Любви, труда и творчества блистательный союз

Журналист, писатель, издатель журнала «Гаспадыня. Сямейны часопіс», кандидат философских наук, автор масштабного проекта в белорусской публицистике «Постаці» Зиновий Пригодич вспоминает о встречах и беседах с известными в Беларуси людьми, рассуждает о приоритетах своей жизни, ее крутых поворотах. А также о творческих поисках и семейных радостях, которые, как считает, есть обязательное условие для полноты счастья.

Каждый из нас, образно говоря, пишет свою книгу жизни. Пишет, как может, как умеет, как позволяют ему его таланты. А также обстоятельства земного бытия, в которые от рождения все мы прочно встроены. Ну а жизнь, как известно, штука сложная, и отнюдь не ко всем она добра и благосклонна. Вот и наш собеседник по ходу беседы поведал и о послевоенном детстве, и как еще в те годы раза три случалось ему оказаться на тонкой грани между жизнью и смертью. Выжил. Потом и потрясения-штормы постперестроечной поры в начале 90-х выбросили успешного журналиста и редактора на берег реальности — простым безработным. Но жизненный опыт человека, умеющего любить, трудиться и творить, конечно же, остался при нем. Да и кто, скажите, такую ценность способен обесценить?.. И труженник с Полесья, имея к тому же прочный семейный тыл, сумел построить с единомышленниками, образно говоря, в бушующем море перемен скромный корабль: журнал «Гаспадыня». По сути, это издание — ровесник независимой Беларуси. «Гаспадыня» и поныне, пройдя разные испытания, частичный ребрендинг, уверенно держится на плаву, имеет более 20 тысяч подписчиков.

В книге жизни Зиновия Пригодича найдутся разные разделы, главы, страницы. Есть настойчивая работа, плоды в журналистике, с преобладанием очерков, рассказов о людях сельского труда — поскольку такой была вначале журналистская специализация у парня-газетчика из полесской глубинки. Есть стихи и повести, рассказы о любви — сердцем выстраданные, согретые душевностью и мудростью человека, испытавшего высокие чувства. Кстати, Зиновий Кириллович подписал нам на память — «моим талантливым коллегам, добрым друзьям с благодарностью за беседу» — свою недавно изданную книгу повестей и рассказов «Чаромхавыя халады». Она — о любви. Нас приятно удивило, что в прекрасном возрасте творческой зрелости журналист и писатель, имея за плечами более 40 разных книг, отдавал дань уважения трепетному и всегда молодому чувству, которому «все возрасты покорны». И представьте себе: на таком лирическом фоне книга жизни Зиновия Пригодича вмещает и ответственную службу (в аппарат ЦК компартии Беларуси «мобилизовывали» его трижды, а позже и заместителем Министра информации Пригодич тоже работал). Была еще учеба в «элитном» в советское время учрежении: Академии общественных наук в Москве. Там он проявил себя и как ученый-исследователь, написал и защитил кандидатскую диссертацию по философии. Готова была и докторская, да не сложилось ее защитить: случился очередной служебный вираж.

Что в итоге имеет наш собеседник? Глубокое знание жизни, умение оценивать ее явления как с позиций журналиста, публициста, писателя, так и человека государственного. Большое уважение к людям труда и творчества, происходящее из огромного личного трудолюбия. Плюс редкий талант налаживать с именитыми собеседниками доверительный диалог, умение слушать и слышать — а не «давать распоряжения», как порой бывает с некоторыми людьми, побывавшими во власти. С таким багажом и приступил Зиновий Пригодич, пожалуй, к самому масштабному творческому проекту своей жизни. Одним из первых его собеседников, кстати, был известный белорусский писатель Василь Быков. Больше 15 лет потребовалось мастеру, чтобы создать, издать сначала трилогию диалогов «Постаці» («Личности»), в которой 30 творческих портретов известных людей литературы, культуры, искусства, а потом и трехтомник «Созидатели»: он туда вместил 15 прежних текстов, переведенных на русский язык, и еще 15 новых. Итого — 45. Раньше такого масштабного проекта в белорусской публицистике еще не было.

Недавно в Минске в Доме литератора прошла презентация этих двух трехтомников, а заодно и творческий вечер Зиновия Пригодича, на который и мы имели честь быть приглашены. Полный зал, красивые лица, герои книг в зале и на сцене, теплая атмосфера и много добрых слов в адрес автора. Тогда и возникло у нас желание побеседовать с тем, кого можно считать настоящим мастером творческого портрета и живого диалога. Через несколько дней, так все сложилось, мы уже беседовали с главредом «Гаспадыні» в его небольшом кабинете. Готовя текст к печати, убираем «строительные леса» из наших вопросов, реплик, рассуждений по ходу беседы и предоставляем слово Зиновию Кирилловичу. Конечно же, много чего в этот текст не вошло... Возможно, «штрихи к портрету мастера» не будут лишними, помогут читателям глубже понять личность самого автора-созидателя. Впрочем, в книгу его жизни (как и наши книги...) эта дружеская беседа уже вписана…

* Порой спрашивают меня, когда лучше работается: в состоянии душевного спокойствия или же внутреннего напряжения, страстного желания что-то высказать? Оба состояния для меня могут быть пригодными для творчества. Несколько повестей, например, были «вызваны к жизни» тем, что я расстался со своей первой любовью. Был тогда, признаюсь, в весьма угнетенном состоянии. Чтобы от тех противоречивых эмоций избавиться, чтобы заодно глубоко их осмыслить, нужно было высказаться. Теперь знаю: есть такие методы в психоаналитике. Так вот, я свою первую повесть «Журба мая светлая» («Печаль моя светла») писал именно в таком состоянии. А некоторые художественные вещи продумываю, сюжет вынашиваю, детали перебираю. Тогда нуждаюсь в душевном спокойствии. Причем люблю писать, когда в ближайшее время не ждет меня срочная работа, мне нужен целый день для творчества, спокойный и размеренный. Пишу в основном в первой половине дня. Знаю, есть среди писателей и те, кому нравится работать вечерами, ночью — для меня такое невозможно. Так что и внутреннее возбуждение, и умиротворенность, спокойствие — это, скажу образно, как два крыла для творческого полета. Обычно есть некий стимул, первотолчок для замысла — и он может приходить в напряженной жизненной ситуации. А его реализация, написание в моем творческом методе, отработанном уже десятилетиями, требует душевного спокойствия.

* Есть мнение: писатель, что бы ни писал — всегда пишет о себе. Что касается меня, то если я что-то сам не пережил, не видел собственными глазами — это мне для создания канвы художественного произведения недоступно. А есть и такие писатели, кто внутри себя создает целые миры. Скажем, я был хорошо знаком с народным писателем Беларуси Иваном Шамякиным, которого считаю выдающимся сюжетчиком. Он такое выдумывал! Но это, как говорится, не мое. В своем литературном творчестве я больше использую автобиографический материал. Что не исключает, конечно же, выписывания образов, обобщений, типизаций. В свое время написал повесть «Ночь перед воскресеньем», есть там канва биографическая. Некоторые образы писались на основе реальных прообразов, в том числе и моих родственников, односельчан. По ходу повествования, конечно же, что-то домысливал в соответствии с логикой жизни, характеров, сюжета. Вот как беседуют между собой герои, какие конфликты разрешают? Да, пришлось воображение включать: додумал что-то и написал. Представьте себе, некоторые в образах себя узнавали, допытывались: а кто тебе это рассказал? (Смеется) Там же никого постороннего не было... Но я настолько попал в тот поток жизни, что людям кажется: слово в слово так все и было... Говорю: да я это все придумал. Не верят: н-е-е-т, кто-то рассказал. Вот так на канве биографической при помощи воображения, фантазии писателя рождается некая другая реальность. Мне всегда интересно как бы приподнять бытовой материал на другой уровень восприятия. Что-то берешь от реального человека, что-то «редактируешь» в нем для большей убедительности, рельефности, зримости. Вот как женщины «делают» при помощи разных хитростей себе такое лицо, которое им хочется — на основе того, что есть в реальности... Так и здесь: берешь основу — что-то приглаживаешь, что-то укрупняешь, обобщаешь.

Бывает, что трудно идет отладка контакта, мы присматриваемся друг к другу. Некоторые думают, что будет интервью, а я же беру глубже: делаю творческие портреты. Не все к тому готовы. Одна артистка вначале явно агрессивно заявила: сто раз уже отвечала на подобные вопросы журналистов. Пришлось объяснять, что есть же пласты информации, которые не обойдешь: детство, родители, становление…

* Мой творческий метод сформировался вместе со мной. Работал я в редакциях газет, был на партийной работе в аппарате ЦК, заведовал кафедрой в Республиканской партшколе, занимал ответственные посты в журналистике, в Министерстве информации. Вот там с утра, как правило, активная фаза жизни, к тому же важно «видеть реальность», а не жить в придуманном мире. Сложным для меня, скажу честно, был партийный период, и, конечно же, не самым лучшим для творчества. Однако он много мне дал для творческого роста. Вот такая диалектика. Во-первых, я прикоснулся к весьма интересной сфере жизни, можно сказать: к высшим сферам политической жизни. А работал, уточню, в 70-80-е годы в ЦК КПБ, был долгое время помощником у секретаря ЦК КПБ по идеологии Александра Кузьмина, общался с Петром Машеровым и другими известными в то время личностями: партийными, государственными деятелями. Этот опыт позволил мне выйти на новый уровень понимания жизни. Как журналист к тому времени освоил, выписал бытовой слой жизни, производственной. А «высшие сферы» пришлось осваивать. Видел, как там что вяжется и варится, как «решаются вопросы» или же, как искусно, с помощью тонких приемов «отфутболивается». А сколько было всяких кулуарных игр, потоков идей и влияний, сколько ярких характеров... Многое держу в памяти, надеюсь о том написать — потому что таких текстов у нас очень мало. Как правило, те, кто «в системе» работают, не владеют пером настолько, чтобы оставить после себя яркие мемуары. Еще положительное из того времени: когда был помощником у Кузьмина, то через его приемную при мне прошли сотни интереснейших людей. Писатели, художники, ученые, философы... Возможно, уже оттуда идут замыслы мои о создании «энциклопедической» серии бесед, как «Постаці». Скажем, с художником Михаилом Савицким с тех пор у меня завязалось дружеское общение. Как правило, Александр Кузьмин бывал занят, и мы предлагали посетителю чашку чая, свою беседу с ним. Порой ненадолго, а бывало и на полчаса ожидание затягивалось. Так мы и с Михаилом Савицким как-то разговорились. Я знал его по работам и раньше, но в разговоре сразу почувствовал, какая это глубокая личность, как разносторонне и нестандартно художник мыслит. Позже беседы с ним сложились в творческий портрет для трехтомника «Постаці».

* На партийную службу, в аппарат ЦК КПБ, я три раза был мобилизован. Уникальный случай: даже второй раз туда уже мало кто попадал. Первый раз меня взяли в аппарат в 1977-м. 23 февраля, помню, вышел на работу. Работать в отделе культуры, литературы и кино было очень интересно: семинары, творческие встречи... Для меня это все, конечно, не было внове. Я на подобных мероприятиях бывал и работая в редакции газеты «Звязда». Но тут все раскрывалось на другом уровне. Проступали детали, о которых многие не догадываются, другие горизонты раскрывались. Поработал там чуть больше полгода, и мне поступило новое предложение. Журналист, коллега Александр Шабалин уходил из ЦК на должность главного редактора в журнал «Беларусь». Нужно было кого-то подыскать на его место, и он предложил Кузьмину мою кандидатуру на должность помощника. Скажу честно: та должность мне была совсем не по душе, хотя и котировалась в аппарате ЦК высоко, на уровне завотделом или даже выше. Короче, стал я помощником, и отработал там больше четырех лет. А со временем это помощничество так надоело! Приходишь в 8 часов — и редко когда в 8 вечера уходишь. Бесконечные записки, статьи, тезисы... А Кузьмин был невероятно требовательным. Причем обычно формулировал задачу абстрактно: «Надо что-нибудь вот эдакое!» (покручивает рукой. Смеемся). И вот я ломаю голову: что бы такое эдакое... Не раз приходилось мне статью писать, потом переписывать, доделывать — как-то насчитал аж 14 вариантов! Это какой-то бесконечный кошмар! Выходных, как правило, не было. «Так что приходите завтра — и будем работать» — такая формулировка перед выходными была обычным делом. Я работал там, как говорится, на износ, в конце концов упросил руководство направить меня на учебу в Москву: в Академию общественных наук. Очень хотел вырваться на волю. И там в 1981-84 годах очень плодотворно потрудился: написал и защитил диссертацию, стал кандидатом философских наук.

* Вторая моя «мобилизация» в ЦК случилась после Москвы. Причем взяли меня простым инструктором в тот же отдел культуры, с прицелом на дальнейший карьерный рост. Но этого, впрочем, не случилось, и месяца через три меня направили заведующим кафедрой в Республиканскую партшколу. Больше 4-х лет я там отработал, а тем временем и перестройка началась. Писал докторскую, и практически закончил ее, причем тема была интереснейшая: «Литература и перестройка». Тогда ведь столько пошло разной литературы, материал для исследования — богатейший. А потом все разом, как говорится, рухнуло…

* И была третья «мобилизация» — после того, как меня срочно вызвал к себе Валерий Печенников, сменивший к тому времени на должности Александра Кузьмина. Как потом оказалось, Печенников прочитал мою статью в журнале «Полымя», она ему понравилась: «Нам такие люди нужны. Завтра же выходи к нам на работу». А это как раз накануне нового 1989 года: в 20-х числах декабря. Говорю: я готов через полгода придти, но дайте закончить докторскую, защититься... «Куда твоя докторская денется? Ты видишь, что в стране делается? Пожар! А людей, которые знали бы изнутри журналистику, литературную среду, нам крайне не хватает. Все! Никаких разговоров! Ты коммунист!». Пришел я домой, как говорится, ни живой, ни мертвый. Жена как глянула — в тревогу: что случилось? Я ей говорю, а она в слезы... Я об этом потому так подробно рассказываю, чтобы вы знали, понимали: труд в ЦК был очень сложным, мы не просто «перекладывали бумажки», как это кому-то может показаться. Еще на 9 месяцев там оказался, и это была работа как на вулкане. Я не преувеличиваю. Должность моя была такая: заместитель заведующего идеологическим отделом. Сегодня, скажем, митинг и шум в Союзе художников — я иду туда как на амбразуру. А уже завтра в Союзе писателей встреча. А какие тогда бурные были собрания! Никто не слушает никаких аргументов. Уже партия для них не авторитет, мне в лицо бросают: «Ты цековец, коммуняка...». Ну как будто я совсем права голоса не имею. Но я же, поверьте, все изнутри видел. В ЦК работало много хороших, умных, образованных людей. Ну а некоторые «деятели» на волне перестройки так увлеклись новыми идеями, что потеряли ориентиры. Помню, встречался с руководством телевидения, когда начала выходить молодежная передача «Крок» — белорусский аналог московского «Взгляда». Журналисты в ней остро, порой чрезмерно хлестко высказывались, не всегда объективно освещали актуальные темы. Я говорил: мы не против разных тем, но давайте взвешенно говорить, оценивать факты и события, не подогревать страсти в обществе. Два часа дискутировали, а у них свой аргумент: если будем говорить пресно, не обостряя — нас и смотреть не будут. Вот и весь разговор... Для них рейтинг, шум, популярность уже были ценнее здравого смысла. Вот такая была у меня работа в крутом 1989-м. Страна катилась в пропасть, и многие бессознательно ее толкали туда, искренно веря, что «строят новое завтра». Увы, чуда тогда не случилось... 

* Моя цековская работа, повторюсь, давала уникальную возможность для встреч с потрясающе интересными людьми, которые, несомненно, влияли на мое становление как личности. Именно там корни моих трилогий. Когда я беседовал со своими героями, то сначала публиковал, апробировал тексты в периодике, потом собрал в трехтомник «Постаці» на белорусском языке: в каждой из книг по десять бесед — всего тридцать. Потом вышел трехтомник «Созидатели». Всех бесед и эссе в книгах получилось 45. Каждый мой собеседник — значимая личность, явление в белорусской культуре. Но был еще литературно-публицистический проект, поскольку долгие беседы у меня бывали с классиками нашей литературы: Андреем Макаёнком. Иваном Шамякиным, Максимом Танком... Борис Саченко стал мне близким другом, как и Янка Сипаков. На основании тех бесед, впечатлений я написал книгу «Літаратура як лёс». Работая в Республиканской партшколе, познакомился с Василём Быковым, приглашал его выступить у нас и со временем, использовав магнитофонную запись, тогда сделанную, подготовил интересный текст в журнал «Полымя». Текст вошел и в трилогию. Помню, приезжала комиссия из Москвы: мониторить, как сейчас говорят, ситуацию в Беларуси. Москвичам крайне хотелось встретиться с Быковым как ярким представителем творческой элиты, а он страшно не хотел этого. И меня направили на переговоры: ты с ним знаком, поговори. Сначала писатель был категоричен: «Я не хочу! Все равно они свое сделают, перекрутят, имя мое только замарают...». Короче, ни в какую! Но я аккуратно, понемногу втянул его в диалог. Сказал: поверьте, я не хочу вас подставить, и знаю, что это люди очень интересные, объективные. В конце концов, Быков сказал мне: «Ладно, поверю тебе». И пошел на встречу, и потом говорил: «Спасибо, это действительно был хороший разговор, и, я надеюсь, полезный».

* Работая над трилогиями творческих портретов, я всем собеседникам задавал вопрос: в чем, на ваш взгляд, смысл жизни? Отвечали, конечно, по-разному. Народная артистка Беларуси Мария Захаревич сказала, что искала его в любимой работе, но со временем пришла к выводу: самое главное для каждого — это семья. Призналась, я так жалею, что целиком отдавалась работе — в театре, на радио, на телевидении, на разных вечерах и мероприятиях столлько, что почти не бывала дома. Дети при этом росли без моей опеки, любви. Слава Богу, что выросли достойные люди. Кстати, ее сын Андрей —хороший актер, он работает в Театре имени Максима Горького. Замечу, что я всегда серьезно и обстоятельно к каждой беседе готовлюсь. Много читаю из того, что уже писалось о собеседнике, вопросы продумываю — такие, чтобы им было интересно на них отвечать, с личными привязками. Бывает, кто-то раскажет о личном, а потом просит живые детали беседы опустить. Я иду навстречу, хотя так жалко бывает сокращать!

* Для меня сегодня главные приоритеты в жизни — это любимая работа и семья. Если честно, и я очень жалею, что семье, детям внимания не додавал. Хотя они порой говорят: ну ты же столько с нами возился! И фильмы есть, и снимков много. Первые шаги дочки заснимал, важные этапы жизни: первый раз в первый клас и другие. К 16-летию Ольги собрал фотокадры — ее первый месяц, три, шесть, девять, годик, и потом по годам до 16-ти. Солидный получился альбом-фотолетопись, дочь (живет в Санкт-Петербурге, работает психологом) ценит его как семейную реликвию. А сыну Евгению к 50-летию я целую книгу фотографий издал: «Высокий полдень». Что-то из архивов моих, что-то из их снимков попросил: из поездок за рубеж и другие. Интересно получилось. Кстати, невестку мою вы видели в зале на вечере-презентации. Хорошая девочка. Я говорил ей выйти на сцену — постеснялась. Есть видеозапись творческой встречи, показал жене, так ей все понравилось. А она, Светлана Григорьевна, тоже по образованию журналистка, работала редактором в издательстве «Мастацкая літаратура». Заведующим отделом у них был народный писатель Беларуси Рыгор Бородулин, и дочь Янки Брыля там работала. Светлана моя тоже с интересными людьми встречалась, редактировала Собрание сочинений Владимира Короткевича, книги Максима Лужанина и других авторов.

Пожалуй, самое непростое в работе было — установить контакт, чтобы человек тебе доверился. Это удавалось, в том числе и потому, что часть собеседников были моими давними знакомыми: Михаил Дриневский, Михаил Козинец, Янка Сипаков, Борис Саченко... Такие контакты нарабатывались десятилетиями. Я многое знал о них еще до того, как начинал готовиться к беседам с диктофоном. Хотя порой о друзьях писать еще сложнее, чем о новых людях. Часто я использовал старых знакомых, чтобы через их рекомендацию выйти на контакт с будущим собеседником — вот и такая была стратегия. Один, когда пришел к нему, спрашивает: полчаса тебя устроит? У меня только вопросов 50, а у него люди на прием сидят. Он мне: «Ну, давай, начинай!» Я вопрос, а он как машина отвечал. Четко, не отступая от очерченных тем. У меня даже спина вспотела от такого темпа! Отстреляли мы часа за полтора. Видимо, зацепил я его чем-то — текст получился интересный.

* У меня уже четверо внуков: Ольгины дети — это Николай (ему 32 года, айтишник, тестировщик-программист) и Катерина. Она журналистка по образованию, профессионально занималась парашютным спортом в групповой акробатике, даже была инструктором по подготовке парашютистов высокого уровня. А потом у внучки случился интересный кульбит: поступила на международные курсы по линии Москва — Лондон, отучилась два года и получила экономическое образование. Теперь в одной солидной фирме в Москве работает, ездит в разные страны. У Евгения сын Артем, мой внук, еще учится, получает образование на стыке экономики и ИТ-технологий. Он уже и подрабатывает в фирме отца. У Артема теперь есть сестричка Лиза: на 15 лет его младше. Очаровательное создание! Только год ей, а уже носится по всем комнатам. Артем спокойным был в таком возрасте, и немножко флегматичным, причем лет до 10 все лето со мной проводил, преимущественно на даче. Мы с ним играли в разные игры, много мастерили. Кстати, на основе разговоров, занятий, близкого и теплого общения с внуком я даже написал книгу «Артемкины каникулы». Всего же у меня вышло 40 книг, больше документальных, есть и художественные. Самые значительные в последнее время — это, конечно, трехтомники «Постаці» и «Созидатели», которыми, как уже говорил, занимался на протяжении 15 лет. А параллельно были и другие проекты — еще 16 книг вышли, в том числе 3 книги, посвященные литературе и литераторам. Туда вошли тексты, написанные после бесед с Аркадием Кулешовым, Максимом Танком, Янком Брылем, развернутые, большие эссе о Борисе Саченко, Янке Сипакове, Геннадии Буравкине... О последнем, думаю, более глубоко и всесторонне пока никто и не написал.

Беседовали Иван и Валентина ЖДАНОВИЧИ