Алесь Мартинович. Выбор

Свое 80-летие отмечает известный писатель и общественный деятель Николай Чергинец, жизнь которого сама по себе большая книга. Вниманию читателей предлагаем отдельные ее страницы.

---

Выбор

 

Не успел Чергинец вернуться из Афганистана, как его вызвал к себе Министр внутренних дел СССР Бакатин. И сам он, и его заместители к Николаю Ивановичу относились с большим уважением. Ведь именно благодаря его высокому профессионализму, проявленному в Афганистане, очень поднялся авторитет советской милиции. Конечно, Бакатину хотелось, чтобы люди, подобные Чергинцу востребованы. Поэтому он и предложил ему должность министра МВД БССР. Но Николай Иванович, хорошо знавший тогдашнего министра Пискарева, кроме того, считавший Виктора Алексеевича своим учителем, возразил, что принятие такого решения станет большой ошибкой, поскольку Пискареву еще рано идти в отставку. Именно Пискарев с его опытом работы, хорошим знанием обстановки в республике, убеждал Николай Иванович Бакатина, остается наиболее подходящей фигурой на этой ответственной должности. Тогда Бакатин, согласившись с его аргументами, сказал:

— В таком случае у меня есть для вас еще несколько предложений.

— Какие? — заинтересовался Чергинец.

— Да на любой выбор, — улыбаясь, ответил Бакатин. — Как там у поэта: «Все работы хороши, выбирай любую»? Было бы неплохо, если бы Вы согласились, скажем, на Юг.

— Что я там буду делать?

— Можем Вас назначить министром внутренних дел в любой из азиатских республик.

— Так уж и любой? — засомневался Николай Иванович.

— А что тут удивительного? Там как раз проводим замену руководства в министерствах внутренних дел.

«Еще этого мне не хватало», — подумалось Чергинцу.

Бакатин, видимо, угадал его мысли:

— Если это предложение не нравится, можете стать начальником Главного административного управления Министерства внутренних дел СССР.

Николай Иванович задумался: «Кажется, нет такой структуры в этом ведомстве».

— Мы вводим такую должность, — между тем уточнил Бакатин. — Она генерал-лейтенантская, так что Вам подойдет.

Не успел он ничего ответить, а министр продолжал:

— А как Вы относитесь к тому, чтобы возглавить ОБХСС?

— Считаете, что на все эти должности я подхожу? — Чергинцу, по правде говоря, было лестно такое высокое доверие.

Пропустив этот вопрос мимо ушей, Бакатин сделал еще одно предложение:

— Есть и такой вариант: временно работаете первым заместителем начальника уголовного розыска МВД СССР, а потом, обещаю Вам, станете моим первым заместителем.

Тут-то он уже не сомневался, что перед такой заманчивой перспективой Николай Иванович не устоит. Поэтому посмотрел на него, как показалось. Чергинцу, победно. И ошибся.

 

Кто в отставку, кто на должность

 

Николай Иванович, поскольку и на такое предложение не соглашался, в этот момент обдумывал, как бы ответить более корректно, чтобы не обидеть Бакатина.

— Предложения дельные, в самом деле, как говорится, на любой вкус, — заметил он.  — Но поверьте, от чистого сердца это: однако мне хотелось бы все-таки работать в Беларуси.

— Почему же тогда не хотите быть министром МВД?! — в голосе Бакатина, хотя он и старался сдержать себя, проскользнуло недовольство.

Чергинец сделал вид, что ничего не заметил:

— А если подыскать в Минске для меня какую-либо другую должность? — он вопросительно посмотрел на Бакатина.

— Эх, Николай Иванович, Николай Иванович, — внезапно засмеялся тот. — Так и быть. Только из уважения к Вам. Как Вы смотрите насчет того, чтобы стать начальником Белорусского управления внутренних дел на транспорте?

— Но начальник-то Матвеенко!

— Увы, бывший.

Анатолия Семеновича Чергинец знал хорошо. Им приходилось немало работать вместе, когда случалось разматывать клубок сложных дел. И вот получается, что он помимо своей воли подсиживает Матвеенко. Появилось опасение, что Бакатин еще не принял решение об увольнении Анатолия Семеновича и судьба его может резко измениться только в том случае, если он, Чергинец, согласиться занять эту должность. Если же и на этот раз ответит отрицательно, Матвеенко, скорее всего, некоторое время сможет работать на своей должности. Подсиживать кого-либо ему не хотелось, а тем более такого человека.

— Подумаю, — ответил он на это предложение Бакатина, решив тем самым иметь в запасе хотя бы немного времени, чтобы услышать из уст самого Матвеенко, как обстоит дело. Поэтому, придя в гостиницу, первое, что сделал, связался с Минском. Когда в трубке прозвучал голос Анатолия Семеновича, после взаимного приветствия поинтересовался, как тот живет-поживает. Конечно, к главному вопросу пока не переходил. Но его сразу же затронул сам Матвеенко:

— Вот — ухожу. Хочу поработать в Академии МВД. Одного хотелось бы, чтобы место мое занял достойный человек.

— Так это, выходит, правда? — вырвалось у Николая Ивановича.

— Ты уже в курсе? Так почему же сказал?

— Не успел…

— Правда, — подтвердил Матвеенко. — Все вопросы уже решены. А кто тебе все же об этом сказал?

Чергинец не стал играть в кошки-мышки:

— Я-то из Москвы звоню. Бакатин предлагает мне эту должность.

— Предлагает? Соглашайся, не тяни. Мне приятно будет, что мое дело продолжит такой человек, как ты.

— В таком случае завтра скажу Бакатину о своем согласии.

Так и возглавил Чергинец Белорусское управление внутренних дел на транспорте, тем самым начав отсчет новых страниц в своей и так уже богатой биографии.

 

С ходу за дело

 

Ситуация на вверенном Николаю Ивановичу участке к тому времени сложилась непростая. Это касалось и дисциплины, эффективности работы. БУВДТ обслуживало транспортные артерии не только Беларуси, но и Калининграда, его территория протянулась до Вильнюса, Чернигова, Смоленска, Брянска… Николай Иванович прекрасно понимал: чтобы требовать от сотрудников отдачи, надо решать и вопросы социально-бытового характера, ибо от должного благоустройства быта во многом зависит и отношение людей к работе. А здесь и было где развернуться.

Многие сотрудники милиции, работающие на транспорте, нуждались в жилье. Существовала и проблема с устройством на работу их жен. Не менее остро стоял вопрос и с местами для их малолетних детей в садиках — их в дошкольных учреждениях, относящихся к этому ведомству, катастрофически не хватало. Да и квартирных телефонов для мобильности и оперативности было мало. К тому же строительство нового здания для Управления, несмотря на все прилагаемые усилия, так и не было завершено.

Благо генерал Чергинец нашел понимание у председателя Совета Министров БССР Вячеслава Кебича. Вячеслав Францевич с пониманием отнесся и к тому, что нужно улучшить обеспечение сотрудников квартирами. А ведь без такой высокой поддержки и проблему, возникшую здесь, также было решить не просто. Сначала планировалось построить отдельный дом, в который могли бы вселиться нуждающиеся из аппарата Управления и его минского отделения. Однако Николай Иванович был убежден, что куда лучше жилье выделять в разных домах, ибо так легче пройдет психологическая разгрузка. Ведь усталость дает о себе знать не только в силу трудности работы, а и тогда, когда на ней и после нее видишь одни и те же лица.

Не все, однако, к этому отнеслись с пониманием. Без поддержки Кебича эта проблема вряд ли была бы решена достаточно быстро. Причем не только в Минске, но и в других регионах страны. Улучшилось и обеспечение детей дошкольными заведениями. Женам многих сотрудников оказали помощь в трудоустройстве. После этого на повестку дня и встал вопрос повышения качества и эффективности работы. Чтобы узнать ситуацию на местах, Чергинец объехал все области. Побывал и на Украине, ибо часть железных дорог этой республики была подчинена Белорусскому управлению. Наведался в Калининград — в ведении Управления находился отдел внутренних дел воздушного транспорта этого города. Имел встречи в Литве,  Смоленской и Брянской областях — опять-таки и здесь находилась, если можно так сказать, его «вотчина».

Начал уделять все большее внимание борьбе с преступностью. Наболевшие проблемы обсуждал не в узком кругу своих заместителей, а также руководителей на местах, а выходил, как говорится, в народ. Во время встреч на местах вел с людьми доверительный разговор, давая им понять, что в конечном итоге все зависит от них самих. Любил рассуждать таким образом: «Пойму тех, кто пытался раскрыть какое-либо преступление, но не сумел: что ж, надо повышать свой профессиональный уровень. Не догнал преступника, конечно же, плохо, но выход есть: следует больше заниматься физкультурой, спортом, чтобы всегда находиться в нужной форме». Но никогда не потерпим неуважительного отношения к людям, не простим хамства, всячески будут пресекаться любые попытки получить деньги за оказание помощи человеку, оказавшемуся в беде. Что его слова никогда не расходятся с делом, вскоре воочию убедились работники транспортной милиции Брестчины. Именно в этом областном центре проходила выездная коллегия Управления.

 

Виновен — отвечай

 

Как раз начинался вывод советских войск из Германии. Первыми на Родину возвращались жены офицеров и прапорщиков с детьми. Конечно, брестский вокзал не был рассчитан на наплыв такого большого количества пассажиров. Внутрь здания было не пробиться. А там — настоящее столпотворение. У касс — длиннющие очереди. Отдохнуть негде. Сотни людей разместились на полу. Дети от духоты плачут. Матери, поняв безысходность положения, пробуют пробиться к начальнику вокзала. Однако и он, и военный комендант и так делают все возможное. Некоторые считают, что в такой критической ситуации вся надежда только на сотрудников милиции. Она и неплохо помогала, поскольку в ее органах работало много честных, чутких и отзывчивых людей.

Однако недаром говорят: в семье не без урода. Нашлись и те, кто из сложившейся ситуации постарались получить для себя хоть какую-то выгоду. У одной из женщин, например, за оказание помощи в приобретении билетов постовые, дежурившие на перроне вокзала, потребовали 150 марок. С другой, у которой возникла подобная проблема, поступили еще более «по-джентльменски»: нет баксов — расплачивайся «натурой». Были уверены, что в такой толкотне все сойдет с рук.

Однако женщины оказались не из тех, кто поплачет в платочек и обо всем забудет. Как это ни трудно далось (нашлись желающие покрыть товарищей по работе), но после их письменных заявлений фамилии негодяев установили. В результате на столе Чергинца лежали два заявления и справка из кадрового аппарата УВД, что указанные факты подтвердились. Он был вправе решить все один, приняв безотлагательные меры. Но решил, что будет больше пользы, если эти случаи разобрать принародно.

На выездную коллегию Управления в Бресте были приглашены прокурор области, начальники областных управлений внутренних дел и КГБ. Само собой разумеется, собрались работники транспортной милиции, не занятые в это время на работе. А поскольку Брест —  город пограничный, разговор коснулся и поездок в Польшу. Желающих рассуждать на эту тему нашлось немало.

Надо пояснить: то время — 1989—90-й годы — было тяжелым. Разрушающаяся экономика, потребность в промтоварах, продовольствии у населения были велики, а тут еще и безработица. Но зарплату в МВД надо платить исправно.

«Ну и работнички! — с горечью выслушивал Николай Иванович «откровения» некоторых сотрудников. — О какой службе может идти разговор, если человек только и думает о том, чтобы больше выручить от поездок в Польшу. А если и намотается, то и работает тяп-ляп». А то норовит еще и «навар» на службе иметь». Таких оказалось немало. Ничего удивительного, если со временем кто-нибудь и из этих «торгашей» попросит плату за услугу. И не только деньгами. А может быть, уже и получал». Между тем, продолжал слушать «исповеди», сводившиеся к одному: поехал, купил, продал, заработал, снова — поехал, купил, продал, заработал. Только один человек из шести выступивших повел разговор в ином плане.

— А мне кажется, — сказал он, — вовсе не для этого надо ездить в Польшу. Можно, конечно, и кое-что купить себе, но чтобы торговлей заниматься?! Не лучше ли хорошо отдохнуть? Особенно, если не один, а с женой, детьми. В Варшаве мы побывали уже, и в Кракове, и в Катовице. В театрах были, музеи посещали. Отдохнешь хорошо, так и работается лучше.

Увидев, что больше желающих выступать по этому вопросу нет, Николай Иванович перешел к главному, рассказав о письмах обиженных женщин. Сразу же сообщил, что указанные факты подтвердились.

—  А теперь, — заявил решительно, — слушайте мой приказ!

В приказе были названы фамилии четырех сотрудников, уволенных из органов милиции.

Тишина… Никто, видимо, не ожидал такого сурового наказания провинившимся. Однако не успела коллегия закончить заседание, как коридор отдела милиции наполнился женскими криками. Это смысл происшедшего дошел до жен работников милиции, собравшихся за дверями.

— А о нас вы подумали?!

— А чем мы детей кормить будем?!

Самая настоящая истерика началась. Чергинец понял, что их, находящихся в таком состоянии, вряд ли можно в чем-то убедить.  Подозвал к себе начальника брестской милиции на транспорте:

— Сколько времени нужно, чтобы собрать всех жен работников милиции, находящихся в вашем подчинении?

— Всех? — переспросив тот, ничего не поняв.

— Всех!

— Товарищ генерал, —  придя в себя, он обратился, как и положено, по уставу. —  Даже если по тревоге собирать, минимум часа четыре необходимо.

— Считайте, что объявлена тревога! Чтобы к вечеру все были здесь.

 

Слово жен — решающее

 

Собрать жен сотрудников милиции на транспорте требовалось немало времени по той причине, что транспортная милиция была не только в Бресте, а и в Березе, Дрогичине, Иванове и других райцентрах, где есть железная дорога и аэропорты. Но женщины откликнулись охотно. В зал набилось столько людей, что яблоку негде было упасть. Гам стоял невозможный. Попытался Чергинец говорить, перебивают. Вскакивают с мест, рвутся к трибуне. Особенно неуправляемы были жены уволенных. Звучали прежние обвинения: о нас не подумал, детей голодом хочешь заморить!

— А что бы вы сказали, если бы оказались на месте тех женщин? — пробовал Николай Иванович вразумить негодующих.

И слушать не хотят:

— Оклеветали!

— Все это — вранье!

— Не виновны наши мужья!

И вдруг Чергинец спрашивает зал:

— А если я письма зачитаю письма тех, кого они оскорбили, у кого занимались вымогательством, используя служебное положение?

В зале стало немного спокойнее. Видимо, притихли жены уволенных. Все-таки им не очень хотелось, чтобы выносился сор из избы. Наконец, послышались голоса:

— Читайте.

Читал не спеша. Хотел, чтобы каждая узнала, что поступал по-хамски не кто-то другой, и именно ее муж. Женщины же в заявлениях, надо отдать им должное, смогли передать все интонации разговора. Когда же Чергинец дошел до того места, где один из сотрудников за услугу в покупке билетов предлагал расплатиться «натурой», жена того милиционера не удержалась, закричала на весь зал:

— Знала, что негодяй, но чтобы такой?!

Не в силах себя больше сдерживать, она в ярости кричала:

— Увольняйте его! Ах, подлец!

— И моего правильно уволили! — поддержала ее еще одна женщина.

— Так проголосуем за увольнение? —  предложил Николай Иванович.

— Проголосуем!

Проголосовали единогласно.

После этого случая уволил из рядов милиции еще несколько человек в Гомеле и Могилеве. Поняли нарушители, что спуску им не будет. А вскоре Белорусское управление милиции на транспорте стало одним из лучших в Советском Союзе.

 

Пар, не принесший вреда

 

События, между тем, развивались все стремительнее и стремительнее. Изменения в жизни советского общества, происшедшие с приходом к власти Михаила Горбачева, не могли не освободить большую энергию народа. Долгое время она, словно спрессованная, только ожидала толчка, чтобы вырваться наружу. Так бывает тогда, когда из котла, находившегося перед этим под сильным давлением, неожиданно достают заглушку.

На волне резких изменений в жизни появилось немало желающих половить рыбы в мутной воде. Особенно активизировались люди амбициозные, с замашками вождей, но, как правило, лишенные созидательных начал. Разрушительные силы еще в большей степени начали активизироваться после того, когда стал воплощаться в жизнь парад суверенитетов. Поскольку тогдашняя власть в Беларуси была слабой, безвольной, свой бал начали править пиарщики различных мастей. Словно грибы после теплого дождя, появлялись разные партии. И каждая из них старалась тянуть одеяло на себя. 

Для правоохранительных органов настали трудные времена. Это ощутило на себе и Белорусское управление МВД на транспорте. Парализовать действие путей сообщения  — также входило в задачу тех, для кого давно не существовали законы. Так называемые борцы за свободу и права все усиленнее искали удобный случай, чтобы от слов перейти к организации массовых беспорядков. Увы, положение дел в стране этому благоприятствовало. Появились безработные, снижалась зарплата, да и та своевременно не выплачивалась, полки в магазинах опустели. В том числе и на железнодорожном транспорте, работники которого при Советской власти были во многом в привилегированном положении.

Напряженностью в обществе и поспешили воспользоваться новоявленные «лидеры». Случилось это и в Орше. Летом 1991 года ситуация в этом крупном железнодорожном узле республики стала критической. Несколько тысяч людей, подстрекаемые «борцами» и их приспешниками, перекрыли железнодорожные пути, движение грузового и пассажирского транспорта приостановилось.

Положение усугублялось тем, что дело происходило на привокзальной площади, которая была зажата с двух сторон многочисленными железнодорожными путями. Некоторые же участники митинга додумались прийти туда с детьми. Стоило какому-то провокатору посеять панику, как началась бы давка, а это, безусловно, не обошлось для кое-кого без смертельного исхода. Ко всему, на митингующих ополчились пассажиры остановленных поездов. Задержка с отправлением составляла уже не один час. У многих в душных купе дети — без еды, без воды… Если оршанцы требовали немедленной отставки руководства города и выше, то пассажиры проявляли более скромное желание: освободите пути, дайте проехать, а потом кричите хоть всю ночь. Нервы у всех были настолько напряжены, что на почве несоответствия целей двух групп людей могли произойти столкновения.

Поскольку все происходившее касалось дел на транспорте, порядок должен навести Чергинец. Любой ценой. Да не зря говорят: благими намерениями выслана дорога в ад. Начальство предложило Николаю Ивановичу, казалось бы, неплохой вариант: подогнать пожарные поезда и… Конечно, под мощными струями воды, которая может сбить с ног, вряд ли кто устоит. Но умные головы в Совмине и МВД не удосужились «прокрутить» возможные варианты развития событий. Напряжение на железной дороге в проводах не каких-то 220 вольт, как обычно, а целых 28 тысяч! Если вода, коснувшись проводов, сплошным потоком обрушится на людей, стоящих едва не впритык друг к другу, вряд ли кто останется в живых, а если кому и повезет, то получат сильные ожоги.

Был и «запасной» вариант. На первый взгляд, более щадящий. Суть состояла в том, чтобы любой ценой,  используя всевозможные способы, кроме водометов, оттеснить митингующих от железнодорожных путей. Но никто не принял во внимание, что многие, удирая, бросятся на пешеходный виадук, а он под тяжестью, в десятки раз превышающей допустимую нагрузку, рухнет на электропровода, похоронив тех, кто окажется под его обломками.

Предлагалось также отогнать подальше скопившиеся поезда и силой погнать митингующих через железнодорожные пути с площади в направлении города. Но Николай Иванович отверг и этот вариант. Получалось, что сама власть загоняет людей на пути…

Прокручивая в мыслях различные варианты, Чергинец, наконец, остановился на том варианте, который в сложившейся ситуации выглядел наиболее подходящим: поговорить с более спокойными, рассудительными пассажирами задержанных на путях поездов, чтобы они уговорили митингующих разойтись. Так и было сделано, однако это не разрядило ситуацию до конца. Тогда Чергинец выступил уже в который раз и предложил митингующим дать своих представителей и поспешил вместе с ними в Минск. Но не подкрепления собрался выпрашивать, а уговорить оппозиционеров из Верховного Совета приехать в Оршу. Ради общего дела не посчитал для себя зазорным пойти к тем, от кого часто слышал незаслуженные упреки, доходившие до оскорблений. Убеждал их, что разногласия во взглядах не должны мешать тому, чтобы найти компромисс, который пойдет на общую пользу. К счастью, нашлись умные головы,  послушались, поехали в Оршу.

Так совместными усилиями ситуацию удалось разрядить. Выпущенный пар не принес вреда. Постепенно народ начал расходиться. Ни один человек не пострадал. Люди, словно очнувшись от дурного сна, аплодировали и громко благодарили Николая Ивановича за настойчивость и мудрость. Казалось, что только сейчас они поняли, какую беду от них отвел генерал.

 

Победил здравый смысл

 

Руководители тогдашнего госсекретариата, правда, попытались обвинить Чергинца в слабости, заявляя, что в такой ситуации следовало действовать более решительно. Особенно усердствовал начальник управления по вопросам прав граждан, общественной безопасности и оборонной работы Г. Данилов. Не ограничиваясь метанием молний налево и направо, он обратился к Главе правительства республики, обвиняя едва ли не всех, в том числе и правоохранительные органы не только в бездеятельности, но даже и в попустительстве к нарушителям общественного порядка.

 

«Председателю Совета Министров

Белорусской ССР  

т. Кебичу В. Ф.

 

О соблюдении законности при проведении

массовых мероприятий

 

06. 05. 91                            № 10/ 37

 

События 1—25 апреля 1991 г., имевшие место в г. Минске, Витебске, Орше, Солигорске и некоторых других городах республики, выявили серьезные упущения в организаторской работе исполкомов Советов народных депутатов, руководителей предприятий и правоохранительных органов республики. […]

[…] В гг. Минске, Орше исполкомы Советов народных депутатов […] по существу заняли беспринципную, соглашательскую позицию, предоставляя оборудование и технические средства для проведения несанкционированных мероприятий. […]

[…] Органы внутренних дел и Прокуратуры республики не заняли активной и принципиальной позиции по защите законности и правопорядка в республике. Действующие нормы уголовного и административного законодательства в связи с незаконными политическими акциями используются неэффективно. Не принимаются должные меры по выявлению организаторов, подстрекателей, активных участников незаконных политических акций и связанных с ними беспорядков, а также меры к прекращению незаконных массовых мероприятий. По событиям 1—25 апреля 1991 г. к ответственности привлечено лишь несколько человек. До сих пор не выявлены и не наказаны все виновники противоправных действий 7 ноября 1990 г., продолжается волокита по возбужденному в этой связи уголовному делу. Розыскная работа МВД БССР и КГБ БССР не сориентирована на выявление и фиксацию незаконной деятельности этих лиц, сбор и закрепление доказательств. […]

[…] На обострении социально-политической ситуации в республике, в частности в г. Орше, сказалось то, что ряд народных депутатов БССР заняли деструктивную позицию в ходе происходивших несанкционированных митингов, наблюдались попытки вмешательства с их стороны в деятельность местных органов власти и правоохранительных органов. […]

[…] МВД БССР, управлениям внутренних дел облисполкомов, Минского горисполкома совместно с исполкомами Советов и хозяйственными руководителями решить вопрос об усилении охраны и территорий крупных промышленных предприятий, имея в виду пресечение любых попыток проникновения через ограждения и проходные предприятий посторонних лиц. Применить все меры противодействия указанным нарушениям порядка, предоставленные Законом БССР о милиции, административным и уголовным законодательством. […] 

[…] МВД БССР, управлениям внутренних дел облисполкомов и Минского горисполкома в течение мая месяца провести специальную аттестацию кадров служб охраны общественного порядка, руководителей городских, районных отделов внутренних дел и их заместителей по применению действующего законодательства, регулирующего порядок и ответственность в сфере общественно-политической деятельности, а также применения приказа МВД СССР по этому вопросу. […]

 

Начальник управления по вопросам прав

граждан, общественной безопасности и

оборонной работы

Г. И. Данилов».

 

Хотя Г. Данилов и не называл Н. Чергинца, не трудно заметить, что, не имея для того никаких оснований,  в бездействии обвинял и транспортную милицию. Конечно же, Николай Иванович не мог молча переносить подобные измышления, поэтому действовал со свойственной ему принципиальностью:

 

«Министру внутренних дел

Белорусской ССР

генерал-лейтенанту внутренней службы

товарищу Егорову В. Д.

 

РАПОРТ

 

В своей записке Председателю Совета Министров Белорусской ССР от 6 мая 1991 года начальник управления по вопросам граждан, общественной безопасности и оборонной работы тов. Данилов Г. И., проработавший в этой должности около недели, дает негативную оценку действиям внутренних дел во время массовой забастовки, проведения несанкционированного митинга на площади у здания железнодорожного вокзала и блокирования железной дороги трудящимися города Орши, ставит вопрос о замене руководителей органов внутренних дел в случае «их дальнейшей бездеятельности».

Считаю указанные заявления начальника управления Совета Министров БССР оскорбительными для меня как профессионала, коммуниста и просто гражданина, привыкшего всю свою жизнь служить не начальству, а народу, я вынужден обратиться в Ваш адрес с этим рапортом и изложить следующее:

Оценка т. Даниловым Г. И. и поддержанная руководством Совмина БССР имевших место событий 1—25 апреля 1991 года в ряде городов республики как «серьезные упущения в организаторской работе исполкомов Советов народных депутатов, руководителей предприятий и правоохранительных органов республики» является не только ошибочной, но и политически неправильной, которая может  привести в республике к крайне нежелательным последствиям. В записке делается упор на следствия, а не на причину забастовок и несанкционированных митингов, в том числе блокирования железной дороги в г. Орше […]

[…] Обвинения в мой адрес, как руководителя действиями милиции в городе Орше […], что не была применена сила, я отвергаю, так как эти обвинения и требования провоцировали меня на кровавые столкновения с бастующими и наверняка привели бы к большим жертвам. Дело в том, что вокзал и площадь перед ним, занятая митингующими, находятся между многочисленными железнодорожными путями, куда можно проникнуть по старому, узкому пешеходному мосту, перекинутому через железнодорожные пути и имеющему один ступенчатый спуск к вокзалу. И если бы я исполнил дилетантские требования, о которых ратует тов. Данилов Г. И., то это наверняка привело бы к десяткам и даже сотням человеческих жертв, так как мост не выдержал бы такой нагрузки. Применение водометов и вытеснение огромной толпы в город через многочисленные железнодорожные пути было бы тоже ошибочным, так как привело бы к соприкосновению воды с контактной сетью напряжением в 25 тысяч вольт и вызвало бы массовое убийство людей электротоком. Это, во-первых, а во-вторых, не позволило бы привлечь организаторов и активных участников блокирования транспорта к ответственности, так как они тут же заявили бы, что на железнодорожные пути их выгнала силой милиция. […]

[…] Не могу согласиться и с выводами, сделанными в справке, что народные депутаты в данном случае занимали деструктивную позицию, ибо их обращение к собравшимся, беседы с членами стачкома сыграли большую роль в прекращении митинга.

Обвинения в свой адрес в том, что розыскная работа МВД не сориентирована на выявление и фиксацию незаконной деятельности организаторов и активных участников несанкционированного митинга и блокирования движения железнодорожного транспорта, считаю не только несправедливой, но и незаслуженной, так как нами во время этих мероприятий поводились теле- и фотосъемка, установлены десятки участников и организаторов незаконных действий. На ряд лиц составлены протоколы. Мера ответственности других граждан будет определена в ходе следствия, когда станет ясно, кого необходимо привлечь к уголовной ответственности, а кого к административной.

В связи с изложенным я не могу согласиться с указанными обвинениями и вижу в этом случае очередную попытку со стороны некоторых руководителей (ранее это допускалось неоднократно) унизить меня, а если удастся, то и подготовить почву для расправы.

В этой ситуации свою дальнейшую службу в органах внутренних дел считаю нецелесообразной и прошу Вас, товарищ Министр, рассмотреть вопрос о моем увольнении в связи с выслугой лет.

Учитывая, что бывшие руководители МВД и КГБ республики неоднократно допускали в мой адрес различные клеветнические, позорящие меня измышления, о причинах своей отставки я намерен объявить через средства массовой информации.

Я искренне благодарен Вам, товарищ Министр, членам коллегии МВД БССР за то, что нынешнее руководство Министерства сделало для органов внутренних дел на транспорте во много раз больше, чем все бывшие руководители за все предыдущие годы. Уверен, что эта помощь получит дальнейшее развитие.

 

Начальник Белорусского управления

внутренних дел на транспорте МВД БССР

генерал-майор милиции

Н. И. Чергинец».

 

Как видим, непростая ситуация сложилась и в правоохранительных органах. Это было тем более прискорбно, что все происходило в такое непростое время, когда деструктивные элементы пытались добиться дестабилизации в обществе, настроить население против власти. К чести тогдашнего министра внутренних дел республики Владимира Егорова, он смог трезво оценить как то, что происходило во время митингов и других акций протеста, так и действия правоохранительных органов в Орше и других городах, где имели место беспорядки. Из всего Владимир Демьянович сделал правильные выводыы, дав, в частности, высокую оценку действиям Чергинца во время митинга в Орше. Это видно и из интервью В. Егорова:

 

«Из первых уст»

 

Это наша твердая позиция

 

На днях министр внутренних дел республики Владимир Егоров дал интервью Белорусскому телеграфному агентству. Мы публикуем его с небольшим сокращением.

 

— Весной нынешнего года у вас появились новые заботы, которых белорусская милиция раньше не знала. Речь идет о необходимости обеспечивать порядок во время митингов, шествий, других акций протеста.

— Нельзя сказать, что такой работой мы занимались только в этом году. Уже в прошлом нам пришлось значительные силы отвлечь на обеспечение порядка во время проведения акций протеста. А их было немало, за год и четыре месяца — 247, в них приняло участие около полумиллиона человек. И не важно, разрешен митинг или нет, а нам порядок обеспечить надо. […]

— Вы говорите, милиция контролировала, принимала меры. Но ведь в Орше порядок все же был серьезно нарушен, дело дошло до остановки движения на очень важной для страны и Европы железнодорожной артерии…

— Обстановка в Орше складывалась особенно остро. На несанкционированный митинг вышло несколько тысяч человек, которые блокировали затем железную дорогу. Да, нарушен Указ об организации и проведении митингов, собраний, демонстраций. Нарушен и Закон о недопустимости блокирования транспортных коммуникаций. Но я хочу сказать и другое. В городе у нас было достаточно сил для того, чтобы не допустить блокирования и рассеять собравшихся. Но нетрудно догадаться, к чему это могло привести. А лучше сказать, к чему это неизбежно привело бы. К жертвам. Дело в том, что вокзал и площадь, на которой собрались митингующие, находятся между многочисленными линиями железнодорожных путей, и попасть на эту площадь можно только по старому и узкому пешеходному мосту. Он переброшен через пути и имеет лишь один ступенчатый спуск к вокзалу. При первой же попытке оттеснить людей через этот мост он бы рухнул. И тогда пришлось бы вести речь о десятках жертв. Таким же трагическим образом могли закончиться и другие формы применения силы.

Оправдано ли это даже на фоне экономических убытков от задержки поездов? Конечно же, нет. Поэтому руководство МВД и представляющий его в Орше начальник Белорусского управления внутренних дел на транспорте генерал-майор Н. Чергинец приняли единственно правильное решение: вести переговоры со стачкомом. И они велись. Было трудно, сложно, и все же удалось достичь договоренности, а тем сам избежать столкновений, непредсказуемых последствий. Не могу не сказать и об усилиях народных депутатов республики М. Слемнева и Е. Глушкевича. В этой острой ситуации они смогли найти слова, в немалой степени способствующие стабилизации обстановки.

И вдруг после той громадной работы, когда нервы были напряжены, как оголенные провода, после принятия решений, которые были продиктованы взвешенностью и серьезным расчетом, следуют обвинения в нерешительности, в неумении овладеть ситуацией. Притом упрекают и всю милицию, и генерала Чергинца в частности. Николай Иванович не нуждается в защите, но я все же хочу сказать, что это настоящий профессионал милицейской службы, прошел путь от оперуполномоченного уголовного розыска до генерала, начальника весьма ответственного управления, воевал в Афганистане и бывал в таких операциях, ситуациях, которые его критикам даже не снились. Его боевые награды — тому свидетельство.

Кстати, допускаю, что кое-кто добивался именно применения силы с нашей стороны, полагаю, кому-то хотелось беспорядков, погромов, кровопролития. Но пусть ни у кого не возникает иллюзий насчет того, будто наша сдержанность продиктована слабостью. Повторяю, органы внутренних дел располагали всем необходимым, чтобы просто не допустить больших скоплений людей. Но видели свою задачу не в том, чтобы продемонстрировать силу. Мы старались действовать с позиций здравого смысла. Контролировали похождение колонн по улицам, поддерживали порядок во время митингов, «изымали» пьяных. Были и такие «протестанты». Не трудно представить их требования. […]»

 

«Народная газета», 1991, 24 мая

 

Скромность — смелости не помеха

 

— Николай Иванович, — обратился я к Чергинцу, — не могли бы Вы более подробно рассказать о Егорове? То, как он поступил в этой ситуации, свидетельствует не только о высоком профессионализме Владимира Демьяновича, но и о том, насколько это, я бы так сказал, человечный человек, для которого дорого чувство долга, но который одновременно придерживается и высоких нравственных принципов.

— Как-то случилось так, что пресса о Егорове почти не писала. Да как и об афганце о нем мало рассказывалось. Судьба же его очень интересная. Секретарь ЦК комсомола Беларуси, потом работал в КГБ, после чего стал заместителем министра внутренних дел БССР. А потом Владимира Демьяновича назначили министром внутренних дел Латвийской ССР. Понятно, как «сладко» ему, чужаку, там было. Честно говоря, в Прибалтике к приезжим всегда относились неоднозначно. А тут такую должность занял! На нее и среди своих было немало претендентов. Однако Егоров, человек добросовестный, настойчивый, для того, чтобы его признали, даже начал учить латышский язык. Притом делал это весьма успешно. Уже вскоре смог более-менее разговаривать на нем. Но, к сожалению, для латышей все равно являлся своего рода «инородным телом». Делалось все для того, чтобы его дискредитировать, оговорить, оклеветать. Понятно, что творилось в душе у этого на то время молодого, честного, энергичного, порядочного человека. И вот направление в Афганистан.

Когда Егоров прибыл туда, время  нахождения Николая Ивановича в этой стране уже истекало. Чергинцу оставалось исполнять свой интернациональный долг всего несколько месяцев. Хотя и Посол Советского Союза в Афганистане, и другое советское руководство предлагали ему остаться в этой стране еще и на третий год. Сам по себе это очень редкий случай. Никто из ограниченного контингента на такой период в Афганистане не задерживался. Обычно время нахождения здесь каждого прибывшего ограничивалось двумя годами. Но Чергинец был особенно востребован, ибо он, как немногие, мог так успешно решать важные задачи не только военного характера, но и будущего устройства Афганистана как суверенного государства.

Николаю Ивановичу, конечно, было приятно, что  приехал еще один свой, белорус. Сошлись они с Егоровым достаточно быстро, хотя и всякое бывало. В том числе не обходилось иногда и без разговора на повышенных тонах. Но Владимир Демьянович был такой человек, которого не так просто вывести из себя, поэтому легко находили между собой взаимопонимание. Кроме того, Егоров был заинтересован в таком собеседнике, даже своего рода помощнике, как Николай Иванович, поскольку то, с чем он столкнулся в Афганистане, для него было ново, а в чем-то непривычно и непонятно. Хотя бы то, что по Кабулу спокойно расхаживали мирные жители с автоматами. Да и то, что царандой не только охранял правопорядок, но еще и принимал участие в боях. На царандое лежала и основная задача обороны столицы Афганистана. Правда, он делал это при поддержке Советской Армии, но все-таки основную нагрузку брал на себя.

Поэтому и пришлось Чергинцу помогать Владимиру Демьяновичу быстрее входить в курс дела, адаптироваться ко всем новым для него реалиям. Не всегда, однако, это проходило, как говорится, безболезненно. Иногда ведь приходилось действовать так, что никак не вязалось с условиями мирной жизни, к которой Егоров привык. Особенно он переживал, когда, преследуя бандитов, пришлось стрелять по советскому солдату, связавшемуся с ними. Все это нужно было пройти. С помощью Чергинца это происходило значительно легче. А еще Владимир Демьянович принадлежит к тем людям, которые, где бы они ни работали, отдают себя своему делу полностью.

Владимир Егоров — единственный из представителей МВД СССР в Афганистане, кто облетел эту страну на вертолетах и самолетах, по сути, вдоль и поперек. Притом делал он это неоднократно. Человеку несведущему, правда, может показаться, что в таких облетах нет никакой сложности. Сел, мол, в вертолет или самолет и полетел. Но это если в мирное время. В Афганистане ж шла война, поэтому Владимиру Демьяновичу, отправляясь в очередную поездку, приходилось подвергать свою жизнь опасности. Ведь и при взлете, и при посадке душманы только и ожидали удобный момент, чтобы по винтокрылой машине или самолету выпустить несколько ракет. Не меньше было опасностей и в горной местности. До вертолета или самолета с вершин было всего каких-то полкилометра-километр. Дальность же поражения, к примеру, у советской противозенитной ракеты четыре с половиной километра. У американской ракеты «Стингер» — такая же. А таких ракет у душманов было в достаточном количестве.  Значит, если запустить с горы, допустим, в высоту три тысячи метров ракету на вертолет, находящийся на высоте пять-шесть тысяч метров, она запросто может поразить цель.

— Помню, — вспоминает Николай Иванович, — как местное начальство, в частности, министр внутренних дел Афганистана даже просил Егорова: «Владимир Демьянович, может, не надо вам лететь. Давайте направим кого-либо другого». Но Егоров категорично заявлял: «Лечу сам!»

Владимир Демьянович своими глазами хотел увидеть, как идет служба у наших советников, разбросанных практически по всем провинциям Афганистана. Порой два-три советника находились в местности,  вокруг которой были душманские зоны. Но несмотря на то, что они постоянно находились под обстрелом, по всем правилам военного мастерства организовывали оборону, делали все для того, чтобы противостоять душманам. «Егоров, — продолжает Николай Иванович, —  все это хотел не просто увидеть — как говорится, пощупать своими руками. И делал это достойно. А случалась всякое. После того, как я уже оставил Афганистан, было и нападение на советское представительство в Кабуле. И только самообладание Егорова позволило спокойно решить и эту проблему. Отрадно и то, что Владимир Демьянович, в отличие от некоторых руководителей, не выпячивал себя, свою фигуру. Да и никогда не требовал, чтобы ему создавали какие-то особые условия. Вел себя скромно. Заслуги его в Афганистане отмечены орденом Боевого Красного Знамени. Отличительная у него и такая черта, как способность помнить тех, с кем когда-нибудь встречался, кто оставил в его памяти след.

Николай Чергинец припоминает такой случай:

— Вскоре после того, как я оставил Афган, мне исполнилось пятьдесят лет. Конечно, такие юбилеи обычно отмечаются. Мы с женой решили, что соберем только ближайших родственников, ибо родственников у нас очень много. А еще я пригласил тогдашнего министра МВД Пискарева и своего давнего друга Вячеслава Кебича, а также заместителя председателя Совета Министров Николая Макоеда. Местом проведения торжеств выбрали ресторан гостиницы «Юбилейная». И вот в тот день, когда собирались идти в ресторан, позвонил мне на работу Пискарев и сразу же с присущей ему нагловатостью заявил: «Кого ты там насобирал?! Разную шваль пригласил! Не знаю, может быть, мне и не надо идти. Да и Кебичу не следует это делать». Я спокойно ему ответил: «Это не шваль, Виктор Алексеевич. А вы не хотите — не идите», — и положил трубку. Пискарев в ресторан так и не пришел. И Кебича уговорил не идти. Правда, Вячеслав Францевич потом извинялся, сказал, что не Пискарева послушался, а просто все так сложилось, что не мог прийти. А Егоров тогда еще находился в Афганистане, в Минск по служебным делам прилетел только на несколько дней. Но узнав, что у меня юбилей, сразу поспешил в ресторан, чтобы поздравить меня. Такая вот разница между людьми. С одной стороны чопорность, с другой — простота, желание сделать человеку приятное. Да и пришел Владимир Демьянович не один, а с командующим 40-й армией Виктором Дубыниным, с теми, с кем я вместе воевал, но на то время они уже занимали высокие должности. В общем, это были люди не менее достойные, Пискарев. Он же, надо ему отдать должное, быстро чувствовал, куда дует ветер. Поэтому и на этот раз моментально сориентировался. Вдруг подготовил поздравление, подписал. Правда, как бы и не официальное: внизу ни должности, ни фамилии его. Только сам расписался, а еще расписались Кебич и Макоед. Получая это поздравление, я не сказал ни слова, промолчал. Да и что можно сказать, если заметна двойная игра. Егоров же всегда отличался прямотой и честностью, о чем свидетельствуют и эти события в Орше. 

Работал Егоров и председателем Комитета Государственной безопасности БССР. Когда разваливался Советский Союз, у него была своя позиция, которая часто расходилась с позицией руководства. Уже примерно через десять после избрания Президентом Республики Беларусь Александра Лукашенко Владимир Демьянович стал депутатом Палаты Представителей. Его скромность всегда поражала. Слово Чергинцу:

— Когда я возглавлял парламентскую комиссию Беларуси и Польши, в нее входил и Егоров. Я никогда не чувствовал, чтобы он хотел как-то вмешаться. Шла нормальная работа, иногда даже с шутками. Таким Владимир Демьянович остался и по сегодняшний день. Он заслуживает того, чтобы к нему относились более уважительно, чем наблюдалось раньше. Кстати, сделал очень много того, что мне очень импонировало. Это организация в Афганистане деятельности государственных органов, особенно силовых. Прежде всего, отрядов защиты революции — вооруженных формирований, хотя туда входили и гражданские лица, которые охраняли электростанции, линии электропередач. Сложная была и обстановка с призывом в армию. Беззаконие творилось страшное. Бывали случаи, когда человек уже отслужил, у него восемь-десять детей, а его поймали в автобусе и опять призывали на службу. Егоров старался убедить органы местной власти, что так делать нельзя. Поэтому его афганцы очень уважали. Уважал Владимира Демьяновича и сам Наджибулла, ценил не только как иностранца-советника, но и просто как человека.

 

Что в карманах у министра

 

Когда вошел в строй действующий аэропорт «Минск-2», естественно, встал вопрос о создании в нем милиции. Чергинец сделал об этом запрос в Министерство внутренних дел СССР. Ответ не заставил себя долго ждать. Безусловно, согласились в этом союзном ведомстве, в аэропорту надо незамедлительно создавать отдел милиции, но сокращая другие свои подразделения. Только как их сократить, если и так каждый сотрудник на счету. Николаю Ивановичу ничего не оставалось, как ехать в Москву. Не сомневался, что Бакатин, поскольку у них сложились хорошие отношения, отнесется ко всему с пониманием. Да и как мне помочь тому, кому даже предлагал стать своим заместителем. Но все оказалось не так просто, как представлялось.

— Пойми меня правильно, — сказал Бакатин после того, как Чергинец обрисовал обстановку, — нет у меня свободных штатных единиц. 

— Позвольте, — возразил Николай Иванович, — но если организовывают новый административный район, в нем создают и милицию.

— А ты сократи штат милиции в аэропорту «Минск-1».

— Поймите: некого там сокращать.

Бакатин продолжает стоять на своем, Чергинец — на своем. И не заметили, как оба начали разговаривать на повышенных тонах. Дошло до того, что Николай Иванович не выдержал, повернулся и пошел к двери. В сердцах так грохнул его, что все сидевшие в приемной вскочили. Значит, нечто чрезвычайное произошло, если посетитель с такой реакцией оставил кабинет министра. А Чергинец, кипя от негодования, что так и не смог убедить Бакатина в том, ради чего приехал в Москву, вышел в коридор. И вдруг слышит сзади чьи-то быстрые шаги. Обернулся, а это первый заместитель министра Иван Шилов:

— Чего это ты раскипятился? Разве можно так себя вести с министром.

Не успел Николай Иванович ничего ответить, а Шилов продолжает:

— Бакатин тебя зовет.

Вернулся и видит, что министр стоит посреди своего огромного кабинета. Будто ничего и не произошло, говорит ему:

— Успокойся. Так и быть: даю тебе 32 единицы.

Но Чергинец-то просил больший штат. Собрался было и теперь об этом напомнить. Бакатин, видимо, догадался, что такая просьба теперь снова прозвучит. Поэтому опередил Николая Ивановича. Но сделал это оригинально. Вывернул карманы своих брюк:

— Видишь: больше у меня нет ни одной единицы.

На этом конфликт и исчерпался, и вопрос с созданием отдела милиции в аэропорту «Минск-2» был решен положительно. Кстати, благодаря Николаю Ивановичу произошло и усовершенствование в структуре органов внутренних дел Беларуси. До этого на транспорте были линейные отделы внутренних дел с указанием его местонахождения. К примеру, линейный отдел на станции «Минск-Пассажирский». Чергинец предложил несколько иное название — отдел внутренних дел на транспорте. Бакатин прислушался к его предложению и разрешил в порядке эксперимента сделать такое переименование в Беларуси. Так и появились Минский отдел внутренних дел на транспорте, Брестский, Гомельский и т. д. 

Произошли и некоторые другие изменения. Так, в крупном железнодорожным узле Орша находился отдел милиции, а Витебск имел только отделение. Получалось, что по статусу областной центр был ниже. А вот Барановичский отдел милиции почему-то обслуживал и Гродно. Резонно было в обоих этих городах иметь самостоятельные отделы, что и было сделано. Это, безусловно, повысило статус отделов, привело к повышению зарплаты, да и улучшило моральный климат в коллективах, заставило сотрудников милиции на вверенном им участке работать лучше. 

 

«Доброжелателям» по-прежнему неймется

 

Тем не менее, постоянно находилось немало желающих потрепать Чергинцу нервы. Некоторые из них дошли до того, что сразу же после возвращения Николая Ивановича из Афганистана начали утверждать, что он якобы очутился там по знакомству и протекции. Это под пули-то! Эти, с позволения сказать, «правдоискатели» нисколько не краснели, когда их оппоненты, выступая в защиту Чергинца, говорили, что в Афганистан на помощь афганскому народу подбирали только самых достойных. Более того, если человек относился к командному составу, то его не один раз проверяли и перепроверяли. Все проходило под пристальным контролем ЦК КПСС, и появись хоть маленькая «червоточина», снимали.

Но очернители не сдавались. Мол, чему удивляться, они по-прежнему доводили свое: Афганистан ему нужен был, чтобы «отмазаться» за «мозырское» и «витебское» дела. Поэтому, обведя всех вокруг пальца, и скрывался в этой горячей точке планеты от ответственности.

Николай Иванович в силу своего мягкого, уравновешенного характера, высокой интеллигентности поначалу старался не обращать внимания на все эти нападки, досужие вымыслы. Однако его спокойствие возымело обратное действие: молчит — значит виновен. Уже и среди писателей, к сожалению, появились те, кто, не вникая в суть происходящего, недвусмысленно шушукался о его милицейском прошлом. Становилось очевидным, что надо давать отпор всем этим недоброжелателям, приперев их фактами.

Чергинец позвонил в Москву Генеральному прокурору СССР Рекункову. Объяснив суть вопроса, попросил представить справку, в которой бы указывалось, какова его роль в раскрытии нашумевших на весь Советский Союз судебных дел. Генеральный прокурор пообещал такую справку дать.

Правда, не справки дождался, а звонка от первого заместителя Генерального прокурора. Того самого Сороко, который в свое время, не желая выносить сор из избы, и препятствовал в том, чтобы стала известная истинная правда о «мозырском» и «витебском» делах. Теперь Сороко было не узнать. По тону, которым он говорил, можно было подумать, что, наконец, после долгого молчания созвонились два добрых друга. Сороко поспешил высказать радость от того, что Николай Иванович вернулся из Афганистана цел и невредим:

— Мы в восхищении от Вашей деятельности в Афганистане! — И тут же, как бы невзначай, спросил: — Мне говорили, что вам требуется какая-то справка?

Пришлось опять повторить суть вопроса, хотя и был уверен, что Сороко в курсе всего.

— Никто, Николай Иванович, и не сомневается, что эта ваша заслуга в раскрытии этих дел, — заверил его первый заместитель Генерального прокурора.

— Но мне нужна справка.

— Зачем эти формальности?

— Для меня это не формальность, — настаивал на своем Чергинец. — Поэтому прошу: вышлите справку.

Сороко опять ответил что-то невразумительное. Поняв, что дальше разговаривать с ним бесполезно, Николай Иванович сказал резко:

— Для меня это — не бумажка, а документ! — И добавил: — Если не дадите справку, то уж точно обращусь в ЦК КПСС, — после чего положил телефонную трубку.

 

Справка послана, но где она?

 

Своего рода продолжением этой истории стал звонок старшего следователя по особо важным делам при Генеральном прокуроре Российской Федерации Леонида Прошкина, который в свое время был руководителем группы по расследованию «мозырского» и «витебского» дел при Генеральном прокуроре СССР. Насколько он серьезно отнесся к вопросу, поднятому Чергинцом, говорит уже то, что позвонил из Ленинграда, где находился в служебной командировке.

— Генеральный прокурор приказал мне связаться с вами, — сообщил Леонид Георгиевич. — Не волнуйтесь, сразу по возвращении в Москву прослежу, чтобы необходимую справку вам отправили.

Нельзя было не верить в искренность Прошкина. Но что это? Неделя прошла, вторая, а справки все нет. Начал Чергинец выяснять, в чем дело. Оказалось, что она была послана на имя министра внутренних дел БССР Пискарева, а тот велел своему заместителю по кадрам спрятать эту справку подальше.

«Было у Виктора Алексеевича, — вспоминает Чергинец, — очень плохое, даже можно сказать, страшное качество — зависть и подозрительность. Я от этого страдал немало».

Один из случаев произошел еще тогда, когда его в 1981 году назначили начальником Управления уголовного розыска Министерства внутренних дел БССР. Только случайно узнал, что должность эта — генеральская, а Пискарев, получив распоряжение Правительства, заявил своему заму по кадрам, как и при получении справки из Генеральной прокуратуры: «Спрячь подальше и никому не показывай». И вот опять проблема со справкой.

Только когда Николай Иванович сказал Пискареву, что из Москвы сообщили об отправленной на его имя справке, тот отдал ее.

Прокуратура СССР представила документы, в которых сообщалось об особой роли Чергинца в раскрытии всех страшных преступлений. Приведем только несколько выводов из них

 

«Тов. Чергинец в период расследования умышленных убийств гр-ки Тоисевой в Могилёвской области, а также Кузьменко и Кузьменкова в Гомельской области, не был начальником УУР МВД БССР и участия в раскрытии этих преступлений не принимал.

После назначения тов. Чергинца начальником УУР работа по раскрытию многочисленных убийств женщин в Витебской области была активизирована. Сотрудниками правоохранительных органов делалось очень многое для установления и изобличения преступников. В конечном итоге был установлен действительный убийца — Михасевич Г. М., а невиновные лица — реабилитированы.

Известно, что тов. Чергинец еще задолго до задержания Михасевича ставил вопросы о проверке обоснованности привлечения к уголовной ответственности за убийства женщин некоторых граждан, в т. ч. гр-на Блинова Е. Д., которого следователь прокуратуры БССР Жавнерович пытался обвинить в убийствах 5 женщин.

Расследованием не установлены какие-либо незаконные действия со стороны тов. Чергинца Н. И. Нет сведений и о том, чтобы он организовал совершение подобных действий подчиненными ему сотрудниками уголовного розыска либо знал об этих действиях и не присек их».

 

Однако, поскольку эта справка Николая Ивановича полностью не устраивала, он вторично обратился в Прокуратуру СССР. 11 марта 1990 года на имя Пискарева пришел еще одни ответ за подписью Прошкина. В нем, в частности, говорилось:

 

«Анализ материалов уголовных и уголовно-розыскных дел об убийствах женщин в Витебской области (дело Михасевича) позволяет сделать вывод, что после назначения т. Чергинца Н. И. начальником УУР МВД республики работа по раскрытию этих тяжких преступлений была активизирована. Тов. Чергинец принимал активное участие в выработке направлений расследования. Именно он настаивал на том, что преступления могли быть совершены одним и тем же лицом, имеющим возможность пользоваться автомобилем «Запорожец» красного цвета.

Известно также, что тов. Чергинец предпринимал все возможные меры, вплоть до личного обращения, в том числе и в письменном виде, к руководству республики и в Прокуратуру СССР, к тому, чтобы были пересмотрены уголовные дела граждан, по его мнению, ошибочно осужденных за убийства, которых они не совершали».

 

На этом Николаем Ивановичем и была поставлена точка. Но не его ниспровергателями. Через три года, 6 октября 1993 года в «Литературной газете» появилась статья некого Олега Блоцкого «Политический процесс чистейшей воды», автор которой начал поливать Чергинца грязью со слов бывшего депутата Верховного Совета БССР Евгения Новикова, да еще попытался столкнуть его со Светланой Алексиевич.

Первым дал отповедь клеветнику Прошкин. Заодно и всем блоцким и новиковым. Леонид Георгиевич сказал и от имени всех, кто по-настоящему уважает Чергинца как честнейшего и порядочного человека, восхищается его мужеством и талантом. Он потребовал от редакции газеты принести извинения Николаю Ивановчиу:

 

«Публикацию этого письма я бы расценил как извинение перед достойным профессионалом-сыщиком, мужественным человеком и известным писателем, о чьих книгах неоднократно можно было прочитать и на страницах «Литературной газеты».

 

Были и другие письма. Газета дважды опубликовала извинения перед Николаем Ивановичем.

Появилось, хотя и запоздалое, извинение Блоцкого:

 

«Хуже нет, когда говоришь о человеке неправду. Пусть даже и не от своего имени, а цитируя председателя Белорусской лиги прав человека Евгения Новикова.

Тогда я рассказывал о судебном процессе в Минске над Светланой Алексиевич по поводу публикаций отрывков из книги «Цинковые мальчики» в «Комсомолке». И Новиков утверждал, что процесс инспирирует Чергинец.

— Я с уважением отношусь к Светлане Алексиевич, к ее творчеству, — несколько раз повторил Николай Чергинец при нашей личной встрече, — хотя не всегда согласен с ее выступлениями в прессе относительно афганской войны.

Разговаривая и с Николаем Ивановичем, и со Светланой Александровной, я увидел, что их волнуют сейчас одни и те же проблемы, что оба совершенно не желают возврата к прошлому.

Очень долго не мог понять, почему Чергинца и Алексиевич так усиленно стараются противопоставить друг другу. А потом понял: многим людям очень удобно делить мир на «наших» и «ненаших». Жизнь тогда становится осмысленнее, остается только выбрать для себя партию. И очень здорово, если у нее будет лидер — человек с именем. Мне кажется, что если бы в Минске не было Алексиевич и Чергинца, то их все равно бы придумали и устроили бы противостояние. Впрочем, в одном ли Минске это происходит?

Приношу свои извинения Николаю Чергинцу и очень надеюсь, что он и Светлана Алексиевич смогут сделать шаг навстречу друг другу, отметая тех, кто настойчиво подталкивает их к взаимной неприязни».

 

Здесь, казалось бы, уж точно можно поставить точку в этом вопросе. Но — увы! — и позже нашлись желающие использовать «мозырское» и «витебское» дела, чтобы клеветать на Николая Ивановича.

Сколько таких шрамов на сердце может вынести человек?

 

Стратегия — везде стратегия

 

Вскоре Совет Министров Беларуси решил создать Комитет по социальной защите военнослужащих, ветеранов войны и увековечения памяти погибших. Когда зашел разговор о кандидатуре председателя, поняли, что на эту должность, как никто другой, подходит Чергинец. Именно он — человек, знающий их проблемы не понаслышке, умеющий найти дорогу к сердцам, поскольку сам хорошо ощутил истинную цену воинского братства, понимает душу людей, прошедших через суровые испытания. Разных проблем с каждым днем становилось все больше.

Полным ходом уже шел вывод советских войск из Европы. Поэтому очень актуальным стал вопрос расквартирования воинских частей, обеспечения военнослужащих жильем, трудоустройства тех, кто подпадал под сокращение. Ситуация приобрела еще большую остроту из-за того, что тогдашнее руководство республики во главе с Шушкевичем, не задумываясь над тем, как все это аукнется, бросило клич ко всем белорусам-военнослужащим, где бы они ни находились, возвращаться домой. Не просчитали вариант, что желающих может оказаться очень много. Никто не подумал, что такой наплыв людей усугубит и без того сложное положение с предоставлением жилья, трудоустройством.

Хорошо, что немцы, довольные тем, что, наконец, выводится советский контингент войск, помогали создавать центры по профессиональной переподготовке. Приходилось вместе с ними и работать. Но это было немного позже, а пока пришлось все начинать с нуля. Помогало Николаю Ивановичу то, что его заместитель Сергей Гайдукевич был хотя по своему характеру человеком и горячим, но деловым. Однако трудность заключалась и в том, что руководство республики слабо представляло себе, что нужно конкретно делать. Часто приходилось полагаться на собственную инициативу, а еще работать, работать, работать. В том числе занимаясь созданием надлежащей законодательной базы, потому что ее, касающейся вопросов, находящихся в ведении Комитета, не было, поскольку до этого не существовало и проблем, обрушившихся, как снежная лавина. Благо, что в комитете работали специалисты высокого уровня, среди которых выделялись генерал Александр Солдатенко и несколько офицеров.

Ежедневно на прием приходили десятки и десятки людей. Ступени лестницы, на которой они ожидали своей очереди, давно были избиты, а посетители шли и шли. Еще больше их стало после того, когда власти Германии начали уплачивать деньги жертвам фашизма, вывезенным во время войны в концлагеря. Сначала, как известно, на эти цели они выделили 200 млн. немецких марок. Но было понятно, что всем, кому полагаются подобные выплаты, такой суммы не хватит. Кроме того, многие из бывших узников, особенно живущие в сельской местности, ничего не слышали о такой инициативе, как возмещение причиненного им ущерба. Не оставалось сомнений, что со временем и от них начнут поступать заявления на выплаты. Откуда брать тогда деньги? Те, кто их не сможет получить, начнут возмущаться, жаловаться в различные инстанции, обвиняя власть… Таким образом, Комитет превратится в своеобразный громоотвод.

Николай Иванович увидел единственно правильный выход из создавшейся ситуации в том, чтобы создать отдельную структуру, не подчиняющуюся ни правительству, ни государству. Это, по его замыслу, должно было быть специальное общественное представительство, а перед ним нужно создать наблюдательный совет. Опять-таки общественный. Как в воду смотрел. Тысячи и тысячи людей начали писать заявления. Но если бы появилась отдельная структура, их было бы легче рассматривать, а затем принимать нужные решения. Чергинец в очередной раз оказался стратегом, который смог предусмотреть дальнейшее развитие ситуации, тем самым упредил многие сложности. Возглавил эту структуру прекрасный человек, профессионал высокого уровня Валентин Герасимов, который сначала не воспринял, но чуть позже высоко оценил идею Чергинца.

 

Память об ушедших

 

По возвращении из Афганистана Чергинец поддерживал тесную связь с Комитетом солдатских матерей, и конечно же, с организацией участников войны в Афганистане, которую в то время возглавлял Павел Шетько. Сам участник афганской войны, тяжело раненый (остался без руки), он, как никто другой, понимал, как нужны поддержка и понимание тем, кто вернулся оттуда, а в большей степени — родителям, потерявшим своих сыновей. Именно Шетько, будучи народным депутатом СССР, предложил кандидатуру Чергинца на пост председателя Комитета по делам воинов-интернационалистов. Но вызванный в Москву Николай Иванович, так же как и Валентин Варенников, от должности отказался. Избрали Руслана Аушева.

Предстояло сделать все возможное ради того, чтобы увековечить память погибших героев. Так и появилась идея поставить им памятник. 

Место, где он теперь находится, было выбрано не случайно. Остров на Свислочи — это как бы часть суши, отделенная от Большой земли. Да и афганцы часто между собой говорили: «За речку поедем», когда разговор заходил о направлении в Демократическую Республику Афганистан. Вскоре появился и проектант памятника — Юрий Павлов, приехавший из России. Однако он согласен был сделать окончательный проект только в том случае, если будет утверждено место его установки.

Определение же места находилось под вопросом. Конечно, бывшие афганцы и те, кто входил в состав Комитета солдатских матерей, были настроены решительно. Находилось и немало поддерживающих их. Однако свой голос подняли те, кто выступал против такого замысла. Видите ли, их беспокоило, что тем самым будет нарушен ландшафт исторической части Минска. В печати появилась одна статья, вторая… Не остановившись на этом, противники памятника на Свислочи занялись сбором подписей. Иногда, введенные ими в заблуждение, свои «против» выражали даже известные деятели литературы, искусства, культуры. Тогда матери афганцев обратились к Чергинцу.

— Если вы не вмешаетесь по-настоящему, Николай Иванович, не стоять памятнику на месте, которое мы выбрали, — заявили они.

Безусловно, последнее слово оставалось за Минским горисполкомом. Туда Николай Иванович и обратился. На специальное заседание пригласили архитекторов, а также тех, от кого зависело принятие этого решения. Были как сторонники, так и противники памятника на острове. Вел заседание первый заместитель председателя горисполкома Геннадий Сенькевич.

Спор разгорелся не на шутку. Матери со слезами на глазах доводили свою точку зрения, а некоторые архитекторы, являясь противниками памятника, возражали им. Дело дошло до криков. А Чергинец сидит спокойно, словно происходящее его и не касается. Матери афганцев уже недоумевают: в чем дело? Некоторые из них укоризненно смотрят на него. Тоже, мол, защитник. Слово сказать боится, словно воды в рот набрал. А у Николая Ивановича свое на уме: пусть все выскажутся, пар выпустят, а тогда можно будет и выступить.

И такой момент наступил. Все, устав от обсуждения вопроса, ненадолго притихли. Тогда-то Чергинец и взял слово. Он уже успел выработать своего рода тактику выступления. Выбрал из собравшихся двух особенно рьяных противников построения памятника.

— Вы служили в Афганистане? — спросил одного из них.

— Нет, — с ухмылкой ответили те.

— А ваши дети?

— Также не служили.

После этого обратился ко второму:

— А вам довелось там служить?

— Нет, — последовал ответ.

— А ваших детей призывали в Афганистан?

— Еще чего не хватало! — вырвалось у того.

Чергинца взорвало:

— А дети этих матерей погибли там! Они поехали туда вместо вас, вместо ваших детей. Ваши дети радуются жизни, а их детей нет. И теперь вы набираетесь наглости заявлять, что увековечение памяти этих светлых, чистых душой ребят опозорит честь Минска. Есть ли у вас после это человеческая совесть? Неужели не знаете, что Минск во все времена помнил своих сыновей и чтил их память?!

Тихо стало, а Николай Иванович продолжал:

— Вот вы кичитесь тем, что есть подписи тех, кто вас поддерживает. А не подумали вы о том, что мы можем собрать десятки, сотни тысяч тех, кто поддержит идею установления памятника. Пойдем по дворам, по квартирам. В каждую зайдем. Объясним, что это за памятник. Вовсе он не какой-то коммунистический символ, как утверждаете вы, а просто хорошая часовня. Память для душ ушедших. Уверен: после этого миллион подписей обеспечен.

Сенькевич вдруг как ударит кулаком по столу:

— Ясно! Будем устанавливать памятник. Принимаем решение. Кто «за»?

Члены исполкома все как один подняли свои руки.

 

Зачем понтоны! «Горбатый» мостик выдержит

 

Когда своего рода мертвая стена, стоявшая на пути возведения памятника, была пробита, Чергинец обратился к председателю Совета Министров Республики Беларусь Вячеславу Францевичу Кебичу с просьбой, чтобы как можно быстрее был решен вопрос с финансированием строительства. И сам Кебич, и его первый заместитель Михаил Владимирович Мясникович отнеслись к этому доброжелательно. Вопрос с финансированием был быстро решен, а ответственность за строительство возложили на комитет, возглавляемый Чергинцом.

После этого Николай Иванович написал письмо в Министерство обороны, в котором также изложил суть вопроса и просил, чтобы возведение памятника военное ведомство взяло на себя. Конечно же, уточнил, что финансирование обеспечено. Можно понять его удивление — да какой удивление, негодование! — когда через несколько дней получил свое письмо обратно, а на нем корявой рукой одного из тогдашних высших руководителей министерства было написано: «У нас самих не хватает денежных средств». Даже не удосужился этот чиновник вникнуть в суть содержания. Не говоря уже о том, что Министерство обороны, по сути, «отбивалось» от солдат и офицеров, погибших в Афганистане, не желало помнить, что само же их туда и посылало.

Пришлось искать тех, у кого сильно чувство армейского и гражданского долга и кто, что также важно, не утратил человечности. Таких людей нашел в лице начальника гражданской обороны  Республики Беларусь генерал-лейтенанта Анатолия Пономарева, командующего пограничными войсками, бывшего афганца, командира 103-й дивизии генерал-лейтенанта Евгения Бочарева и командующего железнодорожными войсками генерал-майора Анатолия Степука.

Пригласил их троих к себе на работу. А у него была маленькая комната для отдыха. На столе все по-фронтовому: фляга, стаканы, хлеб, скромная закуска. Как в боевых условиях. Помянули тех, кто погиб в Афганистане, вспомнили общих друзей и знакомых, и только после этого Николай Иванович перешел к самому главному.

Все согласились, что это дело важное. Да и как не согласиться, если все касалось увековечения памяти тех, кого только что вспоминали, поднимая фронтовые сто грамм.

Да загвоздка-то была в том, что не все в одинаковой степени могли помочь. Поэтому решили, что каждый возьмет на себя то, что в его силах. Бочарев пообещал оказывать помощь машинами, а также, при необходимости, привлекать для работы военнослужащих. Пономарев — обеспечить на остров понтонную переправу, поскольку «горбатый» мостик, ведущий на остров, мог не выдержать многотонных самосвалов. Главным же строителем стал Степук. И неудивительно: Анатолий Яковлевич до этого возвел большинство железнодорожных мостов в Беларуси.

Быстро оформили нужные документы и приступили к строительству. Однако Пономареву так и не пришлось устанавливать понтоны. Степук — строитель опытный, от Бога! Вместе со своим главным инженером полковником Виктором Лазаренко он произвел нужные расчеты и убедился в том, что в понтонах просто нет надобности.

— Без понтонов обойдемся? — удивился Чергинец, когда они ему обо всем рассказали.

— Запросто! «Горбатый» мостик выдержит.

— Вы понимаете, что говорите?! — не сдавался Николай Иванович. — По христианским традициям, если во время строительства гибнет человек, это плохой знак.

— Завтра убедитесь, что ничего страшного, — решительно сказал Степук.

Пришлось согласиться.

Эксперимент начался в заранее условленное время. К мостику подошли три тяжело груженные «КРАЗа». Степук дал разрешение, и они, натужно гудя моторами, медленно тронулись с места.

Первый из них въехал на мост, который внешне выглядел очень хрупким. Казалось бы, он должен был зашататься. Однако махина переехала его и остановилась у самого спуска.

Второй «КРАЗ» доехал до центра, и водитель нажал на тормоза.

Третий замедлил свой ход, едва въехав на мостик.

— Молодцы! — не скрывал своего восхищения Чергинец. Его радость можно было понять. Налицо выигрыш во времени, да и в материальных и финансовых затратах, которые неизбежно появились бы, если бы начали устанавливать понтоны.

 

Одни работают, а другие шум поднимают

 

Работа на объекте закипела. Однако рано радовался Николай Иванович. Тревога появилась после того, как автор проекта Юрий Павлов вместе со своей женой Галиной, которая также являлась соавтором проекта памятника, в сопровождении полковника Лазаренко неожиданно пришли к нему и заявили, что, если установить памятник на этом уровне и смотреть на него с высшей точки моста, он получится как бы в яме. Выход был в том, чтобы поднять уровень острова хотя бы на 1,5—1,7 метра. Впрочем, и этого мало.

Чергинец понимал, что поднять уровень острова не так и сложно. Однако опять придется ходить по инстанциям, добиваясь разрешения. Это займет немало времени. Задержка в строительстве затянется на месяцы, а то и вовсе на год. Он сразу же вспомнил тех, кто рьяно доказывали в горисполкоме свое отношение к памятнику. А ведь потребуются визы.

— Где проект памятника? — жестко спросил он.

Павлов расстелил его на столе.

Николай Иванович взял красный фломастер и наискось в верхнем уголке проекта написал: «Тов. Степуку. Тов. Павлову. Прошу поднять уровень насыпи для строительства памятника на высоту 2,5 метра, расписался и поставил гербовую печать.

— Ответственность беру на себя!..

Однако когда одни возводили памятник, не жалея сил, не боясь ответственности, когда в чем-то приходилось отходить от инструкций, то некоторые, убедившись, насколько важное дело совершается, решили извлечь из этого для себя пользу. Был один из таких и в комитете Чергинца (Николай Иванович не считает нужным называть его фамилию). Бывший замполит, он если чему научился, так поднимать пропагандистский шум, желая увековечить себя, как великого строителя. Николай Иванович относился к нему с надеждой, что человек еще пересмотрит свое поведение и станет полезным обществу. И такие задатки у того были. Бывало, закажет в Минобороне оркестр, позвонит на телевидение:

— Приезжайте срочно.

— Что случилось?

— Как что? Памятник афганцам возводится.

— Так мы рассказывали об этом.

— Но такого еще не было. Матери погибших солдат и офицеров на стройке работают.

Приезжает телевидение. Играет оркестр. Сияет от радости этот «замполит». И места себе не находит Лазаренко.

— Николай Иванович, — просит он Чергинца, — не надо цирка. Матери разве что где-нибудь камешки убирают. А у меня машины, трактора, краны работают. Несчастье может случиться! Зачем эта показуха?

Что было, то было. Но строительство продолжалось. Согласно замыслу, на памятнике нужно было установить три колокола. Один из них отлили на одном минском оборонном заводе. К директору поехали Чергинец и несколько солдатских матерей. Директор все понял, и завод отлил первоклассный колокол из циркония. Еще два колокола подарил сам... Чергинец.

Очутились они у Николая Ивановича таким образом. У него завязалась переписка с моряками одной атомной подводной лодки на Тихом океане. Они любили его книги, с удовольствием читали их, впечатлениями делились в письмах. Ребята решили по-своему отблагодарить писателя, чьим творчеством восхищались. Когда из океанских глубин было поднято одно старинное судно, колокол с него они и передали Чергинцу. Точно такой же второй, только меньший колокол Николай Иванович получил от моряков-североморцев.

Колокола помещены не вверху памятника, а внутри его. К ним тянутся струны, которые на ветру дрожат и таким образом гудят, а колокола звонят.

Наконец настало время торжественного открытия — 3 августа 1996 года. Как и полагается в подобных случаях: оркестр, знамя, почетный караул. Огромное стечение народа. Пришли бывшие афганцы, родители погибших солдат и офицеров. Здесь же был и председатель Союза афганцев Беларуси Станислав Говорушкин. Конечно же, и Чергинец. Не забыли руководители тогдашнего Белорусского союза ветеранов войны в Афганистане того, во многом благодаря кому был установлен памятник. По крайней мере, Говорушкин всегда помнил и подчеркивал роль Николая Ивановича в сооружении памятника и других его делах во благо «афганцев». Здесь же присутствовали представители церкви. Ожидали и католическое духовенство, но пришел ответ, что, мол, католики в Афганистане не воевали. Приехала делегация из Москвы во главе с Маршалом Советского Союза Соколовым. Николаю Ивановичу было очень приятно, что красную ленточку на открытии разрезал Президент Республики Беларусь Александр Лукашенко, а вместе с ним Чергинец!

Назавтра Соколов предложил Чергинецу еще раз съездить на остров Слез. Это и была поездка, после которой ему уже не хочется ездить туда.

 

Полет, каскадер позавидует

 

Прежде чем говорить о том, что тогда произошло, вернемся на несколько месяцев назад. Товарищ Николая Ивановича Сергей Прокофьевич познакомил его с одним как бы экстрасенсом. Этот человек не просто предсказывал судьбу, а делал это при помощи компьютера. Уточнив дату рождения того, кто хотел узнать что-то о своей судьбе, он производил какие-то сложные вычисления, после которых и объявлял результат.

Он назвал Чергинцу несколько точек в Минске. Среди них были такие места, где ему бывать нежелательно. От посещения других вовсе нужно было воздержаться. Назывались также благоприятные, а то и вообще такие, где Николая Ивановича как бы оберегают ангелы-хранители.

Происходило это предсказание в начале февраля 1996 года.

Сначала памятник воинам-афганцам планировалось открыть ко Дню Победы, а потом перенесли на День освобождения Минска, а затем уже на 3 августа. Однако «экстрасенс» тогда ничего об этом не знал. Тем не менее, когда назвал он самую неблагоприятную для Чергинца точку, по координатам вычислили, что это именно остров Слез.

«Вы должны быть очень осторожны 4 августа, — заявил он. — Ни в коем случае не ходите туда. Если же надо будет быть обязательно там, то не садитесь за руль, в любом случае посетите точку своего ангела… Если не сделаете этого — случится с Вами беда». Повторяю, этот разговор состоялся в феврале, за полгода до 4 августа.

В день открытия памятника для Чергинца все прошло благополучно, а вот назавтра он чувствовал себя как-то неважно. Но не отказываться ведь от приглашения Соколова! Поэтому и поехал на остров Слез. Однако не со всеми, а за рулем собственной машины. На острове почувствовал себя как-то странно, какую-то угнетенность. Все разбились на группы, ходят, разговаривают, а он вдруг почувствовал себя одиноким, никому не нужным. Получалось, что зря сюда приехал.

Подошел к Соколову и сказал, что завтра заедет за ним, чтобы проводить на вокзал, а потом пошел к своей машине. Вместе с ним находился и солдат, родом из той деревни, где размещается дача Николая Ивановича. Только проехали немного, как Чергинец почувствовал, что начинает засыпать. И это несмотря на то, что на дворе солнце, голубое небо, полдень! Будто провал какой-то в памяти происходит. Спохватился.

— Леша, — попросил солдатика, — поговори со мной, а то усну.

А Леша слово-второе скажет и молчит. Плохой из него собеседник. Чтобы быстрее приехать на дачу, Николай Иванович увеличил скорость. Проскочили Раубичи, повернули на дорогу, ведущую, к нужной деревне. Кажется, все в порядке. Впереди взгорок, дальше спуск и налево — всего две минуты езды. В мыслях одно желание: зайти в дом, сбросить костюм и завалиться в кровать.

Это было последнее, что мелькнуло в его сознании. Дальше произошло как бы полное отключение его. Когда пришел в себя, почувствовал удар с правой стороны: правым крылом сбил километровый столб. От удара вместе с крылом отлетело колесо. Впереди — опора высоковольтной электролинии, у которой подпорка, на столбе — электроподстанция.  Все же успел немного вывернуть машину, чтобы она ударилась в столб не прямо, а под углом. И это при одном переднем колесе! По подпорке машина пронеслась почти до проводов на «брюхе» и — хрясь назад! — отвалилось заднее левое колесо вместе с осью. А машина повисла на подпорке — трудно представить себе! — где-то в трех метрах от земли.

Придя в себя, Николай Иванович тихонько открыл дверку:

— Прыгай, Леша!

— Высоко.

— Ты же солдат, Леша!

Только Леша спрыгнул, как Чергинец наклонился для балансировки на его место, чтобы машина не опрокинулась.

А в это время прибежали сельчане, которые находились поблизости.

— Придержите машину, — попросил их, — и спрыгнул сам.

Потом подошел трактор «Беларусь», и с его помощью машину стащили с подпорки.

Назавтра по деревне пошла молва, что Николай Иванович вез с собой огромное количество спиртного, а ко всему, был пьяным. Спиртного-то не вез, а банок 15 разных солений, которые утром поставила жена в багажник, чтобы завез на дачу. Они-то и разбились…

Вспомнил рассказ об опасных и счастливых для него местах, который слушал в конце февраля в хороший и по-весеннему теплый погожий день.

Однажды в субботу Чергинец выехал вместе с Сергеем Прокофьевичем и «экстрасенсом» в район Зеленого Луга, где когда-то проживал и куда по-прежнему его тянуло: как-никак, родные места. Выехали на окраину города, остановились в том месте, где находится водохранилище и начинается маленький лесок. За рулем находился шофер, поэтому решили выпить пива. Осмотрелись по сторонам. Природа красивая, самая благодать.

— Как мне хорошо здесь! — не удержался Николай Иванович от восторга.

Прокофьевич с «экстрасенсом» рассмеялись.

Экстрасенс раскрыл карту:

— Смотрите, вот это место. Оно для вас самое благоприятное. Сюда нужно обязательно приезжать, если вы побываете в неблагоприятном для вас месте, тогда будет все хорошо.

Вот и не верь после этого оракулам.

 

Служба службой, а истина дороже

 

Честность, порядочность Николая Ивановича особенно проявились и во время первой президентской кампании. Тогда вдруг появилось немало желающих на эту должность. Нашлись и те, кто сам быть президентом и не помышлял, но их толкали на это те, кто в случае победы хотел получить от избрания своего протеже немалые дивиденты. Некоторые из них начали уговаривать баллотироваться на пост Президента и летчика-космонавта СССР Владимира Коваленка, в то время бывшего депутата Верховного Совета Беларуси. Но Чергинец отговорил его: «Не нужно тебе президентство. Ты же и так наше национальное достояние. Малого тебе этого? А провал для тебя станет большой душевной травмой». И Коваленок послушался своего друга.

Как человек власти, Николай Иванович, конечно же, не мог не поддерживать кандидатуру Кебича, тем более что других кандидатов совершенно не знал. Но так продолжалось только до завершения первого тура выборов. Когда были обнародованы его результаты, сразу стало ясно, что карта Кебича бита. Возможно, он и согласился бы с провалом и отказался идти на второй тур. Однако многие из ближайшего окружения премьер-министра, а также срочно заказанные Москвой различные предсказатели и экстрасенсы, продолжали доказывать ему, что ничего страшного не произошло и еще есть шансы наверстать упущенное. Остается только надлежащим образом повести агитацию.

Тому, как действовать в этой ситуации дальше, было посвящено специальное заседание Совета Министров, на котором присутствовало едва ли не все высшее руководство страны, в том числе и Чергинец. Когда ему дали слово, он, в отличие от некоторых, прямо сказал:

— Нет никакого сомнения, что во втором туре победит Лукашенко. Поэтому ради единства страны, Вячеслав Францевич, вам нужно сойти с избирательной дороги. И подать в отставку.

Что тут началось! Какие только обвинения не посыпались. И пораженец, и отщепенец. Однако Чергинец отступать не собирался. Обратился уже непосредственно к самому Кебичу:

— Если Вы, Вячеслав Францевич, честно признаете свое поражение, то тем самым докажете готовность и дальше служить своей стране. Таким образом, Вы будете сохранены для Беларуси как специалист высшего класса, опытный хозяйственник. Вместе с Вами, — продолжал он, — подадим в отставку и все мы. Опять-таки во имя интересов Беларуси. Если же кто-то из нас в дальнейшем будет нужен стране, обязательно востребуют.

Тогда его поддержал только один человек — начальник главного штаба Минобороны Николай Гуркин. Он встал и твердо и лаконично по-военному произнес:

— Я согласен с Чергинцом.

Кебич, как известно, на этот шаг не пошел. И как следовало ожидать, второй тур президентских выборов бесславно проиграл.

Когда были объявлены результаты, Николай Иванович, как и обещал, подал Президенту рапорт об отставке. Правда, по какой-то причине (может быть, не дошел по назначению), его оставили без ответа. Потом был второй, третий. И подумать не мог, что найдутся «доброжелатели», которые такой его шаг преподнесут как своего рода протест против новой власти. Не знали (скорее всего, и не желали понять это), что, будучи уже генерал-лейтенантом, Чергинец как представитель силовой власти иначе поступить не мог.

Однако Кебич оказался человеком порядочным, не затаил обиду. Через некоторое время Чергинцу, который еще работал в комитете, позвонил водитель бывшего премьер-министра:

— Вячеслав Францевич спрашивает, можно ли  к Вам заехать?

— О чем разговор?! Ожидаю.

Кебич зашел в кабинет с бутылкой водки.

— Вы не обиделись на меня? — спросил он.

— А Вы на меня? — вместо ответа в свою очередь спросил Николай Иванович.

Оба рассмеялись, обнялись.

Только налили по маленькой, как начали заходить бывшие афганцы. Их, конечно же, тоже пригласили за стол. Тогда Кебич сказал:

— Мудрый Вы человек, Николай Иванович. Признаюсь, что совершил большую ошибку, не послушавшись Вас.

 

Кто ищет, не всегда найдетт

 

Николай же Иванович, как и следовало ожидать, вскоре оказался на вольных хлебах. Сначала особо не переживал. Даже обрадовался, когда увидел, сколько появилось свободного времени. Думал заняться литературным творчеством, благо писать было о чем. Тем более, надо было закончить роман «Илоты безумия». Однако постепенно появилось чувство одиночества, которое все больше угнетало, вызывая далеко не оптимистические мысли. Бывали минуты, когда не только не хотелось ничего делать, а и вообще не появлялось желания браться за какую-либо работу. Да и финансовое положение семьи ухудшалось. Замучили его еще и просьбы. Приходили десятки людей, в том числе афганцы. Просили: «Помогите, Николай Иванович». И вдруг верная подруга жена Надежда Ивановна тихо сказала:

— Коля, а ты не заметил, что на поездки по инстанциям на своей «Ниве» за семь-десять дней уходит пенсия?

Попытать своего счастья решил, когда были объявлены очередные выборы в Верховный Совет Республики Беларусь. Тем более что с подобной инициативой выступили те, дружбой и хорошими отношениями с кем он всегда дорожил. Во главе избирательного штаба Чергинца был афганец генерал Станислав Князев. До этого он, приехав в Беларусь, возглавлял военную контрразведку, однако нечестные люди Станислава Никифоровича оболгали. Только позже, благодаря Александру Григорьевичу Лукашенко и госсекретарю Совета безопасности Виктору Шейману, Князеву вернули доброе имя, восстановили его в генеральском звании. После этого он возглавлял Институт национальной безопасности, был первым заместителем госсекретаря Совета Безопасности, Главы Администрации Президента Республики Беларусь, ректором Академии управления при Президенте Республики Беларусь.

Те, кто еще недавно травили Князева, узнав, что Николай Иванович баллотируется в депутаты, как злые волки, набросились на Чергинца. Ушаты грязи выливали в печати, поместили снимок его дачи, которую он построил вместо предыдущей в три этажа, причем построенную по решению ЦК КПБ с Совмином БССР, а потом проданную. За вырученные деньги, гонорары и деньги, полученные за три года войны в Афганистане, построил другую на 17 человек — родным. Видимо, понимая, что такого «компромата» мало, нашлись желающие, как это делали и раньше, перетянуть на свою сторону избирателей.

Какими сильными ни были наскоки оппозиции, однако и штаб Николая Ивановича не дремал. Благодаря целенаправленной работе, обходу квартир, многих избирателей смогли убедить, что лучшего депутата, чем Чергинец, им и не нужно. И многие люди  поверили в то, что следует голосовать именно за него. Но с первого захода он так и не стал депутатом. Не хватило кворума: не хватило чуть менее процента.

Безусловно, ситуацию мог бы исправить второй тур выборов. Однако все испортили представители власти, среди которых был и Сергей Посохов. Из их уст начали звучать странные призывы, что во втором туре можно вообще не принимать участия. Исходили из того, что в состав Верховного Совета уже прошли многие нужные им люди, а зачем еще Чергинец, который не согласен сотрудничать с оппозицией.

Никто не принял во внимание того, что именно его избирательная программа соответствует чаяниям людей, как нельзя лучше учитывает их интересы. В частности, одним из пунктов ее было создание объездного железнодорожного транспортного пути по кольцевой дороге, тем более что эта работа приостановилась, а оставалось насыпать только последние 14 километров и положить рельсы. Это позволяло не свозить в Минск опасные вещества

Однако обращения Посохова и других  возымели свое действие. На избирательные участки явились далеко не все. И хотя за Чергинца проголосовало 70 процентов всех пришедших, депутатом он так и не стал, поскольку не был перейден 50-процентный рубеж явки голосующих.

В три часа ночи 29 мая, когда стали известны результаты второго тура выборов, члены избирательного штаба Николая Ивановича в бессилии плакали. Огромная проделанная работа, по сути, пошла насмарку. Мало утешало и то, что Минск вовсе остался без своих представителей в Верховном Совете. Стали поступать предложения по работе…