Портреты
Я с детства не любил овал,
Я в детстве угол рисовал.
Павел Коган
Я с детства полюбил овал
За то, что он такой законченный.
Наум Коржавин
Вижу лица, одни только лица,
Остальное, ей-богу, не в счет.
Из моих ранних стихов
Я признаюсь вам в слабости этой:
С постоянством, достойным глупца,
С детских лет я рисую портреты,
И влечет меня тайна лица.
И влеченье все длится и длится,
Хоть и стал я и стар, и устал.
Я не в женщин влюблялся — в их лица,
И под взглядами их трепетал.
Проступали из быта, бывало,
Эти лица, как свечи из мглы.
Ну а кто-то рисует овалы
С детских лет или чертит углы.
И влекли меня тонкие грани
В том лице, где жила красота:
Сочетанье овалов с углами —
Носа, глаз, подбородка и рта.
От иных просто не было мочи
Оторваться — уж так хороши!
И казались прекрасные очи
Выраженьем красивой души.
И настолько же непогрешимой,
Что казалось — святою была.
Сколько ж было их — маской и ширмой
Бессердечья и тайного зла!
А теперь в переполненной церкви
Над поклонами сгорбленных плеч
Наблюдаю в глазах пересверки —
Блики верой затепленных свеч.
И во всех, покаянно бредущих
За прощеньем и в будние дни,
Вижу души, одни только души
И глаза, где мерцают они.
* * *
Нет, жизнь, ты мне не надоела,
Хоть иссякает интерес
К желаниям и чувствам тела,
Чем так прельщает мелкий бес.
А крупный бес на душу ставит
И мечет славу, ордена.
Душа гордынею сыта ведь,
А Духом Божьим голодна.
Не в состоянии насытить
Ее, как ты бы ни радел,
Ни черный хлеб молитв, ни ситный
Таких случайных добрых дел.
И скудость дел мне душу ранит.
Чем отчитаюсь пред Творцом?
И крупный бес сует мне пряник,
А мелкий манит леденцом.
Что ж, я порвал со злом и ложью,
С обманом сердца и ума.
Но благодать святая Божья
Ужель дается задарма?
* * *
Я что-то там скребу пером,
Бренчу, пиликаю.
И вдруг — как в ясном небе гром:
Живу с великою.
О нет, она — не из премьерш,
Простая, ладная.
Но утром говорит «поешь!»,
Еще подкладывая.
Не из речистых депутатш,
Что там дурачатся.
При ней с меня весь эпатаж
Слетает начисто.
Мне с ней прохладно и в жару,
Сыто без ужина.
С великой женщиной живу,
И незаслуженно.
Легко ей душу обнажить
Мою, взгляд суживая.
И мне б не просто с нею жить,
А жить прислуживая.
Хлопочет целый день, снует
По хате, бедная.
И я на жалости ее
Держусь над бездною.
* * *
Мы перекрыли солнце шторой,
И рядом с тенью, взаперти,
Подремывает та, с которой
Я грезил счастье обрести.
А счастье — что? Оно химера
Или развеялось, как дым.
Она проснется, скажет: «Гера,
Присядь ко мне, поговорим!»
И я пойду на лучик взгляда
На голос, милый мне давно,
И улыбнусь, и рядом сяду.
А счастье — где? Да вот оно!
* * *
Я многих людей прозевал,
Профукал я их биографии.
Но те, кого в жизни знавал,
Открытостью все мне потрафили.
Крутился я в братстве мужском,
Обласкан был женщиной нежною,
И кто-то, как хлеба куском,
Со мною делился надеждою.
Страдает душа или плоть,
А все пред людьми хорохоришься.
И кто-то, как черствый ломоть,
Мне в руку совал свое горюшко.
И я машинально жевал
Чужие ломти откровения,
Прожевывал и проживал,
Как свыше мне было то велено.
Спасибо, родные, за хлеб
Насущный, далекие, ближние.
Я жил подаяньем судеб,
Таких непохожих на книжные.
Не знаю, я стал ли мудрей,
Всех слушая, трезвых и пьяненьких,
Но черных чужих сухарей
Досталось мне больше, чем пряников.
Мне жизнь и своя не люба,
И что мне событиям счет вести?
Близка к завершенью судьба,
А сушит мне душу от черствости.
* * *
Голуби и воробьи,
Вкруг скамьи моей озорничая,
Знают все о Божией любви,
И меня в ее завет включая.
А смогу ль один я есть,
Хлебушко бесстыдно уплетая?
И откуда у скамьи, Бог весть,
Собралась внушительная стая.
Неужель — кто, не печась
Сердцем, хлеба птицам не кидает,
Из любви всеобщей выпадает,
Как и я подчас?
Без ретуши
Живешь, уже не нужный никому —
Отделам кадров и военкомату,
На улицах всегда готовый к мату
И бывший тридцать лет назад в Крыму.
И вряд ли нужен, честно говоря,
Совету ветеранов и собесу.
Пожалуй, нужен лишь пройдохе-бесу,
Чтобы отбить от Бога втихаря.
Ну что же ты стараешься, чудак?
Твоя стара метода и кустарна.
Грехов за мной — как на земле каштанов,
И мал для них походный мой рюкзак.
Поэзия мне причинила вред!
Стихи строгая, я без Бога прожил
И осознал, что человек я — Божий
На стыке зрелых и преклонных лет.
Вперед не грудью, а одним бочком
Вхожу в автобус я, уже не витязь.
И слышу нежно: «Дедушка, садитесь!» —
От юной Беатриче с рюкзачком.
* * *
Господь, Ты — огненный столп
В житейской моей пустыне.
Мой стыд пред Тобой растет,
В раскаянье сердце стынет.
Я совестью посрамлен,
Раскаяньем словно выпит.
А плоть моя, как фараон,
Вернуть меня хочет в Египет.
И сушит лицо мне зной,
И жаждой душа томится.
Гремят за моей спиной
Былых страстей колесницы.
Нет, это не сонный бред,
А боль от камней и рытвин.
Води меня сорок лет
В пустыне моей молитвы!