Настоящие истории времен Великой Отечественной войны

Война — это не только когда стреляют. Это невзгоды, страдания, голод, болезни. Это страх, который никогда не отпускает. На оккупированной территории преступления чинились чуть ли не в каждом населенном пункте, и простые люди часто становились свидетелями убийств и пыток. Люди гибли в лагерях смерти и тюрьмах. Но были и те, кому удалось пройти через такие испытания, выжить и рассказать о том, что происходило за решеткой... Такие истории собираются и хранятся в Белорусском государственном музее истории Великой Отечественной войны. Много было записано сразу, по горячим следам. Но письма с личными воспоминаниями еще долгие годы продолжали поступать в музей, и такие документы составляют отдельный фонд.

Благодаря специальному проекту музея сегодня мы можем услышать голоса свидетелей трагических событий.

«Не успел добежать до пожарища, как меня перехватил немец с полицейским и повели на шоссе. Там уже стояли люди с лопатами. Немец что-то приказал полицейскому, и тот козырнул, распорядился, чтобы я следовал за ним. Так мы оказались в Смолярке. Остаток ночи и почти весь день туда непрерывным потоком прибывали большие крытые машины с людьми. Когда яма доверху заполнялась трупами, немцы ее посыпали известью и песком, а затем приказывали нам засыпать полностью.

Всякий раз, когда мы подходили к ямам, лопаты падали из рук, потому что в большинстве случаев приходилось засыпать не трупы, а живых людей. Часто сыплешь песок в яму, а он шевелится. Гитлеровцы, которые стояли тут же, замечая с нашей стороны в таких случаях смущение, взрывались бранью и пускали в ход приклады автоматов.

Был очевидцем попытки к бегству двух мужчин. Но где там было убежать... И десять шагов не успели сделать смельчаки, как тут же были уложены из автомата». (Сразу после освобождения Березовского района вспоминал Андрей Левкович.)

В проекте «Голоса с пожелтевших страниц» сотрудники музея на камеру читают письма и воспоминания свидетелей. Видеоролики выложены на сайте музея. Попробовать себя в роли актеров и зачитать воспоминания о войне предлагалось во время экскурсий и посетителям заведения. Но не всем удалось дочитать письма свидетелей до конца. Люди признавались, что им трудно продолжать, у некоторых выступали слезы... Действительно, когда держишь в руках письмо конкретного человека, ощущение такое, будто с тобой делится воспоминаниями кто-то очень близкий...

«После обеда все женщины камеры, стоя на коленях, молились. Молились долго, просили у Бога не о том, чтобы остаться в живых. Просили, чтобы советский снаряд или бомба прямым попаданием попали в нашу тюремную камеру и всех одновременно похоронила.

Под вечер стали часто открываться двери камер, слышались стоны. По коридору гулко стучали немецкие сапоги. Усиленно билось сердце, в мозгу рождались мысли: наверное, скоро и меня поведут на допрос, будут бить, лишь бы выдержать и быстрее выяснить причину ареста.

А может, расстреляют? Это же столько уже расстреляли и повесили... А дети? Разве мои дети лучше других. В мыслях ожидание, казалось, длилось бесконечно.

Но вот звякнул ключ нашей камеры, и меня с моей напарницей повели на допрос.

В кабинет, где велся допрос, впихнули меня, перед столом следователя заставили стать на колени, приказали снять платье. Сзади стоял гестаповец с резиновой дубинкой в ​​руках. В этот момент я не чувствовала страха смерти. Мне никого не жаль, даже детей. Я старалась о них не думать...

Меня стали бить резиновой палкой. До девяти ударов я досчитала, после потеряла сознание. Меня отлили водой. И первые слова, которые я услышала: «Зачем бьешь по голове? Возможно, это не она...» Когда увидели, что я пришла в себя, снова стали бить. Били сапогами в грудь, живот, спину, а после предложили назвать свою фамилию и имя.

Я —- Хатченко Надежда, а у них были данные на Харченко Дину. Дело в том, что фамилия Хатчанко почти не встречается, а Харченко довольно часто, поэтому многие мою фамилию искажали. Поскольку мои фамилия и имя не сходились, доказательств против меня не было. И смерть, как бы в раздумье, остановилась.

После допроса вечером того же дня меня освободили. От побоев я долго лежала больной.

На самом деле все годы оккупации прошли как хождение над пропастью, которое представляло одно целое. Иногда мне самой они кажутся невероятными. Все же это действительность, и все же это было!» (Из воспоминаний минской подпольщицы Надежды Хатченко.)

О такой войне не почитаешь в учебниках, не услышишь во время классических экскурсий. И когда «голоса с пожелтевших страниц» звучат в соответственно оформленных стенах музея, действительно складывается впечатление, что попадаешь на место ужасных событий.

Сегодня много делается для воспитания патриотизма. Но все чаще вскрываются новые темы, когда молодежь видит, что война это не только героизм, подвиги, но и страдания. И обращение к эмоциям — не лучший ли аргумент против войны? Сотрудники музея искали новые формы, как подать информацию современному поколению. И когда во время прошлой «Ночи музеев» предложили молодым людям зачитывать воспоминания людей, прошедших через тяжелые испытания, заметили, насколько сильное эмоциональное воздействие оказывают такие «минутки памяти».

Автор идеи «голосов с пожелтевших страниц» — Евгений Пашкевич — рассказывает: «Мы хотели взять частные случаи, показать личные трагедии. Отбирали истории, которые бы можно было положить на видеоформат и создать сюжеты продолжительностью полторы-три минуты». В первых роликах проекта сотрудники музея решили раскрыть такую ​​тему, как оккупация Беларуси. О ней рассказывают не только подпольщики или военнопленные, но и простые люди, которые могли и случайно попасть в этот замес. Сотрудники музея цитируют воспоминания узников гетто, тюрем, лагерей смерти. Но и непосредственные участники военных событий могут рассказать про неприглядную, ужасную, неведомую нам войну.

«Пятница 2 июня. Второй день жизни на болоте. Спим в воде, подложив под себя веток из березы. Снизу вода, а сверху дождь — тоже вода.

Питаемся сухарями и салом. Немцы и полиция блокировали наше отступление в Козьянские леса. Что бы ни случилось, необходимо было прорвать кольцо противника и выйти в тыл карательной экспедиции...

Сегодня третий день живем на болоте... Немцы очищают деревни. Забирают всю скотину, семена и взрослых мужчин. Далеко слышится мычание коров: немецкие пастухи гонят их на болото. Метров в 70 от нас заработал вражеский автоматчик. Мы в составе бригады и отряда № 3 ушли глубже в болото, которое на карте значилось как непроходимое.

Вторник 6 июня. Шестой день жизни на болоте...

Отборные каратели-головорезы все ближе подходят к нам. Хорошо уже слышны их ругань и речь. По национальности они были разные: немцы, чехи, поляки, румыны, финны, украинцы, русские, латыши, литовцы, эстонцы, белорусы и другие...

Речь немцев и полицаев все громче приближалась к нам. Идти дальше было невозможно. Решили немедленно погружаться в трясину, которая охотно приняла нас по самую шею, а на головы пришлось надеть куски мха, и так мы в трясине продержались с 14.00 до 20.00 вечера, пока не прошли три цепи карательных войск. Они постоянно штыками пороли моховые кочки. И простреливали автоматами.

В этот трагический день погибло очень много партизан. На болоте трупы быстро разлагались, и повсюду разносился запах. Картина была ужасная.

Продолжаем жить восьмой день на болоте. Ночлег устроили на болоте и спали до 10.30 утра. Затем проснулись. Вместо завтрака посмотрели друг на друга и молча взяли курс на озеро Ельня. Ноги уже не двигаются. Едва ползем.

От карательной операции искало себе спасения и гражданское население, которое заведомо уносило в определенные знакомые им места муку, крупы и другие продукты. Однако под натиском карателей гражданское население бросало свои скудные запасы и уходило вглубь болота. Мы в нескольких местах находили ржаную муку, которую сносили в одно место и организовывали так называемую мучную базу. Посуды для приготовления пищи у нас не было. Колотуху из муки делали сразу в луже и сырое тесто употребляли как деликатес...»

(Из воспоминаний партизана.)

Елена ДЕДЮЛЯ, Татьяна ПОЛИТЫКО