Вы тут

Петро Васюченко. Явь и фантазии Ядвигина Ш.


Писатель, создавший свой художественный мир, ярко проявивший себя в истории белорусской литературы, принадлежит к когорте «нашенивцев», то есть тех, которые в начале ХХ века объединились вокруг газеты «Наша нива» (выходила с 1906 по 1915 годы) и создали энергетическое поле белорусского культурного и национального Возрождения. Нашенивское Возрождение состоялось благодаря творческим усилиям таких классиков национальной литературы, как Янка Купала, Якуб Колас, Максим Богданович, Алесь Гарун, Максим Горецкий, Тетка (Алоиза Пашкевич), Змитрок Бядуля. Круг авторов, трудившихся на ниве нашенивства значительно шире, он охватывает десятки и сотни имен. Историки литературы старательно идентифицируют имена даже тех корреспондентов «Нашей нивы», которые опубликовали в газете два-три стихотворения и подписались псевдонимом, скромным криптонимом, скажем, звездочкой (*).


На фоне сияния сверхзвезд белорусской литературы, таких, как Янка Купала и Якуб Колас, как будто блекнут звездочки более скромных авторов, таких, например, как Карусь Каганец, Орел, Констанция Буйло, Зоська Верас, Старый Влас, Альберт Павлович, Гальяш Левчик и других, несомненно ярких и самобытных. К звездам второй величины можно было бы присоединить и имя Ядвигина Ш. (настоящее имя — Антон Иванович Левицкий), хотя ряд обстоятельств его биографии и творчества обязывает выделить эту творческую личность.

Он был намного старше Янки Купалы и Якуба Коласа и мог бы считаться патриархом белорусского Возрождения, но не считал нужным выделяться на фоне молодых и старательно тянул свое ярмо рутинной редакционной работы.

Он раньше, чем его соратники, еще в конце ХІХ века, почувствовал себя белорусом и белорусским писателем, как это, между прочим, произошло с Карусем Каганцом, Антоном и Иваном Луцкевичами. У его младших последователей этот выбор был еще впереди.

Еще он был учеником Винцента Дунина-Марцинкевича, и это значило, что он стал посредником между полулегальной белорусской литературой ХІХ века и литературой ХХ века.

Родился будущий писатель 4 января 1869 года в имении Добасня Рогачевского уезда в семье эконома. Семья вскоре переехала на Минщину в поисках работы.

В девять лет мальчика отдали на обучение в частную школу, которую создала дочь Винцента Дунина-Марцинкевича Камила в имении Люцынка. Про ее отца литературовед Язэп Янушкевич выскажется следующим образом: «Ен першы сеяў зярняты…» Зерно, брошенное не на камень, прорастало. Ученику самому суждено было стать сеятелем.

Была еще Минская гимназия, учеба на медицинском факультете Московского университета. Тут развернулась полоса его увлечения политикой.

Карл Маркс и Фридрих Энгельс считали двигателем революций пролетариат, которому нечего терять, кроме своих цепей. Белорусский поэт Михась Чарот был уверен, что революцию творят «босыя», люмпены, у которых ничего нет. Мне видится, что у истоков многих социальных катаклизмов стояли студенты — веселый и ученый народец, обделенный инстинктом страха.

Молодой человек участвовал в студенческих волнениях после убийства царя Александра ІІ. Они описаны в «Воспоминаниях» (Вильня, 1921), в главе «Раздзел «Бутырки». Студент в изображении Ядвигина Ш. напоминает аналогичного героя белорусских народных интермедий, безудержного повесу, озорника, мистификатора. Антон и его товарищи обманывают жандармов, полицейских, тюремное начальство. Устраивают в Бутырках концерт, где звучат песни по-польски, по-украински, по-русски, на языках Кавказа, только не по-белорусски, с сожалением отмечает автор, хоть белорусы в тюрьме также находились.

Тюремный дневник, написанный Ядвигиным Ш., предвосхищает произведения Якуба Коласа, Франтишка Аляхновича, Кузьмы Чорного, Павлины Мяделки, Бориса Микулича и других белорусских писателей, также изведавших горький опыт несвободы. В мировой литературе тюремные университеты прошли выдающиеся ее представители — Федор Достоевский, Владимир Маяковский, Оскар Уайльд, Мигель Анхель Астуриас и многие другие.

После тюрьмы будущий писатель перебирается в Радошковичи, местечко неподалеку от Карпиловки, где жила его овдовевшая мать. Помощник провизора уже был убежденным, «свядомым» белорусом, собравшим вокруг себя кружок белорусской интеллигенции.

В 1892 году Ядвигин Ш. написал комедию «Вор» («Злодзей»), которую так и не удалось поставить. О чем она, никто не может сказать, так как рукопись пьесы бесследно исчезла. И это не последняя, как мы увидим, тайна, связанная с творческой биографией Ядвигина Ш.

В 1897 году писатель перебирается в Карпиловку. Терпит лишения, много пишет, рукописи, как в свое время и его учитель Винцент Дунин-Марцинкевич, складывает в таинственный сундучок, который, конечно же, потеряется.

Литературоведы рассуждают о происхождении необычного псевдонима Ядвигина Ш., в прошлом Антона Левицкого. Там, где нет ответа на вопрос, рождаются мифы. Ходит слух о том, что в юности писатель был влюблен в девушку по имени Ядвися. Во время свиданий муза поэта будто бы говорила ему «Ша!», чтобы папа и мама не услышали. И еще: одна моя студентка назвала писателя Ядвигиным Третьим и была уверена, что существуют и первый, и второй, и четвертый. Даже произведения их называла. Улыбнитесь, дорогой читатель.

В начале ХХ века таинственный сундучок Ядвигина Ш. начал постепенно приоткрываться. Очерки, корреспонденции на русском языке печатаются в легальных изданиях, таких, как «Белорусский вестник».

После 1905 года и появления изданий «Наша доля» и «Наша нива» начинается период максимальной творческой активности Ядвигина Ш., длившийся почти десять лет.

Мне доводилось сравнивать «Нашу ниву» с грибницей, породившей множество творческих проектов, кружков, театральных, фольклорных, этнографических коллективов, издательств. За время сотрудничества с «Нашей нивой» Ядвигин Ш. написал десятки рассказов, рецензий, очерков, издал сборники прозы «Березка» (1912) и «Васильки» (1914).

Но главным для него было литературное общение. Нашенивцы не только издавали газету — они думали, проектировали будущую Беларусь, создавали матрицу, по которой в конце концов она и собралась, хотя и в муках, с бесконечными ретардациями, но в целом именно по той модели, которая мыслилась нашенивцам. Ядвигин Ш. водил дружбу с Янкой Купалой, братьями Луцкевичами. Литераторы спорили о путях развития белорусской и европейской литератур, новых направлениях в них, в первую очередь о модернизме. Из помещения редакции споры переносились в кондитерскую «Зеленый Штраль» в Вильне, где собиралась, пила кофе и бенедиктин, угощалась пирожными, курила и отчаянно дискутировала новорожденная белорусская литературная богема.

Произведения Ядвигина Ш., написанные в период с 1905 по 1914 годы, литературоведы любили классифицировать, делить на жанровые группы: бытовые зарисовки, аллегории, басни в прозе, притчи, реалистические рассказы и так далее.

Но важно проследить прежде всего эволюцию творчества Ядвигина Ш. в этот период, его колебания между вымыслом и явью, что отражает вектор развития всей белорусской литературы в ее золотую эпоху.

По сравнению с поэзией, которая мгновенно приблизилась к высокому мировому уровню, белорусская проза развивалась неспешно, выглядела консервативной. Предыдущее, ХІХ столетие, было вообще эпохой поэзии. И первые рассказы Ядвигина Ш. напоминают несмелые попытки Франтишка Богушевича, Адама Плуга, Каруся Каганца в жанре прозы.

Прозаики просто из жизни, из яви выхватывали эпизоды, которые казались им поучительными и забавными, и переносили в литературу. Так появился в ней образ наивного нарратора, крестьянина в городе, которого иногда обманывают, над которым посмеиваются, да и сам он не чужд самоиронии, лишь бы все обошлось. Так происходит в раннем рассказе Ядвигина Ш. «Суд», который сюжетно перекликается с рассказом Ф. Богушевича «Свидетель». В деревне произошел инцидент: вдова Габриэлиха пустила кобылу на луг главного персонажа, и тот подал на нее в суд. Судья, порядочный, сердобольный, улыбчивый немец, хочет порешить дело миром, но ему трудно это сделать, потому что он слабо владеет здешним языком. «Ну вот і карашо, ты хоць і мужчына, но маленькі, а баба хоць і баба, но, правда, большая кабыла. Так вы лучше так… без суда. Зачем суд? Помертесь!» Между прочим, языки нужно знать всем, в том числе и чиновникам. Немцу кажется, что он удачно пошутил, но тяжущиеся выходят в коридор и в самом деле меряются ростом. Окончательно дело улаживается в корчме, с участием двух свидетелей.

Анекдотические сюжеты юмористических и сатирических рассказов Ядвигина Ш. создавала сама жизнь. Иногда он работал в технике нон-фикшн, показывая не придуманные, а подсмотренные в реальности истории. Так начинался рост прозы писателя: от анекдотов к актуальным жизненным реалиям. Писатель в условиях ускоренного развития белорусской литературы ретранслировал литературный опыт девятнадцатого века в двадцатый.

В сюжетное пространство рассказов Ядвигина Ш. врывается героиня — женщина — и вместе с ней клубок проблем, личных, бытовых, семейных, социальных, которые сегодня определяют коротким словом «гендер». И в их художественной интерпретации писатель постепенно уходит от фольклорных, народных представлений в современность.

Домашняя война свекрови и невестки — сюжет семейно-бытовых сказок, народных песен и реальной жизни белорусов. Война эта ведется с переменным успехом. Ее перипетии с юмором пересказывает Ядвигин Ш. в рассказе «Важная фига» («Важная хвіга»), посвященном всем добрым свекровям. Свои отношения свекровь и невестка решают посредством дуэли, условия которой — обмен фигами. Невестка в этих поединках оказывается проворней. Находчивая свекровь отправляется в поход за справедливостью за целых восемнадцать верст к земскому судье, который, усмехаясь, сооружает из ее пальцев поистине королевскую (двойную) фигу, перед которой капитулируют все — и строптивая невестка, и сын, и соседи. Но и победительницу ожидает поражение. Нет ничего вечного в этом мире, и «важные фиги» не исключение.

Мало радости в той женской доле, которую описал Ядвигин Ш. в своей гендерной прозе, да и во всех его произведениях. Счастливые сюжеты его повествований исчерпываются известными, анекдотическими мотивами. В целом его проза грустна, порой и безысходна. Его героиня постепенно покидает фольклорный хронотоп и начинает жить в жесткой яви ХХ века.

Жизнь молодицы в новой семье непроста, ее недоля оплакана во множестве народных песен, и Ядвигин Ш. продолжает эту тему в рассказе «Березка». Никто не посочувствует бедам Марыськи в семье мужа, и она поверяет свои обиды березке, как учил ее отец. От горьких слез, пролитых над деревцем, березка усыхает…

Гануля Тамашиха из рассказа «Несчастная» («Гаротная») за всю свою жизнь не пережила, кажется, ни одной счастливой минуты. Горькой была ее жизнь до замужества, еще хуже стала, когда пошла она замуж за пьяницу Тамаша Концевого. «Не дзеля таго аслабела яна, што галодная была або што Тамаш праз колькі-то год духі выймаў — біў яе — гэта што — глупства; вось другі год ужо як не б’е: зваліўся п’яны з рыштавання, захварэў і памёр, а ўсё ж такі сілы не варочаюцца, — сну зусім няма з таго часу, як увалілася хвароба ў хату». Умирают трое сыновей Тамашихи, тяжело болеет последний сынок Степанка. По совету знахарки Гануля ставит в печь горшок с зельем, запирает в хате дверь и окна… Сыночек, последняя ее надежда, умирает от угара.

И судьба героини рассказа «Счастливая» совсем не завидная. Тадора Суховеиха всю жизнь берегла горшочек, в котором, как убеждал ее муж Юрка, находились сокровища его отца. Горшочек, в котором звенело и шуршало, был единственной утехой в безрадостной жизни Тадоры. «Як кот з салам, лётала Юрчыха з гаршчком, каб дзе лепш яго захаваць; урэшце ўпіхнула яго сабе пад сяннік». Умирает Тадора «счастливой»: «І Тадора заснула, моцна заснула: навекі, а па яе высахшым, забялеўшым твары відаць было, што ўмірала радасная, шчаслівая, — умірала багатая». Юрка достает из-под еще не остывшего тела жены горшок, наполненный металлическими пуговицами, обрывками газет, и разбивает его о камень.

Человеческое счастье, богатство — иллюзия, горшок, наполненный мусором. Такова философская сентенция зрелой прозы Ядвигина Ш., близкая философии экзистенциализма.

Его героиня выходит из фольклора в реальную жизнь, покидает деревню, переезжает в город, но тут ее ожидают лишения, изнурительная работа, проституция (рассказ «Зарабатывают»). И это тоже сюжет ХХ века. В благополучном ХІХ таких не было.

Писателям девятнадцотого века, как правило, владельцам усадеб, поместий, было комфортно творить литературу на основе фольклора, где находились и счастливые судьбы, и благополучные финалы. Несколько таких нашел и Ядвигин Ш., который, как мы уже отмечали, был посредником между двумя литературными столетиями.

В начале творчества писатель шел путем своих предшественников: обрабатывал фольклорные сюжеты. Такими переаботками были сказки «Баба», «Что сказал петух».

В последней рассказывается о хозяине, которому Бог подарил умение понимать язык зверей и птиц. Если он признается в этом, то потеряет не только свой дар, но и жизнь. Он подслушивает беседу быка и вола, которые ленятся работать и норовят перекинуть свои обязанности друг на друга. Хозяин смеется над их уловками. Любопытная жена во что бы то ни стало хочет узнать секрет мужа. Женщина — она не заботится о том, что ее любопытство может стоить мужу жизни. Хозяин готовится к смерти, даже чистое белье надевает. Его отрезвляет насмешливая реплика петуха: «Дурны гаспада-а-а-ар! Я маю дзевяць жонак, дый ліха мяне не бярэ. А ён праз адну памірае!» Крестьянин берется за вожжи и воспитывает непокорную жену…

Фантастические истории, рассказанные Ядвигиным Ш., рождались на основе сюжетов, распространенных не только в белорусском, но и в мировом фольклоре. Один из них — обучение животного человеческим наукам. В свое время знаменитый Ходжа Насреддин обещал калифу обучить осла грамоте и письму за десять лет. За это получил немалый задаток. Это вызвало тревогу у жены Насреддина, на что последний резонно отвечал: «Эх, жена! За десять лет или осел сдохнет, или я помру, или калиф пойдет на тот свет, куда ему и дорога!»

В рассказе Ядвигина Ш. «Ученый бык» крестьянин Язэп ведет бычка-третьячка на продажу. По дороге на рынок его останавливают солдаты и уговаривают доверчивого крестьянина отдать быка в науку. Через год после того, как мясо быка давно сварилось в солдатских котлах, Язэп приходит в город полюбоваться на своего ученого питомца. Солдаты со смехом сообщают ему, что его подласый не только освоил разные науки, но и сделался видным чиновником. Крестьянин желает навестить своего бысю и смело направляется в его приемную.

Разыгрывается следующая трогательная сцена:

«Раскруціўшы пастронак і прыгатаваўшы пугу, смела Язэп адчыняе адны, другія дзверы і апынуўся ў вялікім пакоі, дзе ўбачыў абедаўшага за сталом пана.

— Табе чаго? — пытае той.

Язэп, падміргваючы адным вокам, зарагатаў і кажа:

— Іш ты, Падласы, які ласун! Нябось, не спазнаў гаспадара?

— Вон пайшоў! — крыкнуў пан, выскачыўшы з-за стала.

— Быську-быську, — стаў усцішаць Язэп разгневанага пана, але той рынуўся на яго з кулакамі.

Язэп, доўга не чакаючы, закінуў на пана пастронак, зацягнуў яго ды давай акладаць пугай…

Немаведама, чым бы гэта скончылася, каб не збегліся на крык людзі і не абаранілі пана».

В прошлом наивный нарратор, крестьянин ХХ века, попавший в город, перестает быть зевакой, с раскрытым ртом созерцающим городские чудеса: поезд, велотрек, зверинец, театр, цирк.

Как и в литературе ХІХ века, мы обнаруживаем у Ядвигина Ш. знакомый сюжет: крестьянин Андрей Зорка попадает в город, посещает цирк (рассказ «Цирк»). Зрелище с дрессированными животными поражает его, но не вызывает эйфории. Цирк для него — бестиарий, сборище зверья, которое укрощают. Героя ожидает страшный сон, где весь мир превращается в цирк: «З-пад брамы, завешанай, як кроў, чырвоным сукном, стаў сыпаць народ: дзеці і сталыя, падросткі і старцы, а за імі сунецца цэлая чарада рознага звяр’я. Уся гэта жывая грамада лётае, круціцца, куляецца, падае, устае, ізноў падае, урэшце ўсе змораныя, спацелыя прыпадаюць на каленцы… А бізуны свісцяць і ляскаюць… «Здзек!» — крычыць Андрэй з вышак, дзе ён сядзіць у цырку…»

Многие рассказы Ядвигина Ш. являются баснями в прозе, где действуют кабан, бык, корова, волк, куры, гуси, индюк, ворона («Подласенький», «Рябой», «Порядочные» («Дачэсныя»), «Ворона»). Они как бы предсказывают сотворение того мира, который создаст позже баснописец Кондрат Крапива.

В мире Ядвигина Ш., где явь перемежается с вымыслом, люди напоминают зверей, а звери людей. Трое деревенских мужиков, продававших дрова в городе, хотят полюбоваться на «налпу» (обезьяну»), а нарываются на уродливого и злого барина («Заморский зверь»). В рассказе «Собачья служба» описывается цуцик-провокатор, который завлекает своих собратьев в ловушку «гіцляў» (так называли в Беларуси «шариковых», работников очистки города от бродячих животных).

Фауна произведений Ядвигина Ш. заставляет вспомнить не только басни Крапивы, но и человекоподобных существ из антиутопии Джорджа Оруэлла «Скотный двор».

Перенос значений, аллегоризм, притчевость как неотъемлемые черты прозы Ядвигина Ш. привели его к философской символике, от символики — к символизму, а это значит и к модернизму, значение которого он на словах отрицал.

Он пишет философские притчи, рассказы-шифры («Васильки», «Паук», «Человек», «Почему?»).

В рассказе «Дуб-дедушка» («Дуб-дзядуля») аллегория с ее простой, однозначной дешифровкой перерастает в символ, обретает многозначность, окутывается мистическим ореолом. Автор обнаруживает невидимую связь между судьбами людей, растений, деревьев. Герой во сне разговаривает с дубом. Некогда могучее дерево представляется герою глубоким старцем, который долго жил, много повидал и пережил, а теперь просит об одном — о глотке воды. Человек отправляется в трансцендентальное путешествие, на пути ему встречаются озера, наполненные человеческим потом, слезами и кровью. Такой представляется «я-герою» сущность человеческой экзистенции.

Мыслящие деревья, камни, стихии позже станут персонажами «Сказок жизни» Якуба Коласа, который, как и Ядвигин Ш., будет искать связь между природным и человеческим началами.

Вплотную к экзистенциальным вопросам о жизни и смерти приближается Ядвигин Ш. в рассказе «Из больничной жизни». Человек, всю жизнь тяжко работавший, в поте и крови добывавший хлеб свой насущный, вечно унижаемый, бесконечно покорный воле начальства, превращается в умирающего на больничной койке пациента № 17. Больничный надзиратель, что-то бормоча себе под нос, записывает в журнале: «1909 года… 23 дня, чорнарабочы 49 лет Сымон сканчаўся ў… часоў». Надзиратель достает из кармана часы, смотрит на них, что-то прикидывает и записывает: «…часоў 9 вечара». Сымон еще жив, но: «Як увесь свой нядоўгі век быў паслухмяны Сымон, так і ў гадзіну свайго канання астаўся паслухмяным… начальству: у дзевяць сканаў». Недогоревшая свечка, которую служащий вынимает из рук умершего, — «увесь знак, уся нядоўгая памятка, што на свеце не стала аднаго чалавека».

Хотел того Ядвигин Ш., декларировавший свою нелюбовь к модернизму, или не хотел, но рассказ «Из больничной жизни» во многом напоминает похожие на страшные сны произведения Леонида Андреева («Жизнь Человека» и Франца Кафки («Превращение»). Как и названные произведения, рассказ оказался пророческим в отношении судьбы его автора.

Действительно, писателю оставалось мало прожить, а творческих планов хватило бы на десятилетия.

Перед Первой мировой войной, в 1914 году писатель жил в Минске. Был одним из создателей журналов «Саха» и «Лучынка». Издал сбоник стихов «Белорусские шутки» («Беларускія жарты», 1915). Как и его герой, выполнял черную рутинную работу, чтобы заработать на кусок хлеба. Как и он, заработал тяжелую болезнь — туберкулез горла, стал пациентом Минской больницы. Смерть пока еще щадила его, он вернулся в Карпиловку, но во время войны пропали все его рукописи.

Последний всплеск творчества Ядвигина Ш. — попытка создать первый в белорусской литературе роман, который должен был выйти под заголовком «Золото». Писатель не успед дописать историю любви Василя Дубинского и Зоси Стрончик, между которыми непреодолимым препятствием стоит богатство. Таким образом, Ядвигин Ш. отгадал мотив будущей романистики, кинематографа, мыльных опер ХХ—ХХІ веков, где на первом плане не человек, а деньги, деньги, деньги…

То, что не успел сделать Ядвигин Ш., в белорусской литературе совершили после него Кузьма Чорный, Иван Мележ.

Осенью 1920 года Ядвигин Ш. приехал в Вильню. Издал свои «Воспоминания» и, как это иногда бывает с мемуаристами, прожил недолго. Умер на койке Виленской больницы 24 февраля 1922 года, в разлуке с семьей.

Для нас Ядвигин Ш. — человек-шифр, творчество которого до конца не разгадано, не прочитано. Это мастер, умело соединявший в своем творчестве явь и фантазию, писатель-предтеча, интуитивно предвидевший и прокладывавший путь, которым пойдет белорусская литература по завершении эпохи нашенивства.

Выбар рэдакцыі

Культура

Чым сёлета будзе здзіўляць наведвальнікаў «Славянскі базар у Віцебску»?

Чым сёлета будзе здзіўляць наведвальнікаў «Славянскі базар у Віцебску»?

Канцэрт для дзяцей і моладзі, пластычны спектакль Ягора Дружыніна і «Рок-панарама».

Грамадства

Час клопату садаводаў: на якія сарты пладовых і ягадных культур варта звярнуць увагу?

Час клопату садаводаў: на якія сарты пладовых і ягадных культур варта звярнуць увагу?

Выбар саджанца для садавода — той момант, значнасць якога складана пераацаніць.

Культура

Вольга Здзярская: Для мяне мая прафесія — жыццё

Вольга Здзярская: Для мяне мая прафесія — жыццё

Актрыса НАДТ імя М. Горкага — пра шлях да сцэны і натхненне.

Грамадства

«Любоў — галоўнае, што бацькі павінны даць сваім дзецям»

«Любоў — галоўнае, што бацькі павінны даць сваім дзецям»

Тата і мама — два самыя важныя чалавекі ў жыцці кожнага дзіцяці.