Зинаида Красневская. Пантеон женских сердец

Джейн Остин
(16 декабря 1775 года — 18 июля 1817 года)
Чем больше я наблюдаю мир, тем меньше он мне нравится. Каждый день подтверждает мне несовершенство человеческой натуры и невозможность полагаться на кажущуюся порядочность и здравый смысл.
Джейн ОСТИН

Недавно натолкнулась в интернете на восторженно-выспреннюю статью, посвященную жизни и творчеству замечательной английской писательницы Джейн Остин. И с названием, надо сказать, автор не подкачал. Не поскупился, ей же богу! — на патоку: «Первая леди английской литературы».
Помнится, я даже слегка растерялась при виде столь откровенной гиперболы. Ничего себе, первая! — мелькнуло у меня, и я вдруг поймала себя на мысли, что еще каких-то полвека тому назад в нашей отечественной культуре никто слыхом не слыхивал про эту самую первую леди англосаксонской словесности. Ну, не считая, разумеется, тех, кто занимался английской литературой по долгу службы, так сказать. Всякие разные там ученые-филологи, литературоведы, специалисты по зарубежной литературе и прочее. То есть именно вся та публика, которая не мыслит своего существования без тиши читальных залов, а лучшим занятием на свете считает рыться в книгах и перебирать пожелтевшие от времени карточки в библиотечных каталогах. Словом, собирают материал, а потом строчат себе пространные диссертации, докторские и кандидатские, стряхивая пыль с изданий и имен, уже давно сданных в архив.
Между прочим, попутно отмечу, что в том курсе по зарубежной литературе, который я в свое время прослушала, будучи студенткой иняза, имя Джейн Остин даже не упоминалось на лекциях. И в список литературы, который мы, студенты 3-го курса, обязаны были проштудировать к экзаменам, ее романы тоже не включались. Видно, в те далекие годы знакомство с творчеством Остин расценивалось как непозволительная (а потому и ненужная) роскошь для будущих педагогов. Ведь из нас же готовили рядовых учителей английского языка, а не спецов по литературе конца XVIII — начала XIX веков. Впрочем, совсем даже не уверена   в том, что рядовые английские студенты  средины ХХ века тоже  углублялись в пространное изучение творчества своей соотечественницы. Не говоря уже о школьниках. Это сегодня ее книги включены в школьную программу и обязательны для изучения во всех университетах и колледжах Великобритании. А каких-то полвека тому назад…
Так вот! Повторюсь еще раз. Английская чаровница по имени Джейн Остин была совершенно не востребована ни у себя на родине, ни у нас, в широких, так сказать, читательских массах. На что косвенно указывает вот такой факт. До сего дня мы все еще никак не можем окончательно определиться с написанием фамилии писательницы. И в сети, и на обложках издаваемых книг постоянно мелькают два варианта: Джейн Остен (традиционный вариант воспроизведения имени собственного с помощью транслитерации, то есть с помощью букв русского алфавита) и Джейн Остин (более привычный слуху читателя XXI века вариант транскрипции, то есть уже звуковое воспроизведение английского имени в той форме и с тем произношением, как оно и звучит у себя на родине). Пожалуй, именно этим, вторым вариантом, как более современным, а значит, и более точным, мы  и воспользуемся далее.
Кстати, точно такая же неразбериха царит и с переводом двух самых главных, можно сказать, основополагающих романов в не очень обширном литературном наследии Джейн Остин. Я имею в виду ее романы ‘Sense and Sensibility’ и ‘Pride and Prejudice’.
Первый из них фигурирует в русском языке сразу с тремя вариантами перевода заглавия: «Чувства и чувствительность» (попутно отмечу, что  это самый худший и самый непрофессиональный вариант, совершенно не учитывающий широкий контекст романа и все оттенки и значения обоих слов, составляющих его название); «Здравый смысл и чувствительность» (уже наметились некоторые сдвиги к лучшему). Во всяком случае, нам, белорусам, часто повторяющим расхожую фразу «Гэта мае сэнс», вполне понятна логика переводчика. Ведь именно так мы говорим, используя емкое по своему значению слово «сэнс» (почти полный аналог английского sense), когда хотим похвалить что-то дельное, разумное, толковое, имеющее не только смысл, но и внятную мотивацию поступков и решений. И, наконец, третий, самый лучший и самый точный вариант перевода: «Разум и чувства».
Да, именно так! Именно это и имела в виду писательница, противопоставляя разум, пусть и на уровне обычного житейского здравого смысла,   и чувства, которые иногда могут сбить с пути праведного даже самую нечувствительную барышню. И не просто сбить, но и завести ее в дебри таких чувствований, что того и жди беды в личной жизни. Так что, никаких чувствований или, тем более, чувствительности! К счастью для всех ценителей творчества Джейн Остин, именно третьим, то есть — повторюсь еще раз! — лучшим вариантом перевода воспользовались те, кто дублировал на русский язык оскароносный фильм англо-американского производства от 1995 года, с которого, собственно говоря, и начинается новая эра в освоении творческого наследия полузабытой, если не сказать почти забытой, на тот момент английской писательницы.
Вот так порой случается в нашей жизни вопреки известному утверждению о том, что земная слава проходит. Получается, что иногда проходит, а иногда и приходит. И не просто приходит, но лавиной обрушивается на ту, которая при жизни не вкусила ни громкой славы, ни даже обыкновенной, рядовой известности. Да и потом, долгие десятилетия после своей смерти оставалась в забвении, скромно пребывая в тени других имен и кумиров.
Но вернемся к переводу заглавий. Второй роман Джейн Остин ‘Pride and Prejudice’ тоже фигурирует у нас под двумя названиями: «Гордость и предубеждение» (совершенно непонятный и ничем не оправданный образчик буквализма) и «Гордость и предрассудки» (вот это — именно то, что надо!)
Мое пристрастие именно ко второму варианту, как к самому лучшему и стопроцентно мотивированному сюжетом повествования, между тем, имеет и некоторое объяснение уже личностного характера. Дело в том, что именно с таким переводом названия романа ‘Pride and Prejudice’ я впервые столкнулась в далеком 1966 году, будучи еще студенткой второго курса. Пришла в институтскую библиотеку, чтобы, по своему обыкновению, взять на дом пару-тройку неадаптированных английских книг для домашнего, так сказать, прочтения. Помнится, миловидная женщина средних лет, дежурившая на абонементе в тот день, веером разложила передо мной на стойке пять или шесть книг, одна из которых сразу же бросилась в глаза. Уж больно веселой, я бы даже сказала, жизнерадостной, была обложка, расписанная ярким узором с преобладанием розового, что почему-то немедленно вызвало ассоциации (во всяком случае, у меня) с обоями в детской комнате. Разумеется, имя писательницы было мне абсолютно незнакомо. Да и название поставило в тупик. Частично потому, что я, хоть и перепрыгнула на второй курс с твердой пятеркой по английскому, но английского слова prejudice на тот момент не знала. Признаюсь как на духу: не знала и понятия не имела о всем широком спектре его значений. А уж что такое логическое развитие понятия, когда переводчик, опираясь на все без исключения словарные эквиваленты, отыскивает некое новое значение переводимого слова с учетом данного конкретного повествования, так о таких переводческих тонкостях я вообще узнала много позже, уже имея в кармане диплом о высшем образовании.
Но как бы то ни было, а веселенькие обои сделали свое дело. Рука сама собой потянулась именно к книге в розовой обложке. Я взяла ее, раскрыла и с некоторым внутренним облегчением прочитала перевод названия романа на кармашке, куда в годы оны библиотекари вкладывали книжную карточку, рачительно помечая на ней номер абонемента читателя, которому выдается книга, и срок, на который он получает ее в домашнее пользование. Выцветшими чернилами там было написано: «Гордость и предрассудки».
Гениальный перевод! Как говорится, умри, но лучше не придумаешь. Остается лишь догадываться, кто был автором, случайный ли помощник на уровне студента-старшекурсника, помогавшего нашим институтским библиотекарям в обработке фонда зарубежных книг в рамках обязательной двухнедельной практики, совпадавшей, как правило, с летними каникулами  (сама, помнится, отрабатывала подобную практику), или кто-то  из посторонних. Вполне возможно, перевод был предложен и кем-то из преподавателей, кем-то, кто, прежде чем переводить заглавие романа, удосужился прочитать его от корки и до корки. Кстати, одно из правил техники перевода, правильной техники перевода, гласит: заглавие любого материала, будь то толстенный роман или скромная журнальная статейка, переводится в последнюю очередь, уже после того, как выполнен перевод всего текста. Жаль, что многие из современных переводчиков, особенно из числа молодых, забывают об этом правиле, а то и вовсе не подозревают о его существовании. А в результате мы имеем не только «Чувства и чувствительность», но и гораздо более нелепые и откровенно ошибочные варианты заглавий, гуляющих по безбрежным просторам переводной литературы. Но это так, к слову, а в адрес же неизвестного автора столь блистательного варианта перевода заглавия романа Джейн Остин можно лишь добавить еще какое-то количество благодарственных слов.
К большому сожалению, столь гениальная догадка не осенила тех,  кто  впервые  переводил  Джейн  Остин  на  русский  язык.  В  1976  году в издательстве «Художественная литература» вышел томик ее произведений, включавший два романа — повторюсь! — впервые переведенных на русский язык. Это — «Аббатство Нортэнгер» и — увы и ах! — «Гордость и предубеждение». Досадно! И переводчик, Иммануэль Самойлович Маршак, старший сын нашего маститого классика детской литературы и признанного мэтра в области перевода, и автор Предисловия и комментариев Нина Михайловна Демурова, перу которой принадлежит канонизированный перевод знаменитой «Алисы в стране чудес» на русский язык, не нуждаются в особых представлениях или, тем более, в рекомендациях. Но в данном конкретном случае оба они допустили то, что, по справедливому замечанию остроумца Талейрана, страшнее любого преступления, то есть совершили ошибку.
И она, эта ошибка, благополучно дожила и до наших дней, ибо и поныне, спустя сорок лет после выхода в свет первого сборника сочинений Джейн Остин на русском языке, все последующие издания романа публикуются именно под таким заглавием: «Гордость и предубеждение». И не только книги! Вот недавно прочитала, что во МХАТе, том, которым руководит Олег Табаков, приступили к репетициям мюзикла по мотивам романа Джейн Остин. Разумеется, на афишу вынесено все то же, в корне неправильное русскоязычное название: «Гордость и предубеждение». Хотя любой, кто возьмет себе за труд внимательно прочитать (или перечитать) сам роман, немедленно поймет, что речь там идет совсем не о предубеждениях, ей же богу! Просто главный герой романа по имени Дарси испытывает самое обычное, самое заурядное неприятие всей той провинциальной тусовки, выражаясь современным языком, с которой ему приходится общаться, когда он поселяется на какое-то время в своем загородном имении. Короче, типичный снобизм столичного жителя, волей случая оказавшегося в глухомани.
Ведь все это мелкопоместное дворянство, обедневшее и уже давно утратившее всяческую связь с истинной аристократией, способно вызвать лишь легкую иронию с оттенком сарказма, не более того. Словом, мы имеем дело с рядовыми социальными предрассудками, которые, между прочим, не чужды многим и сегодня. А уж двести с лишним лет тому назад… Как тут не вспомнить, кстати, насмешливо-презрительное отношение уже нашего отечественного героя Евгения Онегина к патриархальным нравам, царившим в доме Лариных! Так вот, и Дарси снедаем не столько предубеждениями (откуда им взяться, если еще вчера он не знал всех этих людей и даже не подозревал об их существовании?), сколько предрассудками, которые правят бал в том обществе, в котором он привык вращаться в Лондоне. В самом деле! Разве может аристократ якшаться со столь недалекой, а то и вовсе откровенно убогой публикой?
И снова на помощь нам, читателям, пришли киношники. Ибо фильм, снятый по этому роману Остин, фигурировал в нашем прокате именно под тем названием, который нам и нужен: «Гордость и предрассудки».
Ну что ты привязалась к этим заглавиям и названиям, быть может, воскликнет иной читатель, дочитав до сего места. Ты давай по существу! А с названиями мы потом сами разберемся, и без твоей помощи.
Хорошо! Воля ваша! Итак, по существу! Хотя замечу попутно, что кино в нашей истории играет отнюдь не последнюю роль. А по существу у нас получается вот что.
Замечательная английская писательница Джейн Остин, отошедшая в мир иной всего лишь в возрасте сорока одного года, долго пребывала в безызвестности, и это несмотря на то, что при жизни ее романами восхищался сам сэр Вальтер Скотт. Он даже откликнулся рецензией в прессе на один из ее романов. Пожалуй, стоит упомянуть вот такую запись из дневника Скотта, датированную 14 марта 1826 года.
«Снова, вот уже, по крайней мере, в третий раз, перечитал превосходно написанный роман мисс Остин «Гордость и предрассудки». Эта молодая дама обладает талантом воспроизводить события, чувства и характеры обыденной жизни, талантом самым замечательным из всех, какие мне приходилось встречать. О глубокомысленных и высоких материях я пишу с такой же легкостью, как и любой другой в наше время; но мне не дан тот поразительный дар, который благодаря верности чувства и описания делает увлекательными даже самые заурядные и обычные события и характеры. Какая жалость, что такое талантливое существо умерло столь рано».
К дарованиям молодой писательницы проявили интерес и прославленный драматург Ричард Шеридан, и популярная писательница тех лет Мэри Эджворт. Да что там говорить! Сам принц-регент, будущий английский король Георг IV, через своего секретаря обратился к Джейн с личной просьбой: посвятить ему один из своих романов. Джейн не посмела ослушаться, и в начале 1816 года в свет выходит один из ее последних романов под названием «Эмма» с кратким посвящением королевской особе. Казалось бы, чего еще желать? Вот она, известность, слава и все такое прочее, что   к этому прилагается. Но увы! И известность, и слава растаяли как дым, стоило писательнице отойти в мир иной.
— Почему так? — быть может, резонно спросит кто-то, не удовлетворившись банальным объяснением, что, дескать, такое часто случается по жизни.
Думаю, что ответ на этот вопрос частично можно найти в статьях известного английского литературоведа Питера Конрада, долгие годы преподававшего в Оксфорде. Его перу принадлежит фундаментальный труд под названием «История английской литературы в личностях». Так вот, в одной из своих статей, посвященных Джейн Остин, он назвал ее «самым недопонятым писателем из числа всех великих английских классиков», но при этом заявил, что в какой-то степени она виновата в этом сама. Обладая ироничным складом ума, писательница попалась в собственные силки, заявил Конрад. Ведь читатель чаще всего склонен принимать на веру каждое слово автора, понимая его буквально и не сильно утруждая себя поиском некого скрытого ироничного смысла. А если ускользает понимание иронии, которыми полнятся романы Джейн Остин (чем, отмечу попутно, грешат многие переводы ее романов на русский язык), то вместе с ними исчезает и все очарование ее прозы.
Понимаю, что читателя могут сильно нервировать эти мои постоянные обращения к теме профессионального художественного перевода и всех тех нюансов, которые, так или иначе, сопряжены с перелицовкой текста на другой язык. И все же не могу удержаться от еще одного наглядного примера, показывающего, как порой обедняется язык автора, когда переводчик не очень озабочен поисками нужных эквивалентов. А уж по части передачи иронии…
Буквально на первой странице русского  издания романа «Гордость     и предрассудки» (или «Гордость и предубеждение», как у них) вот такой показательный эпизод, свидетельствующий о том, что переводчик понятия не имел о том, что в английском языке существует довольно большой массив глаголов, именуемых в учебниках по грамматике «адвербальными». Это такие глаголы, которые одновременно выражают и само действие, и характеристику этого действия. Например, для передачи такого действия, как «вихрем взметнуться вверх по лестнице», потребуется всего лишь один английский глагол to storm up, без всяких пояснительных слов описывающий, как именно протекал весь процесс. Беда в том, что черты этой самой адвербальности может приобрести любой, даже самый распространенный, самый банальный английский глагол, известный всем со школьной скамьи, но только в определенных условиях, в зависимости от контекста.
Роман Остин открывается следующей сценой: миссис Беннет с плохо скрываемой радостью сообщает мужу просто сногсшибательную новость: в их глуши, и где! — буквально рядом с ними — появляется новый сосед. На вопрос жены, в курсе ли он этого эпохального события, мистер Беннет флегматично роняет, что нет, не в курсе.
«Тем не менее, это так, — продолжила она», — цитирую я перевод.
А весь фокус в том, что Джейн Остин использует в этом коротком отрывке тот самый адвербальный глагол, показывающий, что миссис Беннет возбуждена известием сверх всякой меры и ум ее уже лихорадочно занят поисками подходящих вариантов того, как следует побыстрее устроить знакомство супруга с объявившимся из столицы соседом. Глагол этот to return, который переводчик перевел нейтральным словом «продолжила», на самом деле означает «отвечать с оттенком раздражения, возмущения, негодования и прочее», то есть миссис Беннет уже готова выйти из себя, возмущенная тем, что муж-тугодум не понимает, какие блестящие возможности открываются перед  их  семейством,  имеющим на выданье пять взрослых дочерей. А потому более корректный перевод должен быть хотя бы  таким:
«И тем не менее это так! — воскликнула она, не скрывая своей досады».
Или, на худой конец, «воскликнула с раздражением (с негодованием)  в голосе». Хотя возможны и другие, более смешные и более точные варианты, но только  не «продолжила»! Скажете, мелочи? Пустяки? Но ведь   из таких-то пустяков и слагается авторская ирония, которую всегда очень непросто сохранить в переводе. Но пытаться-то надо.
Впрочем, бог с ней, с этой иронией. И со всеми тонкостями перевода, сопряженными с нею. Вернемся к нашей героине.
Итак, про ироничную даму, творившую на стыке XVIII — XIX веков, забыли, забыли начисто, и вспомнили о ней только с приходом ХХ столетия. Вначале интерес к забытому имени вспыхнул, как это водится, в литературных кругах: Вирджиния Вулф, Ричард Олдингтон, Сомерсет Моэм, Джон Пристли. Все они, в той или иной мере, поспособствовали тому, чтобы о Джейн Остин снова вспомнили и заговорили после почти ста лет полнейшего забвения.
И все же, несмотря на обилие восторженных эссе признанных мэтров словесности, своим нынешним статусом первой дамы английской словесности Джейн Остин, скромная провинциальная барышня, дочь приходского священника, обязана, как это ни странно, исключительно и только кино. И конечно же, в первую очередь, Голливуду.
Хорошо помню, сколько шума наделал фильм «Разум и чувства», появившийся на экранах уже более двадцати лет тому назад. В 1995 году он был номинирован на премию «Оскар» сразу по шести позициям: и за режиссуру, и как лучший фильм года, и за сценарий, и за актерское мастерство, и даже за лучший дизайн костюмов. Правда, в итоге «Оскар» достался фильму всего лишь один: его получила Эмма Томпсон за лучший сценарий. Но победное шествие киноленты продолжилось по ведущим международным кинофестивалям. Экранизация романа Джейн Остин получила премию «Золотой глобус», удостоилась главного приза на Берлинском кинофестивале и получила Почетную Премию Гильдии киноактеров США. Шумиха, поднятая вокруг этой киноленты, поспособствовала небывалому всплеску интереса и к творчеству уже самой Джейн Остин. Тиражи новых изданий ее романов в англоязычных странах достигли поистине астрономических высот. Одновременно романы стали в спешном порядке переводить на те языки, на которые они еще не были переведены.
Самое время напомнить читателю, что 1995 год, когда на экранах появился фильм «Разум и чувства», совпал с 220-летием со дня рождения Джейн Остин. И киношники, словно соревнуясь друг с другом, явно вознамерились сполна воздать полузабытой писательнице все те почести, коих она не вкусила при жизни. Короче, в 1995 году были экранизированы сразу три ее основных романа: «Гордость и предрассудки», «Разум и чувства» и «Эмма». Спустя пару лет появились уже многосерийные телевизионные версии романов, а еще через несколько лет, в 2007 году, англичане сняли художественный фильм, посвященный жизни самой писательницы. Он так и назывался: «Джейн Остин».
Фильм вышел в широкий прокат под убийственным рекламным слоганом: «Вся ее жизнь — величайший роман о любви» (убийственная неправда, добавлю я уже от себя в скобках). Но талантливая реклама, как известно, способна сотворить чудо на пустом месте. А уж по части мифотворчества тут равных голливудским кудесникам и их коллегам из Лондона вряд ли сыщешь.
Так, буквально на наших с вами глазах, дорогой читатель, буквально из ничего (ибо достоверных сведений о жизни писательницы крайне мало) сотворился красивый миф о Джейн Остин. Трогательная история любви молоденькой Джейн с обаятельным ирландцем Томом Лефроем, имеющая мало общего с тем, что случилось на самом деле в деревенской глуши два с лишним столетия тому назад, побила все рекорды посещаемости, став настоящим кинохитом, или как любят выражаться иные кинокритики, культовой кинокартиной. Шумиха, поднятая вокруг киноверсии биографии Джейн Остин, была невообразимой.
В главной роли блеснула талантливая американская актриса, обаятельная Энн Хэтэуэй, завоевавшая право на участие в съемках в конкурентной борьбе с такими всемирно известными кинодивами, как Натали Портман, Кира Найтли и Кейт Уинслет. Специально для этой роли актриса даже выучилась играть на фортепиано. Лучшие фонетисты Англии работали с Энн Хэтэуэй, помогая ей осваивать английские диалекты двухсотлетней давности. В массовках участвовало до трехсот актеров. Прямо Ватерлоо какое-то! Все главные сцены кинофильма снимались в Ирландии, а процесс съемок курировал лично тогдашний министр Ирландии по делам искусств. А уж наряды, в которых щеголяли главные герои и героини… Они так и просились снова быть номинированными на премию «Оскар» как лучшие кинокостюмы года.
Помнится, когда  я  созерцала  сногсшибательные  туалеты,  сшитые  из тончайшей кисеи пастельных оттенков, в которых провинциальные барышни, словно сошедшие с портретов самого сэра Томаса Лоуренса, прославленного мастера парадного аристократического портрета начала XIX века, неспешно прогуливались по изумрудным ирландским газонам, то меня почему-то охватывало чувство неловкости. Все эти платья-туники в стиле моды эпохи Директории с завышенной талией, перехваченной под грудью атласной лентой-кушаком, с ажурной вышивкой по подолу, какое отношение имеют они, размышляла я, к скромной девушке, собственноручно обшивавшей всю свою большую семью: мать, отец, сестра и шестеро братьев.
В этой семье, бесспорно, благородных кровей — но когда это было! — (и отец, и мать будущей писательницы происходили из старинных, но обедневших родов) считали каждый пенс, берегли каждую тряпицу и пуговицу, а каждая новая пара башмаков становилась настоящим событием, пусть и только семейного масштаба. В доме не было прислуги, лишь изредка, когда затевалась генеральная уборка,  на  помощь  призывалась  девушка из близлежащей деревни. Мать Джейн сама кухарила у плиты, коптила окорока к рождественским праздникам, варила мед и пиво, возилась в приусадебном огороде. А все заботы по поддержанию порядка в доме и соблюдению чистоты во всех комнатах, включая стирку, штопку и латание бесчисленных дыр на штанах мальчишек, мойку окон, уборку и мытье полов  и прочее, и прочее, все это лежало исключительно на плечах двух дочерей приходского священника, сестрах Джейн и Кассандре. Какие кисея, муслин и атлас? Лицевались и перелицовывались зимние салопы, из старых пальто Джейн мастерила капоры себе и сестре, а из поношенных сюртуков отца кроила курточки для братьев. Вот она, правда жизни во всей ее, так сказать, наготе. Без кружев, вуалеток и гирлянд роз на шляпках наших героинь.
Наверное, именно это скудное, если не сказать полуголодное, существование и заставило Джейн Остин обронить в последнем романе «Доводы рассудка», пожалуй, свой лучший афоризм, сполна прочувствованный на собственном опыте.
«Хороший яблочный пирог — вот залог домашнего счастья».
Все так, согласимся мы, но добавим. В современном кино, особенно,  в западном, рассчитанном, в первую очередь, на извлечение максимальной прибыли, причем не только от проката фильма, но и от всего того, что так или иначе с ним связано, так вот, ничего в этом киношном мире не делается просто так. И коль скоро деревенские простушки вдруг замелькали на экране в туалетах «от кутюр», то значит, дома «высокой моды» Парижа и Милана продиктовали свои условия постановщикам, требуя от них в наикратчайшие сроки возродить интерес богатых клиентов к стилю ампир. Так ведь не раз бывало и в прошлом. Вспомним, как после выхода на экран фильма «Великий Гэтсби», снятого по одноименному роману Скотта Фицджеральда, вдруг внезапно разразился бум вокруг моды в стиле «ретро».  И вот, наконец, очередь дошла и до скромной девушки по имени Джейн Остин, непритязательной по своим запросам, добровольно и сознательно надевшей на себя чепец старой девы, и так же сознательно принявшей жизнь такой, какой она и была на самом деле.
Между прочим, стоит напомнить нашему читателю, что даже достоверных портретов писательницы, позволяющих судить о том, какой она была на самом деле, нет. Не считая, правда, любительского акварельного наброска, сделанного ее сестрой в 1810 году. Что же до того живописно го портрета, который выполнен много позже после смерти Джейн Остин  (в 1873 году) и ныне украшает обложки многих ее книг, то он есть чистейшей воды компиляция, основанная на воспоминаниях тех, кто был знаком с писательницей и помнил ее в разные годы  ее земного существования.    А они, эти воспоминания, существенно разнятся даже в том, что касается внешности. Так, по словам одной из кузин по имени Филадельфия, которая знавала Джейн еще ребенком, она «совсем не хорошенькая, она чопорна для своих двенадцати лет, капризна и неестественна». О том, что ребенок, воспитанный в строгости, попав в незнакомую ему среду, может попросту застесняться, стушеваться и прочее, кузина предпочитает умалчивать.
А вот как отзывается об уже повзрослевшей Джейн брат одной из ее близких подруг: «Она привлекательна, хороша собой, тонка и изящ  на, только щеки несколько крупноваты». Можно было бы добавить еще: и чересчур румяны». Как это бывает у простолюдинок, привыкших к постоянной работе на свежем воздухе. Ну, а младшая дочь священника Остина имела страсть к ежедневным пешим прогулкам по окрестностям (одна из немногих радостей ее бытия наряду с занятиями литературным творчеством).
Так все же, какой на самом деле была жизнь Джейн Остин? Да не очень веселой, если охарактеризовать ее одним или двумя словами. Тот душещипательный роман, который стал основой сюжета кинофильма, был ли он в реальной жизни? Трудно сказать! Достоверно известно лишь одно. Семья Томаса Лефроя жила по соседству с Остинами. Обе семьи были настолько бедны, что о каком-то возможном брачном союзе между их детьми даже не велось разговоров. К тому же, в глубине души родители молодых людей вполне искренне надеялись на обыкновенное везение своих детей. Вдруг  в будущем на горизонте каждого из них замаячит более выгодная партия? Было и еще одно досадное препятствие: на момент знакомства с Джейн (ей в то время едва исполнилось двадцать лет) Томас еще учился в университете, постигая премудрости юриспруденции. К слову говоря, в будущем  он дослужится до должности Верховного судьи Ирландии. Но это потом,  а пока летний роман между молодыми людьми (который, если он и имел место, то случился во время летних вакаций студента-юриста) был благополучно свернут и завершен, после чего молодой человек отбыл в университет для продолжения учебы. Вот и вся история, в том виде, как она дошла до нас в документальных подтверждениях. Коих очень немного, ибо после смерти сестры Кассандра, опасаясь, что потомки могут неправильно (и даже превратно!) истолковать некоторые факты или подробности, касающиеся личной жизни писательницы, уничтожила почти всю свою обширную и очень интенсивную переписку с Джейн, которую обе сестры вели на протяжении всей жизни, когда им случалось расставаться. Больше никаких серьезных чувствований в жизни Джейн не случилось.
«Только глубокое чувство может толкнуть меня под венец, потому быть мне старой девой», — признается одна из героинь романа «Гордость и предрассудки».
Аналогичные мысли посещают и героиню романа «Разум и чувства».
«Чем больше я узнаю свет, тем больше убеждаюсь, что никогда не встречу того, кого могла бы полюбить по-настоящему».
Судя по всему, это и личное признание самой писательницы, которая   в тридцать лет — повторюсь еще раз! — добровольно надевает на себя чепец старой девы, тем самым официально объявляя всем окружающим, что отныне она всецело посвящает свою жизнь близким: родителям, братьям, любимой сестре Кассандре. Та, кстати, тоже проживет свою жизнь, так и не выйдя замуж. В 24 года Кассандра потеряла жениха. Будущий муж, молодой священник, тоже из небогатой семьи, умирает от желтой лихорадки в Вест-Индии, куда отправился зарабатывать деньги на предстоящую свадьбу.
Что ж, продолжим наше весьма поверхностное (в силу скудности достоверной информации) знакомство с анкетными данными будущей литературной знаменитости.
Образование? Среднее. Я бы даже сказала, очень среднее. Сестрам изначально не повезло со школами. В первой, куда их еще совсем маленькими девочками определил отец, директриса отличалась необыкновенно деспотичным нравом. В школе  царили  драконовские  порядки  (как  тут не вспомнить пронзительные страницы, описывающие нечто подобное в любимом всеми романе Шарлотты Бронте «Джейн Эйр»). Гнетущая атмосфера, полуголодный паек, на котором держали учениц, сделали свое  дело: началась эпидемия сыпного тифа. Обе сестры переболели тифом в крайне тяжелой форме. Родители уже готовились к худшему, но все обошлось. Сестер переводят в другую школу. Новая директриса — полная противоположность прежней: добродушие во всем и ко всем, но при этом полнейшее пренебрежение к тому, что связано с учебой. Учебный процесс строился по принципу: «Делайте что хотите, только не мешайте наставникам заниматься своими делами».
Обескураженный двойной неудачей, Джордж Остин забирает дочерей домой, вознамерившись самолично заняться их образованием. Чтение книг, самых разных, но в основном английских авторов — Шекспир, Голдсмит, Юм, Ричардсон, Филдинг, Стерн, обсуждение прочитанного, какие-то отрывочные сведения (в общих чертах) по истории, географии и прочим дисциплинам. Возможно, поверхностное знакомство с французским языком, в пределах необременительной разговорной лексики. Вот и все образование.
Неудивительно, что в романах Джейн Остин вы не найдете умных разглагольствований по животрепещущим проблемам бытия, да и вообще никаких разговоров о том, что находится за пределами тесного мирка, в котором существуют герои романов.
А ведь время, в которое жила писательница, было на редкость беспокойным и изобиловало, можно сказать, поистине судьбоносными для всего человечества событиями. Одна Великая Французская революция чего стоит! Плюс Война за независимость в Северной Америке, плюс континентальная блокада, учиненная Наполеоном против ненавистных ему англичан, и последовавшие за блокадой войны уже на самом континенте. Трафальгарская битва, сражение при Ватерлоо и прочее. А если вспомнить про промышленную революцию, которая началась в самой Англии, про восстание луддитов и восстание в Ирландии, то можно себе представить, сколько подходящих тем для содержательных бесед было у современников Джейн Остин.
Но только не в ее романах! Все эти страсти-напасти, казалось, бушуют далеко-далеко, в неком ином измерении, никак не соприкасаясь с судьбами героев и никак не влияя на развитие сюжетов ее книг. И ничем, кстати, не нарушая душевный покой этих самых героев. В полном соответствии с одним из ее высказываний, взятом из романа «Доводы рассудка».
«А ведь покой — замена счастью».
Разве что единожды Джейн Остин позволила себе иронично-колкую реплику, вложив ее в уста одной из героинь романа «Гордость и предрассудки» и тем самым дав понять своим читателям, что она, в общем и целом, в курсе того, что творится в мире.
«Пять тысяч фунтов и холостой? Да это же лучшая новость со времен Ватерлоо».
Двигаемся дальше. Воспитание? Чисто английское. То есть сдержанность, сдержанность и еще раз сдержанность. В словах, в поступках, в отношениях с людьми. То самое, чему учил юную простушку Таню Ларину искушенный циник Евгений Онегин: «Учитесь властвовать собою…» Судя по всему, в семье Остинов этот принцип блюли свято. Сколь ни глубоки твои чувства, сколь ни остры твои переживания, изволь держать их при себе, не выставляя на всеобщее обозрение. Впрочем, вполне возможно, для Джейн с ее ироничным, наблюдательным умом и тягой к одиночеству такая жесткая самодисциплина была и не в тягость. Недаром одна из ее героинь роняет вот такие горькие слова:
«Очень мало людей, которых я люблю, и еще меньше тех, о ком я хорошо думаю».
Наверное, именно это малособытийное, размеренно скучное существование с раз и навсегда заведенным порядком и ходом вещей, который неукоснительно соблюдается изо дня в день, из года в год, и так всю жизнь, от рождения и до смерти, и подвиг юную Джейн вступить на стезю литературного творчества. Писать она стала очень рано, причем родные отнеслись к ее литературным опытам весьма благосклонно. Правда, с одним непременным условием: писать — пиши, но только исключительно для себя и для домашнего чтения в кругу семьи, то есть пиши в стол. Недаром много позже один из ее братьев, самый любимый, Генри Томас Остин на полном серьезе утверждал в своих мемуарах, что никакая слава не заставила бы его сестру «поставить свое имя ни на одном произведении ее  пера».
Вот они, провинциальные нравы, во всей их красе! Это в столичных салонах горячо обсуждают литературные новинки, написанные в том числе и женщинами: Анна Радклиф, Мэри Годвин-Шелли, Мэри Эджворт. А в провинции к подобным беллетристическим экзерсисам дам по-прежнему относятся с большим подозрением и даже с осуждением. Тем более — дочь священника!
Стоит ли удивляться после этого, что самый первый роман Джейн Остин (из числа опубликованных), который вышел в свет в ноябре 1811 года, появился без имени автора. На обложке красовалось сакраментальное:
«Сочинение одной дамы». Спустя год с небольшим публикуется и второй, самый известный роман Джейн Остин, можно сказать, обессмертивший  ее имя: «Гордость и предрассудки», и тоже анонимно. Пресса настроена благожелательно, рецензии и отзывы в основном положительные, но! Какого-то судьбоносного разворота в литературной судьбе самой писательницы они не сделали.
Наверное, так случилось потому, что Джейн по-прежнему коротала свою жизнь в провинции. Последние годы, последовавшие после смерти отца (Джордж Остин умер в 1805 году), она вместе с сестрой и матерью поселяется вначале в Саутгемптоне, потом женщины перебираются в крохотный городок Чотон, графство Гемпшир, откуда Джейн лишь изредка наезжает в Лондон к старшим братьям Френсису Уильяму и Чарльзу, которые сделали блестящую карьеру военно-морских офицеров, дослужившись впоследствии до адмиральских чинов. Здесь, в Чотоне, в скромном кирпичном домике возле главной дороги из Винчестера в Госпорт (в котором ныне располагается мемориальный музей писательницы), Джейн Остин провела последние годы своей жизни, с 1809-го по 1817-й. Здесь же ею были написаны последние романы: «Мэнсфилд-парк», «Эмма» и «Доводы рассудка».
Впрочем, вполне возможно, что проснуться знаменитой, как это случилось с Байроном, Джейн Остин помешали громкие литературные новинки тех лет. В 1812 году появляются первые две части знаменитой поэмы Байрона «Паломничество Чайльд-Гарольда», в 1813 году Перси Биши Шелли публикует свою прославленную «Королеву Маб», годом позже выходит в свет роман Вальтера Скотта «Веверли». Легко затеряться в такой звездной компании, не так ли? Затеряться и отступить в тень, переместиться   на второй план, а то и вовсе стать персонажем литературной массовки. Тем более, просто «одна дама». Можно только догадываться, сколько еще таких дам коротали в те годы свой досуг в провинциальной тиши, марая листы почтовой бумаги (на которой, к слову, любила писать сама Остин) и заполняя их поэтическими виршами или душещипательными историями о любви в стиле столь популярного в те годы Сэмюэла Ричардсона. Которыми потом развлекали своих соседей и родственников, устраивая им читки по вечерам.
А потому все в жизни Джейн Остин случилось так, как случилось: мимолетный успех, даже некоторая известность, и почти сразу же полное забвение, продлившееся долгие и долгие десятилетия. Наверное, проживи она подольше, и ее творческая судьба могла бы сложиться иначе. Возможно! Но опять же ирония. Недаром все тот же профессор Питер Конрад справедливо замечает, что избыточная ирония порой раздражает, а писатель, пишущий в таком ключе, способен, вольно или невольно, настроить против себя своего же потенциального читателя, не очень искушенного по части понимания всех тонкостей и красот литературного стиля. Уж слишком раскованной, по меркам начала XIX века, была манера письма Джейн Остин в сопоставлении с теми авторами, кто  числился в ее современниках.
Потребовалось время и еще раз время, чтобы все расставить по своим местам и повернуть читателя лицом к лицу к писательнице, способной рассказывать о самых пустяшных и мелких событиях провинциальной жизни таким языком, что получаешь наслаждение от каждого прочитанного слова.
Сама помню, как попала в плен к Джейн Остин, едва открыв ее роман, тот, который «Гордость и предрассудки», и прочитав первую фразу:
‘It is a truth universally acknowledged, that a single man in a possession of a good fortune must be in want of a wife’.
«Вот истина, которую вполне можно назвать универсальной: состоятельному одинокому мужчине в обязательном порядке нужна жена» (перевод автора статьи), — поняла, что уже не успокоюсь, пока не дочитаю весь роман до конца. И прочитала! И получила тысячу удовольствий! И продолжаю получать до сих пор, когда изредка листаю романы своей любимицы на досуге.
Воистину прав Сомерсет Моэм, который в свое время тоже поучаствовал в возрождении интереса к имени великой английской писательницы, когда в своем эссе, посвященным ее творчеству, написал  следующее:
«Романы Джейн Остин — развлечение в чистом виде. Если вы полагаете, что развлекать читателя — это главная цель писателя, то ей принадлежит особое место среди таких писателей. Писались романы и более значимые, например, «Война и мир» или «Братья Карамазовы», но чтобы читать их с толком, нужно быть свежим и собранным, а романы Джейн Остин чаруют, каким бы вы ни были усталым или удрученным».
Так все же, кто она, эта чаровница и кудесница стиля, которой удалось наполнить особым, а иногда и совершенно новым смыслом даже самое заурядное, знакомое всем со школьных лет английское слово? Значит,    точно
«первая леди английской литературы»?
При всей своей любви к Джейн Остин остереглась бы от подобных скоропалительных умозаключений. Ведь классическая английская литература, и в частности литература XIX века, подарила миру целую плеяду замечательных писательниц, имена которых у всех на слуху. Недаром Гилберт Честертон, кстати, большой поклонник творчества Джейн Остин, прозорливо заметил однажды, что настоящий английский роман викторианской эпохи создан, в первую очередь, усилиями женщин, а уже во вторую и в третью — мужчинами, которых мы apriori числим в классиках.
Да, пожалуй, сердечное участие Шарлотты Бронте в судьбах своих героинь трогает нас больше, чем незлобивая ирония Джейн Остин. Да, горячая страстность Эмилии Бронте в ее романе «Грозовой перевал» не может оставить равнодушным ни одного читателя. Да, Джордж Элиот достигла поистине недосягаемых высот, обличая мещанство в таких своих общепризнанных шедеврах, как «Миддлмарч» или «Мельница на Флоссе», расцветив палитру столь популярных в те годы «романов нравов» исключительно своими, только ей присущими красками. Да, трудно переоценить тот вклад, который внесла своим творчеством Элизабет Гаскелл в создание так называемого «социального романа». Самое время процитировать редко цитируемого в наши дни Карла Маркса. Так вот, анализируя роман Гаскелл из манчестерской жизни под названием «Мэри Бартон», в котором писательница талантливо описала, как именно голод и нищета способны толкнуть рабочих на самые радикальные протесты против  существующих порядков, Маркс отнес саму Гаскелл, наряду с Чарльзом Диккенсом, Уильямом Теккереем и Шарлоттой Бронте к «блестящей плеяде английских романистов» всех времен.
Ну, а если снова вернуться к имени Джейн Остин?
Ведь если честно, то иногда немного досадуешь и даже раздражаешься, когда сталкиваешься с очередным трюизмом в рассуждениях героев Остин. Напрасно, мне кажется, сравнивают иные пылкие апологеты ее творчества (коим в наши дни воистину несть числа) афоризмы писательницы с афоризмами, скажем, мадам де Севинье, Ларошфуко или Монтеня. Потому что, когда смотришь на все ее медитации беспристрастным оком, то понимаешь, что далеко высказываниям Остин, и по глубине, и по отточенности мысли, до тех бессмертных сентенций, которые оставили после себя эти гениальные афористы. Иное воспитание, образование, иной круг общения, иное все.
Но вот берешь в руки томик с романом Джейн Остин и точно знаешь, что впереди у тебя два или три часа сплошного удовольствия. Читайте Джейн Остин, дорогие читатели! Если повезет, читайте в оригинале. Читайте в переводах, самых разных и всяких. И лишь только если оченьочень утомитесь от чтения, позвольте себе расслабиться и переключиться на просмотр кассет с экранизацией ее произведений. Насколько я в курсе, на сегодняшний день экранизировано все, что только можно экранизировать из ее литературного наследия.
А на прощанье скажу так: давайте не будем спешить с распределением мест: первое место, второе, третье… В конце концов, у нас же с вами не спортивная эстафета и не бег наперегонки. Воспользуемся мудрой формулировкой французских королей (которая, впрочем, не уберегла их от печального финала) и повторим вслед за ними: Джейн Остин — первая среди равных. Да, именно так! Скромная дочь провинциального священника Джейн Остин — это первая леди английской литературы среди равных ей дам, составляющих славу и гордость этой самой литературы. Читайте и убеждайтесь в этом сами. И конечно, получайте удовольствие! Обязательно удовольствие.