— Пожалуйста, сэр Генри, прошу вас, расскажите нам эту историю с самого начала! — взмолилась миссис Бантри.

— Хорошо! Только я изрядно подсокращу свой рассказ. Во всяком случае, постараюсь максимально ужать второстепенные подробности. Речь идет об одном тайном немецком обществе под названием «Черная рука». Нечто наподобие Каморы, террористической организации, которая, если вы помните, существовала в Италии в начале прошлого века. В Германии члены общества занимались такими же неблаговидными делами: шантаж, подрывная деятельность, терроризм. Об этом обществе секретным службам стало известно сразу же после окончания войны. Оно поразительно быстро набрало силу. Жертвами преступной деятельности «Черной руки» стали сотни людей. Полиция была бессильна совладать с террористами, ибо те оказались хорошими конспираторами, а склонить кого-нибудь из членов общества к сотрудничеству с властями было просто невозможно.

Правда, в Англии о «Черной руке» мало наслышаны, но зато в Германии ей удалось на каком-то этапе своего существования почти парализовать жизнь страны. В конце концов организация была разгромлена, а ее члены рассеяны по миру. И удалось это благодаря усилиям одного-единственного человека, доктора Розена, который в свое время был известен как один из самых выдающихся специалистов секретной службы. Так вот, ему удалось стать членом подпольной организации. Более того, он проник в ее руководящее ядро, и я бы сказал, собственными руками уничтожил всю организацию прямо на корню.

Естественно, после случившегося оставаться в Германии ему было небезопасно. Было решено отправить его куда-нибудь за границу. Он выбрал Англию. Предварительно наши службы получили соответствующее уведомление от берлинской полиции. По приезде он имел встречу со мной и произвел впечатление человека чрезвычайно умного и хладнокровного. Доктор Розен не питал никаких иллюзий насчет собственного будущего.

— Рано или поздно они до меня доберутся, сэр Генри. Вот увидите, — сказал мне этот красивый, представительный мужчина с точеным лицом. Он разговаривал густым баритоном, и только немного резковатые интонации выдавали в нем немца. — Расплата неизбежна. Впрочем, для меня все это не имеет ровно никакого значения, я готов к смерти. Ведь я с самого начала знал, на что шел. Но сделал то, что был обязан сделать. «Черная рука» никогда не сможет возродиться снова. Однако многие члены преступной группировки все еще на свободе, и они постараются отомстить мне одним-единственным для них способом — возьмут мою жизнь. Таким образом, моя смерть — всего лишь дело времени, но я постараюсь, чтобы это случилось как можно позже. Дело в том, что я сейчас работаю над рукописью, в которой пытаюсь обобщить все наиболее интересные случаи из своей служебной практики. Так сказать, подвожу жизненный итог. Хотелось бы закончить работу прежде, чем я умру.

Доктор Розен говорил будничным тоном, но в его спокойствии было столько величия и благородства, что я невольно залюбовался им. Я клятвенно заверил Розена, что британская полиция предпримет все необходимые меры, дабы обезопасить его жизнь, но он лишь отмахнулся в ответ.

— Говорю же вам, в один прекрасный день они до меня доберутся. А потому, когда это произойдет, не стоит переживать чересчур сильно. Но я не сомневаюсь, вы сделаете все, что будет в ваших силах.

Потом он перевел разговор на планы о будущем. Они были достаточно просты. Приобрести небольшой домик где-нибудь в деревне и спокойно работать там над книгой. Он остановил свой выбор на небольшой деревушке Кингз-Гнатон в Сомерсете, в семи милях от железнодорожной станции. Очаровательное место, эдакий нетронутый цивилизацией уголок. Розен купил в деревне премилый коттедж, перестроил его на собственный вкус, оборудовал всем необходимым и с большим удовольствием переселился на природу. Вместе с Розеном в доме поселились его племянница Грета, личный секретарь, старая кухарка-немка, прослужившая ему верой и правдой почти сорок лет. Был еще один приходящий работник из местных, который одновременно служил садовником.

— Итак, подозреваемых — четверо, — негромко констатировал доктор Ллойд.

— Точно так, четверо. И еще несколько слов в заключение. Доктор Розен безмятежно прожил в деревушке пять месяцев, а потом, в одно прекрасное утро, случилось то, что случилось. Он упал с лестницы и спустя полчаса был найден мертвым. На момент происшествия Гертруда, так звали служанку, была у себя на кухне. Дверь на кухню была закрыта, и она, по ее словам, ничего не слышала. Фройляйн Грета, опять же с ее слов, возилась в саду с тюльпанами. Садовник Доббс показал, что в это самое время перекусывал в летнем домике, а секретарь был на прогулке, опять же по его словам, которые никто из посторонних не может подтвердить. Получается, что алиби нет ни у кого. Более того, никто из четверки не может поручиться за достоверность показаний друг друга. Хотя совершенно очевидно, что совершить преступление мог лишь кто-то из домочадцев. Ведь постороннего человека в такой маленькой деревушке сразу бы заметили. И парадная дверь, и дверь с черного входа были заперты, потому что вся четверка имела свои ключи. В итоге круг подозреваемых сузился до этих четверых, но при этом каждый из них был вне подозрений. Грета — дочь родного брата доктора Розена. Гертруда имеет за спиной сорок лет безупречной службы в его доме. Доббс вообще никогда не покидал родную деревню. А Чарльз Темплетон, его секретарь…

— Вот-вот! — воскликнул Бантри. — Лично мне этот секретарь представляется весьма подозрительным субъектом. Что вам известно о нем?

— Вполне достаточно, чтобы сразу же вывести его за скобки. Во всяком случае, так я считал на момент расследования. Дело в том, что Чарльз Темплетон — это один из моих людей.

— Вот как! — растерянно пробормотал полковник.

—Да. Мне ведь нужен был свой человек непосредственно в доме Розена, такой, который бы не вызвал лишних разговоров в деревне. А Розену нужен был секретарь, и я предложил ему мистера Темплетона. Джентльмен, прекрасно владеет немецким, и вообще, очень способный малый.

— И кого же вы подозреваете? — в замешательстве спросила миссис Бантри. — Они все кажутся такими… Нет, это просто невозможно!

— Именно — кажутся. А что, если взглянуть на всю четверку другими глазами? Возьмем, к примеру, Фройляйн Грету. Родная племянница погибшего, очаровательная девушка и прочее, и прочее... Но минувшая война показала, что брат может пойти против брата, сын против отца, а очаровательные и субтильные молодые особы вообще способны на такое! Вот и Грета, кто может поручиться за нее? Далее, Гертруда. Кто знает, какие страсти кипели в душе пожилой женщины? Возможно, свой след оставила какая-то давняя ссора с хозяином, возможно, ей просто надоело прислуживать ему почти полвека. Старухи-простолюдинки порой способны на весьма неожиданные и жесткие поступки, если не сказать больше. А Доббс? Разве его можно исключать из числа подозреваемых только на том основании, что он из местных? За деньги можно устроить что угодно. Его вполне могли подкупить.

Одно не вызывает сомнений: убийца получил приказ извне. В противном случае, почему он пять месяцев бездействовал? Просто все это время агенты тайного общества усиленно работали, проверяли и перепроверяли еще раз все обстоятельства, связанные с ликвидацией организации. Видно, они не были до конца уверены в предательстве Розена. И лишь когда все сомнения в его причастности к делу были развеяны, они направили своему агенту в доме Розена короткий приказ, состоящий из одного слова: «Убей».

— Какая мерзость! — воскликнула Джейн Хелер и зябко передернула плечиками.

— Вопрос лишь в том, как они исхитрились переслать свою депешу. Каким образом приказ дошел до исполнителя? Именно это обстоятельство я и пытался выяснить, понимая, что это — единственный шанс найти преступника. Одному из четверых поступила команда, и тот незамедлительно исполнил ее. Именно незамедлительно, ибо, насколько мне известно, в «Черной руке» не прощают проволочек с выполнением приказов.

Я самым методичным образом перепроверил всех, кто приходил в дом в то злополучное утро. Никого не исключил. Вот их список.

Сэр Генри достал из кармана портмоне, извлек оттуда конверт, порылся в бумажках, а потом зачитал одну из них.

— Мясник, принес кусок говядины, шейная часть. Проверено, соответствует действительности. Продавец из бакалейной лавки. Принес пакет овсяной муки, два фунта сахара, фунт масла и фунт кофе. Проверено, соответствует действительности. Почтальон принес два проспекта для фройляйн Розен, одно письмо с местным штемпелем для Гертруды, три письма для доктора Розена, одно из них — заграничное, и два письма для мистера Темплетона, одно тоже с иностранным штемпелем.

Сэр Генри помолчал, а потом извлек из конверта пачку документов.

— Вот взгляните сами. Бумаги были переданы мне людьми, проходившими по делу, часть документов мы сами обнаружили в корзинах для бумаг в ходе обыска. Эксперты изучили их вдоль и поперек: на наличие невидимых чернил, и прочее, и прочее. Никаких неожиданностей. Не ждите сенсаций и сейчас.

Все сгрудились вокруг бумаг. Два каталога, один — из садоводческого питомника, а второй — из известного в Лондоне мехового ателье. Два счета, адресованные лично доктору Розену: один из местного садоводства за семена, а второй из лондонской фирмы, торгующей канцелярскими товарами. Что же до письма, адресованного лично Розену, то вот его содержание: «Мой дорогой Розен, на днях виделась с Умберто Рози. Они вместе с Майклом Перри недавно вернулись из Рабата. Говорю без Искры сомнения: ничего интересного в их путешествии не было. Дай мне знать о себе в ближайшее время. Как я уже говорила, остерегайся одной особы. Ты догадываешься, о ком я, хотя, знаю, по-прежнему не согласен со мной. Твоя Джорджина».

— Корреспонденция мистера Темплетона, — продолжил свое повествование сэр Генри, — состояла вот из этого счета от портного и письма, из Германии от какого-то знакомого. Письмо он, к большому сожалению, порвал и выбросил во время прогулки. Нам удалось раздобыть также и письмо, которое пришло на имя Гертруды. Вот оно. «Дорогая миссис Шварц. Надеемся увидеть Вас в пятницу вечером на приеме у викария. Наш викарий всегда рад видеть всех. Большое спасибо за рецепт ветчины. Я его уже испробовала, и он мне очень понравился. Остаюсь искренне Ваша Эмма Грин».

Доктор Ллойд улыбнулся, отметив про себя обилие орфографических ошибок в таком коротеньком послании. Миссис Бантри тоже усмехнулась.

— Полагаю, это письмо вы сразу отмели в сторону?

— Да, я тоже решил, что интереса оно не представляет. Но, тем не менее, все еще и еще раз перепроверил: существует ли на самом деле эта любительница ветчины Эмма Грин, был ли у викария вечер в указанную пятницу и прочее. Сами понимаете, в таком запутанном деле лишняя осмотрительность не помешает.

— Вот и наша дорогая мисс Марпл всегда так говорит, — улыбнулся доктор Ллойд. — Мисс Марпл, дорогая, а вы что думаете обо всем этом? Или вы уже погрузились в послеобеденную дрему?

Мисс Марпл вздрогнула от неожиданности.

— Знаю, это так глупо, но я вот ломаю себе голову над тем, почему Джорджина написала слово «искра» с большой буквы.

— Правда? — удивилась миссис Бантри и выхватила письмо. — И в самом деле, с большой!

— А я была уверена, дорогая, что вы заметили.

— Да, в письме содержится какое-то конкретное предупреждение. Я на это тоже, между прочим, сразу же обратил внимание! — воскликнул полковник Бантри. — Вопрос лишь в том, о чем предупреждают… и против кого предостерегают.

— Между прочим, с письмом связана одна весьма любопытная деталь, — задумчиво обронил сэр Генри. — По словам Темплетона, доктор Розен вскрыл конверт прямо за завтраком, пробежал письмо глазами, а потом швырнул его секретарю, заметив, что понятия не имеет, что за чудак прислал ему столь странное послание.

— Письмо написано не мужчиной, — тут же подала голос Джейн Хелер. — Подпись: Джорджина.

— Кстати, подпись не очень разборчива. Это вполне может быть и Джордж. Хотя, если присмотреться повнимательнее, то скорее смахивает на Джорджину, — согласился доктор Ллойд. — Но вот что мне сразу бросилось в глаза: подписано женщиной, но почерк, почерк — явно мужской.

— Любопытно-любопытно, — пробормотал вполголоса полковник Бантри, словно размышляя вслух. — Розен швыряет письмо через стол… вот так… и говорит, что не знает человека, который его написал. Наверное, он хотел проследить реакцию одного из присутствующих за столом. Но кого? Что именно хотел он прочитать на лице племянницы? Или все же на лице секретаря?

— А может быть, и на лице кухарки, — резонно возразила миссис Бантри. — Она ведь тоже, наверное, была в комнате. Подавала к столу. Но меня больше занимает другое… так странно!

Женщина сосредоточенно нахмурила брови и стала перечитывать письмо. Мисс Марпл подошла к ней и тоже стала читать, водя пальцем по бумаге. Было слышно, как они вполголоса повторяют текст послания.

— А почему секретарь порвал второе письмо, которое пришло на его имя? — вдруг неожиданно спросила Джейн Хелер. — Тоже довольно странно! И с какой стати ему пишут из Германии? Хотя, конечно, если как вы утверждаете, он вне всяких подозрений, то…

— Сэр Генри ничего не утверждал наверняка, — мисс Марпл оторвалась от разговора с миссис Бантри, который обе дамы вели чуть поодаль от всех остальных. — Он ведь ясно сказал, что подозреваемых — четверо. Следовательно, мистер Темплетон входит в их число. Я правильно вас поняла, сэр Генри?

— Абсолютно верно, мисс Марпл. За свою долгую жизнь я хорошо усвоил одну довольно горькую истину: никогда не говори себе, что кто-то вне подозрений. Только что я привел вам ряд доводов, на основании которых, как это ни парадоксально звучит, виновным в преступлении мог быть каждый из троих, исключив из них Чарльза Темплетона. Но его я исключил только после того, как точно таким же образом перепроверил все, что имело отношение уже непосредственно к нему. Не мне вам говорить о том, что и в армии, и в секретных службах тоже есть свои предатели, немного, но есть, как это ни прискорбно звучит. А посему я самым беспристрастным образом провел дознание и в отношении Чарльза Темплетона. И задал сам себе точно те же вопросы, которые только что задала мне мисс Хелер. Почему он, один-единственный из всех домочадцев, оказался не в состоянии предъявить нам полученное им письмо? И более того, письмо, которое пришло из Германии! С какой стати он должен получать письма из Германии?

Последний вопрос показался мне вполне невинным, а потому я задал его прямо на месте. Ответ был прост. Оказывается, его тетя по матери замужем за немцем. Письмо написала ему немецкая кузина. Вот так я узнал о Темплетоне нечто новое для себя, а именно: у него есть родственники в Германии. Что автоматически включало его в список подозреваемых. Да, он мой человек, я всегда доверял этому парню, и он мне нравился. Но, руководствуясь соображениями долга, я вынужден был поставить Темплетона на первое место в списке из четверых подозреваемых.

Теперь вы понимаете… даже сам не знаю, как выразиться… Наверное, мне никогда не докопаться до правды в этом деле… Хотя главное для меня — это не наказать убийцу. В сто, в тысячу раз важнее другое: снять тень подозрения с невиновного человека, подозрение, которое может стоить ему карьеры… Ибо при всем моем желании я не осмелюсь заявить, что Темплетон не причастен к убийству, отметая все подозрения против него… вот такая вот штуковина…

Мисс Марпл тихо кашлянула.

— Насколько я поняла, сэр Генри, больше всего вас волнует именно судьба молодого Темплетона?

— В каком-то смысле да. Конечно, теоретически я должен объективно оценивать шансы каждого из четверки. Но на деле все иначе. Судите сами. Возьмем, к примеру, Доббса. Какое значение имеют лично для него мои подозрения о его причастности к убийству? Карьера? Какая может быть карьера у деревенского садовника? К тому же, все в деревне уверены, что смерть старого Розена — это обычный несчастный случай. Теперь Гертруда. Ее положение более уязвимо. Предположим, я сообщу о своих подозрениях на ее счет племяннице доктора Розена. Ясное дело, отношение девушки к старой служанке может существенно измениться, но только и всего. К тому же, вполне возможно, Гертруду вообще мало волнует, как к ней станет относиться молодая хозяйка.

Переходим к Грете Розен. Здесь ситуация меняется кардинально. Начнем с того, что Грета хороша собой, а Чарльз Темплетон — весьма привлекательный молодой человек. И вот пять месяцев молодые люди постоянно проводят в обществе друг друга, никаких помех, так сказать, извне. Разумеется, произошло то, что должно было произойти. Они влюбились друг в друга, хотя волне возможно, до прямого объяснения дело так и не дошло.

А потом случается эта катастрофа. Кстати, три месяца тому назад, буквально через пару дней после моего возвращения из-за границы, ко мне приходила Грета Розен. Она рассказала, что продала дом и собирается снова вернуться в Германию, так как все дела, связанные с пребыванием дяди в Англии, уже улажены. Она явилась ко мне с частным визитом, ибо знала, что я вышел в отставку. И вопрос у нее был сугубо личным. Вначале она ходила вокруг да около, а потом не выдержала и заговорила о том, что ее действительно волновало. То злополучное письмо из Германии, оно не дает ей покоя. Что я думаю по этому поводу? Конечно, она верит Чарльзу, и все же… и все же... Ах, если бы знать правду! Видите? То же желание, что и у меня. Желание верить и одновременно червячок сомнения где-то в самой глубине души. Я был с ней совершенно откровенен и попросил ее о том же. А потом задал вопрос напрямую: была ли она влюблена в Чарльза, а он в нее.

— Наверное, да, — ответила девушка после некоторых колебаний. — Да, я была влюблена, и мы были так счастливы. Нам было хорошо вместе, и мы оба понимали, что любим друг друга. Но сознательно не торопили ход событий, ведь впереди — целая жизнь. Я была уверена, что в один прекрасный день он признается мне в любви, и тогда я тоже скажу, что люблю его. Ах, если бы мы только знали, что нас ждет! А сейчас все изменилось. Между нами словно черная кошка пробежала: держимся отчужденно, когда встречаемся, не знаем, о чем говорить. Наверное, его тоже терзают сомнения, но уже на мой счет. Словом, каждый из нас мысленно повторяет: «Если бы знать наверняка…» Прошу вас, сэр Генри, умоляю... Вы же не считаете, что убийца моего дяди — это Чарльз Темплетон? Вы ведь так не думаете? Правда?

Я не смог ничего ей сказать. Какое будущее ждет этих двоих? Скорее всего, они расстанутся навсегда, терзаемые сомнениями и подозрениями в отношении друг друга. Ох уж эти подозрения! Они словно злые духи, которые никак не хотят обрести покой в земле.

Сэр Генри откинулся на спинку стула: по его лицу разлилась усталость. Он покачал головой с каким-то обреченным видом.

— Главное — поделать ничего нельзя. Вот если только… — он распрямился, и легкая улыбка снова тронула его губы. — Если только мисс Марпл не согласится прийти к нам на помощь. Как вы смотрите на такое предложение, мисс Марпл? Это письмо о церковно-приходской жизни, оно ведь по вашей части, не так ли? Вам не кажется, что кто-то изо всех сил старался, чтобы все выглядело натурально и предельно просто? Прошу вас! Помогите двум несчастным влюбленным. Ведь молодые люди так мечтают о счастье.

Сэр Генри говорил с такой подкупающей искренностью, а глаза его светились такой надеждой, что не приходилось сомневаться: он действительно высоко ставит интеллектуальные возможности милой старушки, проведшей всю жизнь в одиночестве.

Мисс Марпл откашлялась и слегка поправила кружевной воротничок.

— Это письмо почему-то напомнило мне незабвенную Анни Полтни. Разумеется, нам с миссис Бантри все совершенно ясно. Впрочем, я говорю не о письме с приглашением на церковный вечер. Я имею в виду другое письмо, адресованное доктору Розену. Вы, сэр Генри, всю жизнь прожили в Лондоне и никогда не занимались разведением цветов, а потому, возможно, и не обратили внимания.

— Внимания? На что?

Миссис Бантри взяла каталог, открыла его и стала читать вслух, смакуя каждое слово.

— «Умберто Рози». Сирень сортовая, изумительной красоты гроздья на очень длинных и твердых стеблях. В равной степени годится и для букетов, и для украшения сада. Замечательная новинка. «Майкл Перри». Красивые цветы красно-коричневого цвета, по форме похожие на хризантемы. «Рабат». Декоративное садовое растение с яркими цветами оранжево-красного цвета, цветы долго сохраняются в срезанном виде. «Искра»…

— Заметьте, с большой буквы «И», — подала голос мисс Марпл.

— Крупные цветы очень красивой формы, цветет розовым и белым. — Миссис Бантри отшвырнула от себя каталог и произнесла с особым ударением в голосе: — Новый сорт георгин!

— Итак, начальные буквы перечисленных выше сортов все вместе образуют слово «умри», — пояснила мисс Марпл.

— Да, но ведь письмо пришло доктору Розену, — возразил сэр Генри.

— В этом и заключается вся изюминка дьявольски хитроумного плана. Что сделал бы любой человек на месте доктора Розена, получив письмо, нашпигованное именами людей, которых он в глаза не видел? Конечно, возмутился бы и отбросил его в сторону.

— Тогда выходит, что все же…

— О, нет! — воскликнула мисс Марпл. — Не секретарь! Ведь это же ясно, как божий день. Подумайте сами: если бы он был настоящим убийцей, разве он сохранил бы письмо? И потом, зачем ему было уничтожать злосчастное письмо, которое пришло ему из Германии? Нет, его невиновность просто… просто… позвольте употребить мне такое выспреннее слово… она просто вопиет.

— Тогда кто же?

— Господи! Но ведь это же так просто! За столом находилась еще одна особа. И она, что вполне естественно в подобных обстоятельствах, взяла письмо и тоже прочитала его. И все! Дальше произошло то, что произошло. Кстати, вы не забыли, что в то же утро девушка получила по почте каталог цветов...

— Значит, все же Грета Розен, — медленно проговорил сэр Генри. — Но тогда чего ради, она приходила ко мне?

— Ах, мужчине этого никогда не понять. Наверное, в глубине души вы, мужчины, считаете, что мы, женщины, тем более старые женщины, видим и понимаем все не так, как надо. К большому сожалению, приходится признать, что люди иногда плохо понимают даже представителей своего пола. Дело в том, что после смерти Розена между молодыми людьми моментально возникло отчуждение. Темплетон, вполне возможно, чисто инстинктивно, заподозрил что-то неладное и почувствовал какую-то внезапную неприязнь к девушке. Боюсь, он не сумел скрыть своих подозрений. Поэтому я полагаю, что визит девушки к вам — это не более чем акт доносительства с ее стороны. Чувствуя себя в полной безопасности, она, тем не менее, не упустила возможность еще раз повлиять на вас, заставить сконцентрировать внимание именно на бедном мистере Темплетоне. Согласитесь, ведь после разговора с нею у вас снова закрались сомнения относительно молодого человека?

— Да, но она не сказала ничего такого…

— Нет, все же мужчинам никогда не понять женскую логику! — с невозмутимым видом воскликнула мисс Марпл.

— Выходит, эта девчонка… она совершила хладнокровное убийство и вышла сухой из воды!

— Не совсем сухой! Мы с вами, сэр Генри, никогда не поверим в столь счастливую развязку. Вы же сами недавно говорили о том, что возмездие неизбежно. Нет, Грете Розен не избежать наказания за содеянное. Начнем с того, что компания, с которой она водится, все эти шантажисты, террористы, не доведет ее до добра. Однако стоит ли нам тратить время, размышляя о том, что ждет виновную? Ведь, как вы правильно заметили, нас больше должны занимать судьбы невинных людей. Так вот, вернемся к мистеру Темплетону. Скорее всего, он в недалеком будущем женится на своей немецкой кузине. Вся эта история с письмом, которое он порвал, она действительно вызывает подозрения, но подозрения совсем иного рода, нежели те, что терзали вас на протяжении всего расследования. Думаю, здесь мы имеем дело с обычным романтическим приключением. Что, если письмо от кузины было любовным и молодой человек опасался, что Грета может случайно найти его или даже намеренно попросить показать. Что касается Доббса, то у меня с самого начала не возникло никаких сомнений в отношении садовника. Он ведь из числа тех, для кого второй завтрак ровно в одиннадцать — важнее всего на свете. Бедняжка Гертруда! Вот ее мне искренне жаль. Именно ее судьба напомнила мне судьбу несчастной Анни Полтни. Полвека безупречной службы в доме мисс Лэм, а в итоге обвинение в том, что она уничтожила завещание покойной хозяйки. И хотя никаких доказательств представлено не было, подозрения в полном смысле слова разбили бедное сердце служанки. А потом, уже после ее смерти, отыскалось то злополучное завещание, которое мисс Лэм засунула для пущей верности в банку, где обычно хранила чай. Справедливость восторжествовала, но — увы! — слишком поздно для бедняжки Анни.

Вот почему меня так волнует судьба старой служанки доктора Розена. Знаете, когда человек стар, его так легко обидеть. По правде говоря, Гертруду мне жаль даже больше, чем мистера Темплетона. Мистер Темплетон молод, он хорош собой и наверняка пользуется огромным успехом у женщин, а потому все у него образуется, в итоге. Сэр Генри, прошу вас! Обязательно напишите письмо этой женщине. Сообщите, что ее невиновность полностью доказана. Наверняка она терзается мыслями о том, что ее подозревают в смерти горячо любимого хозяина. Ах, даже подумать страшно, как мучается бедняжка!

— Обещаю вам: я обязательно напишу! — сэр Генри посмотрел на старую даму с нескрываемым изумлением. — Признаюсь, я никогда не понимал вас до конца! Вы ведь совсем не такая, какой кажетесь. И ваш кругозор...

— О, к сожалению, мой кругозор весьма ограничен, то есть, я хочу сказать, что он ограничен деревней Сент-Мери-Мид. Я, знаете ли, редко выбираюсь за пределы родной деревни.

— Что отнюдь не помешало вам распутать преступление международного масштаба. Как ни крути, а преступление раскрыли именно вы.

Мисс Марпл слегка покраснела, а потом сказала с некоторой важностью в голосе:

— Думаю, я получила неплохое образование для своего времени. У нас, сестрой была гувернантка-немка, такое сентиментальное, эфемерное создание. Она обучала нас языку цветов. Сегодня это уже почти забытая наука. Прелестное занятие, доложу я вам. Знаете ли вы, например, что желтый тюльпан означает безнадежную любовь, а китайская астра содержит в себе самое настоящее послание: «Я умираю от ревности у твоих ног»? Но вернемся к письму. Оно подписано Джорджиной, а Джорджина по-немецки — георгина. То есть подпись в этом письме прояснила все остальное. Вот только… я никак не могу вспомнить, что означает цветок георгины. Увы! Память моя слабеет, она уже не та, что в былые годы.

— Надеюсь, георгина не означает смерть.

— О, нет! Только не смерть! Ужасно! В мире и без того много горя.

— Как хорошо, когда у человека есть любимые друзья и любимые цветы, не правда ли? — с легкой грустью вздохнула миссис Бантри.

— Помню, у меня был один поклонник, который каждый вечер присылал мне в театр пурпурные орхидеи, — мечтательно проговорила Джейн.

— Он хотел сказать вам: «Жду твоей благосклонности», — живо откликнулась мисс Марпл.

Сэр Генри слегка откашлялся и отвернулся в сторону.

— Вспомнила! — воскликнула мисс Марпл. — Цветок георгины означает предательство и обман.

— Замечательно! — восхитился сэр Генри. — Просто потрясающе!

И почему-то тоже вздохнул.

---

Томас УОЛШ

Смертный приговор

Рассказ

 

Итак, что же у них в активе? Факт номер один, пожалуй, самый важный, во всяком случае, самый неопровержимый из всех, — тело убитого, некого Карла Сойера, пожилого аптекаря, добропорядочного, респектабельного джентльмена. Факт номер два, с которым, как правило, сопряжена наибольшая потеря нервных клеток, — привлекательная блондинка, скорее всего, вдова убитого, которую Кочран и Макрейнолдс, прибывшие на место преступления, застали надрывно рыдающей над телом мужа. Факт номер три, сразу же и бесповоротно прояснивший полицейским всю картину преступления, — разоренный кассовый аппарат. И, наконец, факт номер четыре, настоящая головная боль для любого сыщика, — лавка, до отказа забитая возбужденно галдящими соседями.

Поначалу складывалось впечатление, что все они просто сгорают от нетерпения поделиться с Кочраном крайне важной для следствия информацией. Однако после того как он опросил присутвующих, выяснилось, что лишь четверо смогли сказать что-то определенное. Миссис Сойер и случайная покупательница по имени Элен Морисон находились в лавке в тот самый момент, когда раздались выстрелы. Двое других, супружеская пара, успели заметить, как какой-то неизвестный мужчина выскочил из аптеки и стремглав бросился к машине, припаркованной чуть поодаль в густой тени деревьев. После некоторых препирательств супруги даже сумели прийти к единому мнению касательно внешнего вида машины, сообщив пару важных деталей, могущих облегчить поиск транспортного средства. Что же до четвертой свидетельницы по имени Элен Морисон, то эта стройная темноволосая девушка с умными карими глазами держалась весьма настороженно. Но говорила она взвешенно и довольно подробно обрисовала портрет убийцы.

Девушка рассказала Кочрану, что минут двадцать назад, когда она вошла в аптеку, незнакомец стоял напротив мистера Сойера, чуть левее кассового аппарата. Мужчины стояли так близко друг к другу, что поначалу покупательница решила, что это какой-то приятель аптекаря, который зашел к нему перекинуться парой слов. Но в этот момент незнакомец резко отвернулся, и девушка увидела, что покупатель чем-то сильно напуган. Он мельком взглянул на нее и тут же дважды выстрелил в мистера Сойера. При этом левой рукой он стал лихорадочно шарить в кассе. По словам свидетельницы, нападавшему не больше тридцати. Худощавый блондин с острым, несколько выступающим вперед подбородком. В первое мгновение девушка просто остолбенела от ужаса, что вполне естественно в подобных обстоятельствах. Но поскольку она запомнила в наружности убийцы пусть и немногое, но именно то, что нужно, Кочран был склонен отнести ее к разряду наиболее важных и надежных свидетелей.

Супруги, которые могли видеть убегавшего незнакомца только сбоку, оказались единственными свидетелями, запомнившими его машину. По их словам, это был черный или темно-синий седан с вмятиной на правом заднем крыле. Жена утверждала, что на мужчине были коричневый костюм и такого же цвета башмаки. По мнению же мужа, незнакомец был облачен в серую спортивную куртку и широкие брюки. Они оба подтвердили слова Элен Морисон: да, действительно, мужчина был без головного убора, и у него светлые волосы.

Между тем Макрейнолдс изо всех сил старался привести миссис Сойер в чувство, а затем допросить ее. Увы! — обе попытки не увенчались успехом. Женщина, судя по выражению ее лица, абсолютно не понимала, кто такой Макрейнолдс и чего он от нее хочет. Она лишь молча трясла головой, тупо уставившись на инспектора полиции в состоянии полнейшей прострации. Кочран велел оставить несчастную в покое. В конце концов, вся информация, необходимая для поиска преступника, у них уже есть. Им известен приблизительный возраст мужчины, они знают особенности его телосложения и внешности. У подозреваемого — недорогой седан с вмятиной на крыле, он вооружен, и, скорее всего, у этого типа богатое уголовное прошлое.

Итак, оставалась самая малость — вычислить преступника и задержать его. Для начала они с Макрейнолдсом прошерстили все последние сводки и полицейские донесения по городу. В результате образовался круг из нескольких потенциальных подозреваемых. Все они были доставлены в полицейский участок, но после подробного собеседования с каждым задержали лишь четверых. А еще через два дня миссис Сойер, истерично рыдая, с первого же взгляда опознала в одном из четверки убийцу мужа.

Супруги согласились с показаниями миссис Сойер, хотя, по мнению Кочрана, они не могли видеть и половины того, на чем так убежденно настаивали. Однако Элен Морисон отказалась поддержать остальных. Собственно, она была единственной свидетельницей из всех, кто тогда, на месте преступления, показался Кочрану не просто вменяемой, но и человеком, словам которого можно доверять. На опознании она заявила, что мужчина, которого ей показали, да, немного похож на того, кто стрелял в аптеке, но не более того. А потому она совсем не готова показать под присягой, что именно этот человек — убийца. Может, да, а может, и нет. Во-первых, тот мужчина был постарше. Да и ростом он был повыше. Этот же… он совсем не такой, заключила она с виноватым видом и неуверенно покачала головой.

Макрейнолдс уже начал терять терпение, слушая пустые разглагольствования девушки. Зато Кочран отлично понимал, почему миссис Сойер так решительно указала на преступника. Да после такого потрясения, когда у тебя на глазах убивают собственного мужа, любой на ее месте с готовностью ткнет пальцем в первого же встречного, предъявленного ему для опознания, с ходу признав в нем убийцу. Вот почему он не спешил с окончательными выводами, продолжив обычную рутинную работу, дотошно проверяя и перепроверяя все имеющиеся в их распоряжении факты.

Факты же были таковы: парень, которого опознала миссис Сойер, угрюмый неразговорчивый увалень по имени Джонни Палика, работал вторым водителем на грузовике. Его ситуацию усугубляло то обстоятельство, что в прошлом у подозреваемого уже случались приводы в полицию. В настоящее время Палика проживал в доме замужней сестры, и у зятя действительно имелся недорогой седан черного цвета, на заднем крыле которого имелось несколько глубоких царапин. В тот злополучный четверг шурин разрешил родственнику воспользоваться машиной, и Джонни укатил из дому рано вечером, а вернулся далеко за полночь. На вопрос Кочрана, где он был и что делал, парень с явной неохотой ответил, что просто катался по городу. Вместе с девушкой. Чем занимались? А чем занимаются, когда в машине девушка? Сами знаете. Тогда зачем спрашиваете?

Подружка Джонни была единственной, кто подтвердил слова Палики. Однако девушка была признана заинтересованным свидетелем, и ей не очень поверили. Зато трое других свидетелей без колебаний опознали в Палике убийцу. Причем двое из этой троицы узнали и седан. Правда, оставалась еще Элен Моррисон. Но она никак не могла определиться с окончательными выводами. Ее показания на суде звучали робко, держалась она неуверенно, все время путалась, сбивалась, а потому не сильно повлияла на мнение судьи. Присяжные признали молодого человека виновным и вынесли ему смертный приговор. После суда Кочран стал по непонятным для себя причинам избегать общения с инспектором Макрейнолдсом, а в один прекрасный день сделал весьма неприятное открытие, которое буквально повергло его в шок. Оказывается, коллега тоже всеми правдами и неправдами старается не встречаться с ним.

Что ж, будучи профессионалами, они оба прекрасно понимали, что далеко не всегда стоит доверять результатам опознания. Тем более, когда в нем участвуют свидетели, пребывающие в состоянии сильного нервного возбуждения и стресса. А потому, каждый из них в глубине души знал, что в деле Джонни Палики не все так безупречно, как может показаться на первый взгляд. Впрочем, в разговорах они старательно обходили столь болезненную тему. В конце концов, приговор и все остальное — это уже не по их части. Говорить — не говорили, но помнили о деле оба. А потому, когда в начале марта, часов около трех дня в кабинете Кочрана раздался звонок, то он ничуть не удивился. Всем своим нутром он чувствовал: рано или поздно такой звонок обязательно последует.

— Ты помнишь ту свидетельницу? Ее фамилия Морисон, — услышал он в трубке спокойный голос Макрейнолдса. Пожалуй, голос был слишком спокоен. — Ну, ту самую, которая все никак не могла определиться со своими показаниями.

— Кого-кого? — переспросил Кочран, хотя на самом деле он, конечно же, прекрасно помнил Элен Морисон. Просто не хотел, чтобы Макрейнолдс думал, что вся эта история с Паликой его по-прежнему волнует. — Ах, да, припоминаю, та девушка… нерешительная такая, — он энергично потер подбородок. — А что стряслось? С ней что-то случилось?

— У меня для тебя потрясающая новость, старина! — флегматично изрек Макрейнолдс. — Девушка только что сообщила мне, что Палика — совсем не тот парень, который прихлопнул аптекаря. Говорит, что сейчас она уверена в этом на все сто. Так что, Рей, давай подтягивайся к нам. Да поживее… Судя по всему, мы с тобой по уши в дерьме.

Кочран поймал такси и помчался в полицейское управление. Он нашел Макрейнолдса в кабинете на втором этаже в обществе Элен Морисон и еще какого-то суетливого молодого человека по фамилии Уилсон. Как выяснилось, он представлял окружную прокуратору. Наверняка какая-то мелкая сошка, решил про себя Кочран, бросив неприязненный взгляд на представителя прокуратуры, который проинформировал его о том, что вчера вечером на Третьей Авеню перед входом в бар под названием «Клеверок» мисс Морисон видела или, во всяком случае, считает, что видела человека, который убил Карла Сойера. Она абсолютно уверена в этом, сухо добавил Уилсон, потому что парень отвернулся и посмотрел на нее точно таким же взглядом, как тогда в аптеке. Мисс Морисон полагает, что он вряд ли узнал ее. Однако когда минут через десять она вернулась в бар в сопровождении полицейского, незнакомца уже и след простыл. Бармен не смог вспомнить о посетителе ничего, что представило бы интерес для следствия. Вот, кажется, и все, завершил свой рассказ Уилсон. В комнате повисло тягостное молчание.

Кочран надеялся, что первым его нарушит Макрейнолдс. Тот был бледен, и вид у него был какой-то пришибленный. Кажется, он тоже надеялся, что первое слово скажет Кочран.

Наконец Кочран не выдержал затянувшейся паузы и вполголоса пробормотал: «И что с того?» Затем уселся на край стола, слегка сдвинув шляпу на затылок. Так он сидел некоторое время, водрузив руки на колени и сосредоточенно покусывая верхнюю губу.

— Вот и я о том же, — с готовностью отреагировал прокурорский клерк, будто Кочран только что изрек нечто весьма глубокомысленное. — Все просто, как дважды два. Вчера вечером мисс Морисон случайно встретила мужчину, который показался ей похожим на нашего друга Палику. И тут же …

— Мы ни за что не найдем этот чертов пистолет, — нетерпеливо перебил его Кочран.

— Само собой! О, если б нам так пофартило! Хотя удалось же нам убедить присяжных и без него. Так что не вижу …

— Одну минуту! — загрохотал вдруг возмущенный голос Макрейнолдса, и слова полились из него неудержимым потоком. — Кто, в конце концов, несет ответственность за парня? Вы, уважаемый, или мы с Кочраном? Да знали бы вы, сколько нервов стоила мне вся эта тягомотина! Впрочем, черт с ними, с нервами. Не о том речь! Не нравится мне дело Палики, вот что. И с самого начала не нравилось!

Надо же, как разошелся, подумал про себя Кочран, самое время подставить ему плечо. Он убрал правую руку с колена и некоторое время молча разглядывал свою ладонь, а потом решил, что, пожалуй, напряжение можно усилить.

— Мне в свое время приходилось наблюдать, как одна истеричная дамочка, очень похожая, кстати, на миссис Сойер, опознала преступников в двух копах. Ребят посадили на опознании, чтобы заполнить свободные места, а в результате… Супружеская пара, да они просто согласились с потерпевшей. Такие, как они, всегда соглашаются со всем, что скажет первый свидетель. Думаю, Мак прав. Давайте-ка проанализируем все факты еще раз.

Элен Морисон, которая заметно нервничала, но всем своим видом демонстрировала, что отступать от своего она на сей раз не намерена, бросила на него благодарный взгляд и тихо сказала:

— Спасибо. После ваших слов мне стало немного легче. Вы помните, я говорила на суде, что человек, который стрелял в мистера Сойера, именно его я видела вчера вечером на улице возле бара, этот человек старше того, которого вы арестовали. К тому же, он не такой плотный и повыше ростом. Все это я рассказала судье, но мне не поверили, решили, что я сама толком не знаю, о чем говорю. А я просто не была уверена до конца и все время сомневалась: он — не он. Зато сейчас у меня нет и тени сомнения. Я готова хоть сто раз повторить: да, это — тот человек. А потому я настаиваю, я требую, чтобы вы предприняли действенные меры по задержанию преступника.

С лица прокурорского клерка мгновенно сбежало раздражение, и вид у него стал предельно серьезным и сосредоточенным. После короткого обмена мнениями было решено: первое, что они могут сделать, чтобы провести качественное дознание и окончательно определиться по дальнейшей судьбе осужденного на смерть парня, — это дать Элен Моррисон возможность еще раз увидеть Джонни Палику. Пусть рассмотрит его как следует, а потом скажет свое веское слово. Позвали лейтенанта, который благоразумно исчез из кабинета на время разговора. Тот, в свою очередь, созвонился с начальством в городе, а начальство дало соответствующие указания капитану Муни.

На следующее утро в половине девятого Кочран с девушкой прибыли в тюрьму, которую он уже мысленно успел окрестить как «это место». Инспектору было явно не по себе от мысли, что с минуты на минуту они окажутся в «этом месте». Капитан Муни уже поджидал их. Мужчины обменялись рукопожатиями и перекинулись парой слов. Муни искоса посмотрел в сторону Элен Морисон, но лицо его было непроницаемым. Из комнаты для посетителей они вместе с капитаном вышли в коридор с огромными зарешеченными окнами.

В сопровождении двух охранников в форме они отправились дальше. Остановились перед стальными дверями, которые оказались незапертыми изнутри, подождали несколько секунд, вошли и оказались перед следующей дверью, такой же массивной и устрашающе огромной. И снова ждали, пока за ними закроют и запрут на замок ту дверь, через которую они только что прошли.

Потом были еще другие двери, множество дверей и множество охранников. Их вели по каким-то длиннющим коридорам, они миновали тюремный дворик и, наконец, остановились перед корпусом, стоящим несколько на отшибе. Кочрану не надо было объяснять, кого именно содержат в этом здании, и он нервно облизал губы, входя в корпус, предназначенный для смертников. Он даже не взглянул в сторону Элен Морисон. И вообще не сделал ни малейшей попытки заговорить с нею.

Они остановились на пороге комнаты. Она была такой же угрюмой, как и все остальное в этом здании: стены, выкрашенные грязновато-желтой краской, коричневые плинтусы. Дешевый деревянный стол, на котором валялась измазанная чернилами промокашка, рядом пустая пепельница. Два стула, одно окно, слепящий свет откуда-то с потолка. В комнате Кочран явственно ощутил чье-то присутствие: какой-то незримый дух витал в этих стенах, словно поджидая его, Кочрана. Впрочем, он знал, что за духи его караулят здесь. Духи возмездия, вот кто. Ведь, по сути, они упекли за решетку невинного человека и обрекли его на смерть, разве этого мало? Да, это они с Макрейнолдсом во всем виноваты, только они. Он решительно переступил порог комнаты.

Элен Морисон осталась в холле. О том, чтобы девушке разрешили поговорить с Паликой, не могло быть и речи. Ей лишь предоставили возможность посмотреть на него через скрытое отверстие в двери, которое расположено прямо на уровне глаз. Капитан Муни вошел в комнату следом за Кочраном, молча глянул на него и вышел через другую дверь. Оставшись один, Кочран почувствовал себя еще более скверно. Звенящая тишина и резкий свет действовали на нервы. Так прошло несколько минут. Ему они показались целой вечностью. Наконец во внутреннем коридоре послышались шаги. Кочран засунул руки поглубже в карманы и, собравшись с духом, повернулся лицом к двери. По крайней мере, внешне он должен быть готов к встрече.

Вошел Муни.

— Все в порядке, — обронил он будничным тоном и добавил: — Входи, Джонни. Ты ведь помнишь Рея Кочрана, не так ли?

Кочран выпалил первое, что пришло ему на ум.

— Конечно, помнит! — воскликнул он чересчур экспансивно, чувствуя, что губы его стали непослушными и вязкими, как тесто. — С какой стати ему меня забывать? Проходи, приятель! Садись. Ну, как дела?

Он приготовился обменяться рукопожатием с арестованным, но в самый последний момент неловко опустил руку, увидев, что Джонни Палика, судя по всему, не узнал его. Парень начисто забыл о существовании инспектора за месяцы, проведенные в тюрьме. А потому тональность, которую решил избрать Кочран для разговора с осужденным, строго официальная, но доброжелательная и не лишенная приязни, показалась ему страшно глупой и откровенно фальшивой. Да и не нужно было в разговоре с этим человеком, смотревшим на него с видом затравленного животного, держаться с официальной строгостью. Джонни заметно осунулся и сильно нервничал. В нем не осталось и следа от прежнего нагловато-дерзкого увальня. Наконец Палика вспомнил, кто такой Кочран, и тут же стал отчаянно лебезить перед ним. Смотреть на это со стороны было невыносимо больно.

Перед инспектором сидел абсолютно сломленный человек. И виноваты в этом были отнюдь не Муни и не те несколько месяцев, которые Палика просидел в тюрьме. Скорее всего, парня добила сама мысль о том, что люди видят в нем убийцу. Будь оно проклято, то опознание, которое организовали они с Макрейнолдсом! Джонни изобразил на лице жалкое подобие улыбки, а когда увидел, что Кочран никак не отреагировал на его неловкую попытку усмехнуться, стал медленно растягивать губы в широком оскале. Было заметно, каких невероятных усилий это ему стоило.

— У меня все хорошо, мистер Кочран, — быстро проговорил он. — Все о’кей! Я… У вас есть новости?

Он впервые назвал Кочрана мистером. Мелочь, но это нестерпимо резануло слух. Кочран почувствовал, как весь покрылся испариной. Муни предупредил его, что нельзя зря волновать Палику или, тем более, вселять в него какие-то несбыточные надежды. Тот ничего не должен знать об Элен Морисон, пока у них не появятся конкретные факты, позволяющие продолжить следствие по делу. Инспектор глухо пробормотал, что особых новостей у него нет. Пока в деле не наметилось никаких подвижек. Правда, это только пока. В главном полицейском управлении хотят, чтобы он, Джонни Палика, еще раз подробнейшим образом изложил события того злополучного вечера. Если он, конечно, не против.

Джонни был не против. Он с готовностью закивал головой в знак согласия. Кочран задал ему несколько наводящих вопросов, ответы на которые он прекрасно знал. В свое время они с Макрейнолдсом сделали все, что было в их силах, чтобы проверить, насколько эти ответы правдивы. Однако он притворился, что слушает Палику с интересом, и даже изредка кое-что помечал у себя в блокноте, делая вид, что сверяет показания с собственными данными.

— Разумеется, разумеется, — изредка вставлял он невпопад, безотносительно того, о чем в этот момент рассказывал Джонни.

Они с Макрейнолдсом обязательно все проверят и перепроверят еще раз — пообещал он хрипловатым от волнения голосом. Проверят безотлагательно. И с подружкой его встретятся, конечно же. Они снова проанализируют все обстоятельства дела самым тщательным образом. Они…

Он был готов отдать все на свете, только бы поскорее уйти отсюда. Обещать что угодно, только бы не видеть умоляющего взгляда Джонни Палики. Взгляда, взывающего о милосердии и жаждущего сострадания. Эта мольба не была адресована кому-то конкретно. Нет, то был просто взгляд человека, который отчаянно нуждается в помощи, и ничего более. Да, такой вот пустяк, взять и помочь, вдруг неожиданно для самого себя разозлился Кочран. Как только Муни дал знак, что пора заканчивать свидание, он тут же подхватил пальто и, выдавив из себя пару ободряющих слов на прощание, поспешно ретировался. Но за стенами этой проклятой комнаты ему стало еще хуже. Потому что в коридоре его поджидала белая как мел Элен Морисон.

Глаза ее как-то странно блестели, и по всему было видно, что у нее нет ни малейшего желания разговаривать с Кочраном. Впрочем, он тоже не особо горел желанием вести с ней какие-то там разговоры. Девушка лишь молча посмотрела на него и отрицательно покачала головой. Конечно, подумал он с раздражением, она считает, что это мы с Макрейнолдсом упекли за решетку невинного парня. Что мы тут вообще ничего... Он резко отвернулся от нее. Ему не хотелось размышлять над тем, насколько Элен Морисон права в своих претензиях к ним. В глубине души он знал, она права, и от этого на душе у него стало еще муторнее.

Судя по настроению Макрейнолдса, с которым они встретились после обеда, тот тоже был явно не в духе. Он даже не стал обсуждать с Кочраном, что им делать дальше. Он выслушал молча, пару раз кивнул в знак согласия, а в одном месте даже нервно сглотнул слюну. Затем так же молча нахлобучил на голову шляпу, и они вместе отправились к вдове убитого аптекаря.

Миссис Сойер тоже сильно изменилась за прошедшие месяцы. Куда подевалась милая голубоглазая блондиночка с роскошными золотистыми кудрями и кукольно-розовым личиком? Женщина заметно постарела. Стоило им завести разговор об убийстве, как она тут же замкнулась, потом вдруг сорвалась на крик и все время нервничала, снедаемая какими-то внутренними страхами. А под конец вообще закатила им истерику.

Миссис Сойер продолжала упорно стоять на своем: ее мужа убил именно Джонни Палика. Ну вот, подумал про себя Кочран и тяжело вздохнул, ненависть и одиночество сделали свое черное дело, за считанные месяцы превратили цветущую молодую женщину в злобную старуху. Было решено пока не трогать двух других свидетелей. Какой смысл допрашивать их по новой, пока они не вытрясут что-нибудь стоящее из вдовы? Вечером того же дня Макрейнолдс поехал в управление и снова погрузился в изучение старых оперативных сводок, пытаясь найти в них хоть какую-то зацепку, которая помогла бы им установить местонахождение Джонни Палики на момент совершения убийства. И почти в это же самое время Кочран и Элен Морисон заступили на первое совместное ночное дежурство, прямо напротив бара «Клеверок» на Третьей Авеню.

Отныне они коротали на своем посту все вечера до поздней ночи, просиживая по шесть-семь часов в салоне припаркованной под аркой моста машины Кочрана. И так изо дня в день, семь раз в неделю. Все это время над их головами мерно перестукивали колеса проносившихся по мосту поездов подземки. Было холодно и неуютно, неласковый мартовский ветер пронизывал до самых костей, но выбора не было. Надо было ждать. Около двух часов ночи Кочран отвозил девушку домой и, наспех осушив по дороге чашечку кофе, ехал к себе. Он совсем выбился из сна: возможно, виной тому был кофе, а может, что-то другое. В постели он долго ворочался с боку на бок, пытаясь заснуть, потом забывался на какое-то короткое время и тут же подхватывался в полной уверенности, что его кто-то зовет. Голос звучал издалека, но Кочран слышал его отчетливо и ясно. Впрочем, нет, сам голос он не слышал или слышал его каким-то внутренним слухом, не как обычный звук. И тем не менее, Кочран безошибочно знал: это зовут именно его. В конце концов, он так привык к голосу, что стал воспринимать его как некую объективную реальность, неизбежный атрибут своего нынешнего бытия с его бесконечными ночными бдениями.

Он знал, о чем его просит голос. Собственно, он знал это с самого начала, с того момента, как только услышал его впервые. И он ничего не мог сделать. Ровным счетом ничего: ведь ходатайство об освобождении Джонни Палики из-под стражи в связи с прекращением дела могло быть подано только на основании новых свидетельских показаний, а для этого им с Макрейнолдсом был позарез нужен тот, другой человек, которого опознала девушка. Они же не могли его найти. И понятия не имели, где и как его искать. Вначале в их распоряжении было двенадцать недель. Потом недель осталось десять, восемь, и наконец, шесть. И никаких результатов, полный ноль. Ни у Макрейнолдса, перекопавшего все архивы в полицейском управлении, ни у них, несших свою вахту у бара.

Изредка, когда у Макрейнолдса наступал короткий просвет в работе с документами или, наоборот, когда от обилия бумаг уже начинало рябить в глазах, он бросал все и приезжал к ним, чтобы немного развеяться. Просиживал вместе с ними пару часов, и все трое при этом чувствовали себя немного не в своей тарелке. В остальные же вечера Кочран и Элен Морисон дежурили вдвоем. За это время Кочран уже успел как следует рассмотреть девушку и мог описать ее внешность в мельчайших подробностях. Но ничего личного при этом он не испытывал: никаких чувств, никакой эмоциональной приподнятости. Темные волосы, порой ему казалось, что он даже знает, какие они на ощупь, мягко очерченный нежный рот. Такие губки у других девушек ему категорически не нравились. А вот в Элен Морисон ему нравилось все. Впрочем, он никогда не думал о ней так, как думал о других девушках, с которыми у него случались интрижки. Да и о каком романе со свидетельницей можно было мечтать? На протяжении бесконечных, монотонных вечеров они едва ли перекинулись десятком фраз. Сама ситуация требовала от каждого из них максимальной собранности и предельной концентрации внимания. В таких условиях любой нормальный разговор просто невозможен. И, однако, вопреки всему и вся между ними установилась некая особая близость, что было совершенно ново и необычно для Кочрана в отношении с женщинами. Впрочем, у него не было времени задумываться над подобными пустяками.

Иногда на Элен Морисон нападало нетерпение: вместо того, чтобы сидеть себе тихонько и ждать, когда же появится тот, кто им нужен, она начинала допекать Кочрана попытками найти сходство с неизвестным у какого-нибудь случайного посетителя бара. В один прекрасный день, где-то на шестой неделе их дежурств, он не выдержал и постарался, как можно спокойнее, чтобы не обидеть девушку, объяснить ей, что в их деле нельзя пороть горячку. Единственное, что им остается, втолковывал он ей, это запастись терпением. Терпение, терпение и еще раз терпение. Нельзя подгонять события. Все приходит вовремя к тому, кто умеет ждать. В конце концов, Элен тоже была вынуждена признать правоту его слов: надо ждать.

Но про себя она не преминула отметить, что сам Кочран не очень-то рассчитывает на то, что терпение им поможет. Судя по всему, он вообще не верил в успех их предприятия. Девушка откинулась на спинку сиденья в своем уголке и внимательно посмотрела на него.

— А я считаю, что его обязательно найдут. Только на сей раз… — она помолчала немного, а потом продолжила: — На сей раз всем придется засучить рукава и работать так, как того требует дело. Не думайте, я вовсе не обескуражена тем, что нам пока не повезло. Просто у меня до сих пор в голове не укладывается, как можно было допустить такую непростительную… такую чудовищную ошибку. Нет, мы обязательно выследим этого подонка! Вот увидите!

— Дай-то бог, — пробормотал Кочран без особого энтузиазма в голосе. Он глянул на затрапезный вид окружающих домов (что за убогая улочка эта Третья Авеню!), на пустую проезжую часть дороги, обильно поливаемую дождем сверху, на тускло мерцающие лампочки, подсвечивающие вывеску над входом в бар, и надежда совсем покинула его. — Какой-то шанс у нас есть, это точно.

— Вы не правы! — воскликнула девушка с горячностью, поразившей Кочрана. — У нас есть не просто шанс! Нет! Сейчас на карту поставлено много больше. Мы обязаны доказать, что так не должно быть. То есть правосудие не должно совершать такие чудовищные ошибки. В противном случае — зачем мы тут с вами торчим? Зачем пытаемся докопаться до правды?

— Затем и торчим, — вяло согласился он.

— Конечно же, все случившееся — это просто трагическое стечение обстоятельств, я понимаю! — голос девушки звучал удивительно спокойно. — Тем более, нам надо верить, что мы правы и что все это крайне важно. Иначе …

— Что «все»? — впервые у Кочрана появился хоть какой-то интерес к разговору. — Вы расшифруйте это «все». Назовите конкретно пару вещей, чтобы я мог понять, о чем идет речь.

И у них разгорелся жаркий спор. Надо же! Из всех тем для дискуссии была выбрана именно эта, самая заумная и трудная для понимания. К тому же, в ней никак нельзя было нащупать ту нить, ухватившись за которую можно было выстроить убедительную аргументацию. Каждый из них занимал позицию, абсолютно противоположную мнению оппонента, при том что оба совсем не были искушены в философских дискуссиях, и каждый опирался исключительно на собственные оценки того, что произошло, плюс на личный опыт и интуицию. Кочран был настроен крайне мрачно. Он заявил, что если бы девушка видела хотя бы малую толику того, что видел он, если бы она лицом к лицу столкнулась со всей мерзостью человеческой натуры, какую не раз приходилось лицезреть ему, то она бы не рискнула затевать бесплодные дискуссии насчет того, что позволено, а что — нет. Жизнь есть жизнь, и никто не знает, какой сюрприз может она преподнести. А потому надо воспринимать вещи такими, как они есть. Что случилось, то случилось. И нечего разводить антимонии на пустом месте.

Вначале она совершенно искренне пыталась переубедить его, но постепенно стала терять терпение, и все чаще в ее голосе прорывалось негодование. Впрочем, ей так ни разу и не удалось убедить Кочрана в своей правоте. Единственное, с чем он согласился, в конце концов, и то не вслух, а исключительно про себя, так это с тем, что совсем неплохо, когда есть люди, которые смотрят на мир глазами Элен Морисон и верят в разумный ход вещей. Приятно знать, что кто-то где-то всегда готов прийти на помощь ему, Рею Кочрану, или тому же Джонни Палике.

Как ни странно, от подобных мыслей на душе у него стало теплее. Он даже повеселел и решил, опять же, исключительно про себя, что кое в чем девушка, возможно, права и не стоит с таким упорством цепляться за собственные принципы. Во время очередной дискуссии, вспыхнувшей между ними в ночь дежурства с пятницы на субботу, примерно около одиннадцати вечера, Кочран примирительно заметил, что, возможно, люди были бы гораздо счастливее, если бы они, в отличие от него самого, разделяли взгляды Элен Морисон. Впрочем, с его точки зрения, это опять же ничего не доказывает. Иллюзии, как известно, еще никого не спасли, ибо правда всегда остается правдой, какой бы неприглядной она ни была. А вот если начать…

Прямо перед ними припарковалась машина, и из нее вышел парень, совершенно не похожий на Джонни Палику. Он направился к бару. Кочран мельком взглянул на незнакомца и тут же утратил к нему всякий интерес. Зато Элен Морисон, замолчав на полуслове, вдруг издала какой-то нечленораздельный звук и схватила Кочрана за рукав.

Он медленно вылез из машины, чувствуя, как бешено заколотилось сердце.

— Спокойно! Посидите пока в машине. Не надо, чтобы он сразу же увидел вас. Пойду-ка рассмотрю его как следует. Я скоро…

Он скрылся в баре и через некоторое время вынырнул из него в совершеннейшей растерянности.

Мужчина, в котором Элен Морисон опознала убийцу, был дюйма на четыре выше Джонни Палики. К тому же, он был гораздо старше Джонни и гораздо плотнее его. За исключением светлых волос, между ним и Паликой не было ни малейшего сходства. Что она себе позволяет? — мысленно спросил себя Кочран, стараясь сохранить остатки спокойствия, ибо почувствовал, как на него неудержимо накатывает злоба. Холодная ярость, замешенная на самом что ни есть испепеляющем презрении. Быстрым шагом он направился назад к машине, где его поджидала Элен Морисон.

Она понимает, поинтересовался он хриплым от возмущения голосом, чем, черт возьми, занималась все эти шесть недель? И какую свинью, между прочим, подложила ему и Макрейнолдсу. Это по ее милости они все это время сами чувствуют себя смертниками, приговоренными к повешению. А она только и делает, что потуже затягивает у них петлю на шее. Вот и вся ее помощь в расследовании. Девушка была очень бледна, но по ее взволнованному лицу было видно, что она совершенно не понимает, почему Кочран вдруг набросился на нее.

— Что случилось? — проговорила она, наконец, срывающимся голосом. — Почему вы не... Это же он, Кочран! Он! Я уверена в этом! Неужели вы думаете, что я могла ...

— Тогда где ошиблись мы? В чем наша ошибка, я вас спрашиваю? — Кочран даже не заметил, что сорвался на крик. Он сжал руку в кулак и со всей силой треснул им по верху машины. — Как можно было принять этого верзилу за Джонни Палику? Вы же нам все время твердили, что они похожи. Словно близнецы-братья. Вот мы и старались, работали в этом направлении, искали похожего на Палику. И что? Что мы имеем в итоге, я вас спрашиваю?

— Но это он! — Она посмотрела на него умоляющим взглядом. — Да, он отрастил усы. Но что это меняет? Вы поэтому его не…

Кочран отпрянул от нее, не в силах более скрывать охватившее его бешенство. Черт! Эта девчонка, она доведет его до сумасшествия! Он молча залез в машину, захлопнул дверцу, вцепился обеими руками в руль и лег на баранку, уткнувшись в нее правой щекой. Так, по крайней мере, он хотя бы не будет видеть ее.

— Между прочим, он за это время сильно подрос, — пробормотал он с откровенной ненавистью. — На целых четыре дюйма! Какие же мы с Макрейнолдсом дураки! Безмозглые идиоты! Вот мы кто! Да окружная прокуратура просто вышвырнула бы вас вон, знай они, что вы на самом деле им приготовили! А мы-то думали, что вы действительно что-то можете... Какие же мы недоумки, что пошли у вас на поводу и согласились на повторное расследование.

Она попыталась вставить слово. Выдавила из себя несколько жалких фраз. Почему он так разговаривает с ней? Разве все эти недели они не вместе выслеживали убийцу? И вот сейчас он наконец-то у них в руках. Кочран молчал. У него в голове крутилась лишь одна мысль. Коль скоро вся версия строилась на том, что подозреваемый похож на Джонни Палику, им надо будет искать свидетеля, который смог бы опровергнуть это сходство. И вообще, им нужен свидетель, который сказал бы им, что именно в этом и состоит их ошибка. Они изначально пошли не по тому следу. Но кто ему поверит? Окружная прокуратура? Ни за что! Тем более что и миссис Сойер, и супружеская чета никогда не согласятся с такими показаниями. А следовательно…

Девушка снова тронула его за плечо.

— Кочран! — прошептала она жалобно. — Пожалуйста, прошу вас, выслушайте меня. Пожалуйста! Говорю же вам… это он!

Незнакомец вышел из бара, уселся в машину, немного повозился с зажиганием (в другое время Кочран вообще бы не обратил внимания на подобные мелочи) и тронулся с места. Машина покатила на север вдоль Третьей Авеню. Кочран выждал несколько мгновений (разве он, черт возьми, не настоящий коп?), включил двигатель и поехал следом. Едва ли он на что-то надеялся, ввязавшись в преследование: скорее всего, просто профессиональная выучка и обычный инстинкт полицейской ищейки, который с годами вырабатывается у многих сыщиков. В нем все еще кипела злость на девушку. Вот ведь как! Вначале она просто спорила с ним, потом почти убедила его в своей правоте и даже — стыдно подумать! — заставила его поверить в то, что он, Рей Кочран, представляет собой нечто более значительное, чем обычный полицейский детектив, которому просто поручили что-то там дорасследовать и исправить собственную ошибку. А сейчас он готов разорвать себя на мелкие клочки, потому что никак не может справиться с заданием. Всё шуточки шутил, зло подумал про самого себя Кочран. Но в чем шутка? Вот вопрос. Ведь должно же быть какое-то разумное объяснение всей этой несуразице! Должно! Только он такой безмозглый болван, что никак не может найти его. И в этом-то вся его беда. Но если только…

Дважды она пыталась заговорить с ним, и дважды он отмахивался от нее, как от назойливой мухи. Седан свернул на боковую улочку, которая вдруг показалась Кочрану смутно знакомой. Он тоже повернул в переулок. Посреди улочки маячило здание, которое он уже когда-то видел. Но где и когда? Седан припарковался возле дома, и в тот же миг Кочран узнал его. Нет, это уже слишком! У него даже в глазах потемнело.

Чертыхнувшись вполголоса, он проехал мимо, зафиксировав боковым зрением, что незнакомец звонит в парадную дверь, и остановил машину через пару домов. Вся его ненависть к Элен Морисон куда-то испарилась, и он, взглянув на девушку, вдруг с какой-то отрешенностью подумал, что у нее слишком несчастный вид. Она бледна, напугана, и вообще непонятно, что с ней творится. Неужели она и в самом деле решила…

Он вышел из машины и коротко приказал ей, откуда позвонить Макрейнолдсу и что ему сказать. А сам осторожно подошел к седану, за которым следовал от самого бара. Мысли вихрем неслись в его голове, и он снова почувствовал, как глухо забилось сердце. Машина отнюдь не новая, а вот покраска свежая. Конечно, никаких царапин на ней нет. Но ничего! Они с Макрейнолдсом отыщут ту автомастерскую, в которой этому типу заделали вмятину на заднем крыле. Обязательно отыщут, как пить дать! А потом, подумал он с каким-то мрачным злорадством, они пригласят супружескую чету. И уж он-то заставит сладкую парочку опознать машину, даже если для этого придется свернуть им обоим шеи.

Кочран отошел от машины и укрылся в полумраке за домом. Вернулась Элен Морисон, и он жестом приказал ей подойти к нему, не удостоив девушку объяснениями. У него не было времени на слова. Да и вообще сейчас ему было не до нее. Он достал сигареты и жадно затянулся. Через некоторое время на улице показалась патрульная машина. Она медленно ехала вдоль тротуара. Кочран негромко свистнул, и машина остановилась. Из нее вышли Макрейнолдс и несколько полицейских.

Они наскоро обсудили ситуацию. Кочран объяснил Макрейнолдсу, как и почему он оказался здесь, и тот мгновенно уловил суть дела. Полицейские немедля перекрыли черный вход и пожарную лестницу, после чего они с Макрейнолдсом поднялись по ступенькам крыльца и позвонили в домофон, набрав код квартиры на самом верхнем этаже. Они сознательно позвонили в другую квартиру. Два пролета они проскочили за считанные секунды и остановились, запыхавшись, на лестничной площадке. Кочран нажал на кнопку звонка, дверь, словно нехотя, приотворилась. Кочран мгновенно засунул руку в образовавшуюся щель и с силой дернул дверь на себя.

В следующее мгновенье он уже стоял в прихожей и смотрел на блондина со щеголеватыми усиками. Кочран сделал еще шаг и, противно улыбаясь, нанес ему сокрушительный удар. Вроде бы никаких причин для подобной грубости не было. Просто ему так захотелось, после чего настроение у него заметно улучшилось. А в это время Макрейнолдс, как они и договаривались, всецело сосредоточился на миссис Сойер.

Конечно, все мгновенно стало на свои места. Ну почему, в сотый раз спрашивал себя Кочран, они тогда не придали никакого значения словам Элен Морисон. Разве она не говорила им, что когда вошла в аптеку, то увидела мистера Сойера и задержанного, стоящих прямо друг против друга? Она еще тогда рассказывала, что мужчины беседовали, словно старинные приятели. И разве миссис Сойер не впадала всякий раз в истерику, когда они с Макрейнолдсом заявлялись к ней, чтобы спросить ее еще и еще раз, уверена ли она на все сто в виновности Джонни Палики? Уже нервозность ее поведения должна была бы натолкнуть их на мысль, что она пытается выгородить истинного убийцу, а следовательно, и сама замешана в преступлении.

Сейчас-то ему было ясно, что Элен Морисон своим появлением в аптеке в тот злополучный вечер спутала миссис Сойер и ее любовнику все карты. Они нашли простой, но верный способ отделаться от старого и поднадоевшего мужа, который, к тому же, владел весьма прибыльным бизнесом. Они продумали все до мелочей, полагая, что жена аптекаря станет единственным свидетелем его убийства. А уж она-то постарается описать полиции убийцу таким образом, чтобы его портрет ни в чем не совпадал с реальным прототипом. Но в тот самый момент, когда убийца приготовился выстрелить, в аптеку, как назло, вошла Элен Морисон. Приятель аптекарши здорово испугался. Он перепугался до такой степени, что машинально нажал на курок.

В тот вечер в аптеке миссис Сойер довольно убедительно разыграла перед ними сцену убитой горем вдовы, перенесшей, к тому же, страшный шок. Она даже притворилась, что не понимает вопросов, которые задавал ей Макрейнолдс. Такая уловка понадобилась женщине для того, чтобы немного потянуть время и постараться разузнать, что же из внешности ее любовника запомнила Элен Морисон. Ведь если бы ее собственные показания кардинально отличались от того, о чем рассказала девушка (а ее рассказ был предельно точен), то это могло бы натолкнуть полицейских на мысль, что она сознательно уводит их в сторону. А потому она с готовностью поддержала версию Элен Морисон и так же легко опознала убийцу в Джонни Палике.

Разумеется, лжесвидетельствуя, она не только выгораживала себя, но и пыталась еще больше запутать полицию, заведомо направляя их по ложному следу. А дальше все пошло как по маслу: супружеская пара тоже опознала Джонни Палику, а он не смог предоставить убедительные доказательства своего алиби. Словом, любовники получили возможность перевести дух и даже расслабиться. И все у них складывалось удачно до тех пор, пока приятель миссис Сойер не совершил одну непростительную глупость: заявился к ней домой, в тот самый дом, куда несколько месяцев тому назад приходили и Кочран с Макрейнолдсом, чтобы допросить вдову.

Как только Кочран узнал дом, у него возник вполне естественный вопрос: что общего может быть между такой привлекательной вдовушкой, как миссис Сойер, и этим верзилой. Ответ лежал на поверхности. И ему тут же стало ясно, почему миссис Сойер с такой готовностью опознала Джонни Палику и почему Элен Морисон отказалась сделать это. Одного он не мог понять. Почему, снова и снова спрашивал он себя, почему никому из них не пришла в голову такая простая версия, такой банальный мотив преступления? И когда Макрейнолдс и двое полицейских уводили вдову и ее дружка в патрульную машину, а те упирались, осыпали друг друга обвинениями, кричали, ругались, и потом, когда машина с преступниками уже тронулась по улице, эта мысль продолжала терзать Кочрана. Какие же они дураки! Это же надо сморозить такую глупость!

— Мы ведь всегда в подобных случаях проверяем причастность жены или мужа к совершенному преступлению, — виновато повторял он, словно оправдываясь, перед Элен Морисон, которая поджидала его возле дома. — Всегда! Понимаете? И сейчас мы обязательно проверили бы миссис Сойер, если бы не вы. Но ее рассказ точно совпал с вашими показаниями. А поскольку все это произошло на ваших глазах, то с какой стати нам было сомневаться? С какой? Не вижу оснований.

— И все же основания были, — устало промолвила Элен Морисон. Вид у нее был подавленный. — Но сейчас, слава богу, все стало ясно. Эти двое даже не достойны называться людьми. Впрочем, сейчас это не важно. Главное, что все… — у девушки дрогнули губы. — Кочран, пожалуйста, увезите меня поскорее. Я боюсь. Я не хочу ничего больше слышать об этом деле. Я просто хочу побыстрее уехать отсюда.

Элен начал сотрясать мелкий озноб. Кочран попытался успокоить ее. Стал неуклюже шутить. Дескать, у вас есть перспектива для профессионального роста. А что? Со временем из вас получился бы совсем неплохой коп. Главное — вы умеете сохранять хладнокровие, а еще — вы человек неравнодушный. И вообще... Но тут он спохватился и замолчал на полуслове, вспомнив, что еще каких-то пару недель тому назад яростно отстаивал прямо противоположную точку зрения. Да ну его к черту, подумал он вдруг со злостью. Кто ответит на вопрос, почему случаются подобные вещи? И кто знает, почему все случилось именно так, как случилось? Разве кто-нибудь из них хотел этого? Между прочим, они бы сработались с Элен Морисон. Да и потрудились они совсем неплохо. Во всяком случае, они сделали этого подонка! И это главное.

Он как-то не задумывался, что в своих отношениях с Элен Морисон он зашел много дальше, чем обычно позволял себе с представительницами слабого пола. А когда задумался, то решил, что, наверное, во всем, что случилось, есть какой-то особый, пока не очень понятный ему самому смысл. А потому он просто усадил девушку в машину, стал гладить по предплечью, уговаривая вполголоса взять себя в руки и не раскисать. Когда-нибудь в другой раз, подумал он, в другом месте и при других обстоятельствах они продолжат неоконченный философский спор о высоких материях. Но сегодня, сегодня он должен проявить благоразумие и твердость.

И Кочран действительно был очень благоразумен и предельно тверд. Он включил двигатель, и они тронулись с места. Вначале они просто бесцельно колесили по городу, пока девушка не пришла в себя. Потом он отвез ее домой и сразу же поехал к себе. Он проспал четырнадцать часов кряду. Его не разбудил даже шум мусоровозов, не потревожило начавшееся движение транспорта поутру. Он проснулся в преотличнейшем расположении духа и тут же поймал себя на мысли, что не перестает думать об Элен Морисон. Интересно, мелькнуло у него, чтобы все это значило? Впрочем, ответ напрашивался сам собой. Так стоит ли задавать себе вопрос, заранее зная ответ на него?

 

Перевод с английской Зинаиды КРАСНЕВСКОЙ.