Вопросы возвращения культурных ценностей, вывезенных в 1-ю мировую

Отнюдь не для самовосхваления, а как констатацию факта, для оправдания темы своей данной статьи, хочу начать ее с цитаты из предисловия главного редактора газеты «СБ. Беларусь сегодня» Павла Якубовича под названием «Сокровищам необходим поиск» к моей не такой уж  давнишней  книге  «Белорусские  сокровища за рубежом» (Минск, 2009): «Когда листаешь библиографию работ Адама Мальдиса, помещенную в книге «Беларусь і беларусы ў прасторы і часе» (Мінск, 2007), видишь, что примерно третья часть из них посвящена вопросам реституции — поиска, атрибуции, возвращения или совместного использования кладов материальной и духовной культуры белорусского народа, которые при  разных  обстоятельствах, в том числе и военных, оказались на территории других, преимущественно соседних государств». К 43 страницам библиографии, о которой здесь идет речь, очевидно, имеются все основания добавить еще семь отредактированных мной и изданных Белорусским фондом культуры сборников «Вяртанне», вернее, восемь сборников. Ибо восьмой, как мне кажется, самый интересный и полезный для наших посольств и всех тех, кто занимается данной проблематикой, вот уже пять лет лежит… подготовленный, но без всякого движения в Институте культуры Беларуси.
И действительно: сегодня я  могу  не стыдясь признаться, что наряду с историей белорусской письменности XVI—XIX столетий, бытом и нравами наших предков   проблемами  реституции занимаюсь уже почти полвека, с февраля 1970 года, о чем, кажется, до сих пор не рассказывал. Тогда меня, сотрудника Института литературы АН БССР, послали перед выборами в Могилев читать лекции. После одной из них ко мне подошел человек намного старше меня, представился как бывший сотрудник довоенного Могилевского музея Иероним Филипович, пригласил к себе домой «на чашку чая  и  для  разговора по очень важному вопросу». И когда мы уселись, задал такой вопрос: знаю ли я как литератор, что перед последней войной, когда собирались сделать Могилев столицей, поскольку он находился куда дальше от польской границы, чем Минск, в более укромное место начали свозить со всей Беларуси  музейные  ценности.  И среди них оказались чудотворный крест Святой Евфросинии Полоцкой, Слуцкое Евангелие, золотой ключ от врат Могилева и многое-многое другое. В курсе ли я как литератор, где все это теперь?
Я ответил, что в газете «Голас Радзімы», которую выписывал, вычитал следующее: в первые дни оккупации мимо музея шел немецкий офицер, глянул через окно в подвал и увидел, что там виднеется что-то похожее на золото. Приказал взломать дверную решетку, спустился в подвал и поднял крест. Вывез его с собой в Германию, а потом, после войны, в западной зоне продал на рынке агенту какого-то американского миллионера. Потом, мол, в Эрмитаже всплыла фамилия Моргана…
Хозяин дома рассмеялся:
—    Все это чушь. Хорошо помню, что крест хранился не в подвале, а на довольно возвышенном первом этаже, куда с улицы не заглянешь… Я хорошо помню, видел сам, как музейные ценности грузили в машину еще до прихода немцев. Могилев — не Брест, не сразу очутился в их руках. В Могилев успел приехать сам Пономаренко, сидел в машине. Мы сразу узнали его. А потом уехали они не через Смоленск, ибо туда рвались немцы, а через Рославль и — южнее. Да и сам Пономаренко потом, в 44-м, кажется, на минском комсомольском пленуме говорил о кресте как о существующей, находящейся в поле зрения белорусской ценности…
—    Так где же он теперь? Я еще слыхал версию, что его отдали в Америку как плату за поставки по ленд-лизу…
—    Я интересовался этим слухом. Но по ленд-лизу мы не платили ничего.
—    Где же тогда искать?
—    Я теперь работаю инженером и далек от таких дел. А вы работаете в Академии наук — вам и карты в руки. Проверяйте официальную версию. А мне? Мне лучше помогите где-нибудь напечатать мою статью по истории Могилева.
Но я не сразу поверил в «неофициальную» версию, как журналист по образованию и несколько лет по профессии больше верил «Голасу Радзімы».
Вернувшись из командировки домой, решил поделился услышанным с Владимиром Короткевичем, который жил тогда рядом, всего через дом. Известный уже сосед довольно мрачно выслушал мой пересказ и вынес вердикт:
—    Ты ж быў, стары (его любимое слово. — А. М.), нейкі час сакратаром партыйнай арганізацыі ў сваім інстытуце… То гэта твой абавязак — пайсці да свайго начальства, і няхай правераць.  І згадай ім, што на крыжы напісана: хто яго возьме і не верне, таго напаткае пакаранне Боскае!
Но идти никуда не понадобилось: приблизительно через пару недель в Академию пришел на собрание секретарь ЦК КПБ  Станислав  Пилатович. Я  решился  послать  ему  записку,  а он приказным тоном сказал мне подойти к нему, когда закончится собрание.
Что было дальше, доскажу в конце текста. Здесь же перейду к своей главной теме: белорусским ценностям, находящимся нынче в других странах. Системно они делятся на следующие четыре группы.
Первая — когда владельцы их сами, по своей воле вывезли за сегодняшние рубежи, как Эмерик фон ГуттенЧапский из Станькова под Минском в Краков или как Николай Румянцев из Гомеля сначала  в  Петербург,  а  потом в Москву. В таких случаях нам остается только совместно изучать наследие,  ходатайствовать  об  организации в нашей стране познавательных и бодрящих национальное самосознание выставок.
Вторая — когда создатели ценностей сами жили за рубежом, сами оставили их там в музеях. Примеры тому — художественные творения довольно многочисленных наших соотечественников, которые работали во Франции, России, Польше, Литве, США, Швеции. Условия  для  нашего  знакомства с их картинами остаются те же, что и   в первой ситуации. При двустороннем старании здесь могут быть хорошие достижения, как недавняя выставка произведений наших соотечественников, принадлежавших к французской школе. За это удовольствие мы должны сказать спасибо нашему известному дипломату и искусствоведу Владимиру Счастному.
Третья — сокровища, которые вывозились из наших частных и учрежденческих коллекций на том основании, что белорусские земли тогда входили в состав сегодняшних соседних государств. Так было в виде наказания после восстаний под руководством Тадеуша Костюшко, 1831 и 1863 годов, что можно хотя бы как-то приблизительно и объяснить, но так было, напомню, и после ликвидации католических Полоцкой академии и Пинской семинарии. Их богатые многоязычные библиотеки, насколько мне известно, лежат в Петербурге (это хорошо показано  в  трудах  выступающей Татьяны Гернович с истфака БГУ) и Москве, фактически невостребованные читателями, и могут быть возвращены назад как проявление доброй воли государственного объединения Беларуси и Российской Федерации.
Наконец, четвертая, основная сегодня для меня группа — архивные, библиотечные и музейные ценности, вывезенные временно в связи с военными действиями, чтобы  спасти  их  от наступающего врага. Такие потери наш народ понес как во время Первой, так и Второй мировых войн. Но если соответствующие события 1941—1944 годов уже достаточно освещены, в том числе и мной в статьях на страницах газеты «СБ. Беларусь сегодня», то спасательные вывозы 1915—1916 годов достойны не только напоминания, но и пристального внимания, соответствующих дружественных действий правительств двух соседних, многим объединенных стран.
Напомню, что когда российско-германские действия «Великой европейской войны», как ее тогда называла императрица, ибо никто тогда не предвидел, что вслед за Первой мировой будет еще и вызванная ее последствиями Вторая мировая война, передвинулись на восток, на белорусские земли, были сделаны, как я понимаю, правительственные распоряжения спасать частные и церковные ценности вывозом их в восточном направлении — в Москву и близлежащие города.
Прежде всего бессистемные и во многом стихийные и даже панические действия вывоза коснулись Гродно, близлежащих поместий — Альбертина Пусловских, Роси Браницких и имения Немцевичей Скоки около Бреста.
Из Гродно в Москву была вывезена икона Коложской Божьей Матери. В 1990-е годы во время обмена делегациями между этими городами было установлено, что эта чудотворная реликвия по-прежнему находится в одном из районов российской столицы. Начались разговоры о возвращении, материалы об этом были напечатаны мною в «Голасе Радзімы», но потом заглохли и сегодня требуют возобновления.
Больше сведений дошло до нас о портретах рода Немцевичей и других картинах, которые находились в Скоках, а потом оказались (непосредственно или через Москву) в Калуге. В свое время мне  удалось  установить  связи с директором областного краеведческого музея этого города Василием Пуцко. Он принял участие в одном из конгрессов Международной ассоциации белорусистов, статьи о калужских собраниях были напечатаны в минской прессе. С другой стороны, брестские краеведы установили связи с германскими архивистами, откуда были получены снимки  интерьеров,  сделанные в Скоках. Ведь именно там, в связи с разрушениями в Брестской крепости, происходили в 1917 году российсконемецкие мирные переговоры. В итоге поисков и сопоставлений в Беларусь из Калуги были возвращены три портрета Немцевичей, но не в Скоки, ибо там еще не начинался ремонт, а почему-то в Гродно. И где они теперь находятся, установить мне не удалось. Но во всяком случае из присутствующих у меня копий публикаций видно, что около Москвы еще осталось многое из того, что следовало бы вернуть на Брестчину в отремонтированную уже и посещаемую туристами усадьбу известного польского классициста ХVIII столетия. После Гродненщины и Брестчины тревога, вызванная наступлением немцев вплоть до Сморгони и Мяделя, вызвала тревогу в Минске и даже в Витебской губернии. В Москву и ее окрестности были вывезены из пригорода Минска Прилуков собрания, преимущественно восточнославянские, тогдашнего городского головы нынешней нашей столицы Карла (Кароля) Чапского, сына Эмерика фон ГуттенЧапского. О судьбе этих сокровищ я ничего не смог узнать и надеюсь теперь
на помощь московских коллег.
Зато почти все узнал из уст недавно умершего почетного профессора многих университетов, в том числе и БГУ, последнего наследника князей Мстиславских и Заславских и поэтому одно время даже претендовавшего на белорусский престол, почетного гражданина Заславля (но не заупрямившегося Мстиславля!), жителя Лондона Анджея Цехановецкого. Его богатые собрания из родовой усадьбы Бочейково нынешнего Бешенковичского района Витебской области в 1916 году были на временных условиях отправлены в двух вагонах в Москву, а потом, по косвенным сведениям, попали в Орел. Перед смертью он, почетный член Международной ассоциации белорусистов, не раз публично повторял, что временно вывезенные на восток экспонаты должны быть возвращены не в Лондон и не на Королевский замок в Варшаве, где находится подаренная им ценная коллекция, а в Музей древнебелорусской культуры в НАН Беларуси, куда он в свое время через меня передал из Лондона уникальный слуцкий пояс.
В Москве находятся также белорусские по происхождению музейные собрания, которые были вывезены в Москву не  из  наших  земель,  а из соседнего Вильно, сегодняшнего Вильнюса. Они копились братьями Тышкевичами, Евстафием и Константином, историками-археологами, в их усадьбе в Логойске. Но там созданный ими музей древностей редко смотрели посетители. Поэтому в 1855 году, став попечителем Виленского музея древностей, Евстафий Тышкевич временно перевез туда и основные, логойские собрания. Сегодняшнее место им — конечно же, опять в древнем Логожеске, находящемся на бойком туристическом пути.
Подводя итоги краткому анализу белорусских ценностей,  добровольно и временно вывезенных владетелями ради спасения от военного захвата в Москву и ее окрестности, я предлагаю возобновить переговоры об их возвращении, которые велись министерствами культуры наших соседних стран в начале 1990-х годов. Сам помню свое участие не в одной такой многообещающей встрече и в Москве, и в Минске. Но потом они приостановились, хотя теперь, при нынешнем государственном единении, должно быть совсем наоборот.
Наконец, несколько слов о том, как дальше проходили мои поиски наиболее ценных, с моей точки зрения, музейных сокровищ,  вывезенных  с нашей территории во время иной, Второй мировой войны. Прежде всего ради возвращения самой ценной нашей реликвии, креста Преподобной Евфросинии Полоцкой, первый наш министр иностранных дел Петр Кравченко взял меня на сессию Генеральной Ассамблеи ООН в 1990 году. Посещения Музея Пирпонта Моргана и разговоры там со знакомцами моих коллег и как раз одновременные публикации в нашей печати, а потом и визит министра вместе со мной к директору музея убедили меня, что креста там нет, он остался в Москве. Эту мысль я развивал на научной конференции в НьюЙорке в 1996 году, других форумах и встречах, в том числе в Москве. Эту мысль существенно подтвердил мой коллега, известный архивист Виталий Скалабан, последние публикации разных  авторов  в  прессе,  особенно в «Нашай Ніве», на которые никто не отреагировал протестом.
Вот почему во мне теплится надежда, что когда в следующем году начнется празднование пятисотлетия белорусского и одновременно всего восточнославянского книгопечатания, начатого Франциском Скориной и продолженного вилейчанином Иваном Федоровичем (Федоровым) и Петром Мстиславцем как последовательный и взаимосвязанный процесс, когда это празднество начнут (дай-то Боже) в Полоцке католический и православный Первоиерархи, которые дали согласие, прямое или косвенное, на свой приезд в Беларусь, о чем уже сообщила печать, все это стало бы подлинным торжеством Слова, которым начинается Священное Писание. Оно издавалось ими для православного «люду посполитого» нашими первопечатниками, людьми трудолюбивыми, многострадальными, богобоязненными и как таковые, кажется мне, грешному, стоящими канонизации. Как Кирилл и Мефодий.
Адам МАЛЬДИС