В 1985 году страна готовилась широко и торжественно отметить 40-летие Победы советского народа в Великой Отечественной войне. Повсюду — в школах и вузах, на предприятиях и организациях — проходили вечера памяти, встречи с ветеранами войны, творческие вечера.
Руководство Минской партийной школы, где я тогда работал, решило организовать встречу с Василем Быковым. И поручило это сделать мне как заведующему кафедрой журналистики и литературы.
Писательская популярность Быкова в те годы была просто фантастическая. Все и везде хотели его видеть и слышать. А накануне юбилея он был буквально нарасхват. Его "доставали" через жену, через родственников и земляков, через друзей. Иногда ему приходилось выступать не то что каждый день, но даже несколько раз в день. Такая суета, конечно же, не давала писателю возможности работать и не могла не раздражать его. Он, как только мог, отказывался от назойливо-надоедливых, бесконечных просьб.
Зная все это, я не рискнул Быкову звонить сам. С ним мы тогда еще не были знакомы. Обратился за помощью к тогдашнему секретарю Союза писателей, одному из ближайших друзей Быкова Нилу Гилевичу.
— Хорошо, — согласился он, выслушав мои аргументы в необходимости такой встречи. — Попробую переговорить. Только вы меня не торопите, нужна благоприятная ситуация.
А в скором времени Нил Симонович позвонил и обрадовал меня:
— Василий Владимирович согласился. Определите день и время.
В определенное время наш актовый зал был, конечно же, переполнен. Василий Владимирович зашел с хмурым, сосредоточенным лицом, немного даже настороженный, как бы ожидая какого-то подвоха, неприятных вопросов. В те годы, несмотря на величайшую народную популярность, официальная критика нередко упрекала писателя в излишней склонности создавать образы предателей, дезертиров, в дегероизации событий прошлой войны. И кто знает, что ждет его в этом партийном учреждении...
Слушатели и преподаватели школы встретили Быкова овацией. Василий Владимирович под шквал аплодисментов почувствовал себя неловко, однако лицом потеплел. Жестом попросил тишины и, отказавшись от всяких предварительных речей, сразу же начал отвечать на вопросы. А их — устных и письменных — было множество. Василий Владимирович ответил на все. Хотя для этого понадобилось почти три часа.
После встречи ректор школы М. Пахомов пригласил Василя Быкова к себе в кабинет — немного отдохнуть, выпить стакан чая, обменяться мнениями. Василий Владимирович честно признался, что не ожидал встретить здесь такой доброжелательности, любопытства и, самое главное, такой осведомленности. Встреча ему явно понравилась.
3 Василем Быковым мне посчастливилось встречаться еще несколько раз. Не скажу, чтобы наши отношения были близкие, дружеские, но достаточно уважительные и даже доверительные. Решаюсь так судить вот по какому факту.
В начале января 1989 года к нам в республику приехала комиссия из ЦК КПСС, чтобы на месте почувствовать общественно-политическую атмосферу, узнать о настроении творческой интеллигенции и так далее. Комиссия встречалась с партийными работниками, депутатами разных рангов, с представителями оппозиции, молодежью. Встал вопрос о встрече членов комиссии с Василем Быковым.
Тогдашний секретарь ЦК КПБ Валерий Печенников обратился к нам, сотрудникам идеологического отдела, с вопросом:
— Кто знаком с Быковым?
— Я знаком, — пришлось признаться мне.
И тут одновременно я выразил сомнение: вряд ли он согласится на эту встречу.
— Надо попробовать!
Я позвонил Василию Владимировичу на домашний телефон и сказал, что хотел бы видеть его по очень важному делу.
— Приезжайте ко мне на квартиру.
Как я и предполагал, разговор оказался непростым.
— Нечего мне встречаться с этими цековскими чиновниками! — даже не дослушав меня, решительно запротестовал Василий Владимирович. — Знаю я все это. Выслушают, покачают головой, а затем перекрутят все, как им нужно.
Мне стоило немалых усилий убедить его в том, что эта комиссия необычная, люди искренне хотят во всем разобраться и поэтому его, Василия Владимировича, мысль будет для них и для дела очень важной.
Подумав некоторое время, Василий Владимирович смягчился:
— Хорошо, поверю вам. Поедем.
Встреча состоялась в Доме литератора и длилась более часа. О чем был разговор — не знаю, я об этом Быкова не спрашивал. Но разговором он, кажется, остался доволен.
Хемингуэй однажды сказал, что лучшая школа для писателя — несчастливое детство.
А Твардовский прибавил сюда еще и юность. В этом плане Быкову «повезло». Как он сам признавался:
— У меня не было счастливого детства. И поэтому воспоминания о нем радости мне не приносят... Пришлось оно на тяжелые тридцатые годы — чудовищные в социальных и политических отношениях. Голод, бесправие. Конечно, дети не переживали в полной мере того, что пришлось на долю родителей. Но эта атмосфера воздействовала на детскую психологию, которая формировалась. И моя эмоциональная память сохранила много печали... Что касается следующих лет, то они были еще хуже.
Летом 1941 года после окончания школы ФЗН (фабрично-заводского обучения) Быкова, получившего специальность каменщика, направили на работу в город Шостка Черниговской области. Там его и застала война. Все, что он пережил в годы военного лихолетья, подробно описано в его книге «Долгая дорога домой». Пересказывать не имеет смысла. Хочу только отметить: дважды Василий Владимирович был на грани жизни и смерти.
Первый раз, когда он, отстав от колонны молодых ребят, которых мобилизовали в военкомате и направили в тыл, зашел в какой-то недостроенный дом и в изнеможении прилег в углу. И вот как об этом вспоминал Василий Владимирович:
«Кажется, только задремал, как кто-то засветил в глаза фонариком. Оказалось, что военный патруль. Меня забрали в комендатуру. Там обыскали, отобрали все документы, небогатые мои вещи в полевой кирзовой сумке. Особое подозрение вызвал небольшой лист географической карты, выдранный мною из учебника в какой-то школе. На той карте я отмечал линию фронта по сообщению ТАСС. Кричащий старший лейтенант в синей фуражке НКВД требовал признаться, какое и от кого я получил задание.
Я божился, что отстал от колонны, но он не хотел и слушать. Что я задержанный шпион — свидетельствовала та карта».
Нелепое происшествие могло закончиться трагически. Задержанных в комендатуре оказалось несколько человек. Утром их начали выводить по двое. Назад никто не возвращался. Страх охватил Быкова: так нелепо погибнуть. И опять-таки лучше всего дать слово самому писателю:
«Нас вывели за комендатуру на огород. Здесь буйствовало картофелище, были какие-то гряды. А дальше — старый поломанный забор и чужой соседский садик. Поняв, что нас ждет, я не сдержался, слезы сами хлынули из глаз. Моего соседа тут же белобрысый свалил выстрелом в затылок и вернулся в комендатуру за угол. А мой конвоир что-то медлил. Спросил только: „Откуда будешь?“ — „Из Беларуси“, — сказал я сквозь слезы и услышал тихое: „Беги! Туда!“ Я бросился через картошку, к близкому забору, и, как уже перелетел через него, сзади бухнул выстрел. Вверх».
Второй раз смерть оберегала младшего лейтенанта, командира второго стрелкового взвода Василя Быкова на днепровских плацдармах зимою 1943 года. Возле какого-то села, на краю кукурузного поля, вспыхнул бешеный бой. Быкова ранило в ногу. «Ну, все, подумал я, лежа на снегу. Если пуля перебила кости, то я тут и останусь. Чтобы проверить это, попытался вскочить — нет, нога не подломилась.
Toe, что я вскочил, наверное, было неожиданно для немецкого танкиста, и он повернул танк на меня. Преклонив колени, я направил свою кумулятивную гранату и швырнул в танк. Кажется, однако, граната не взорвалась, или я промахнулся. И в тот же момент едва выкрутился из-под танковой гусеницы, траки которой проехали по полам моей шинели. Меня засыпало снегом, я схватился за автомат, но, вытащив его из снега, не мог взвести затвор, магазин свернут в сторону и раздавлен. Немцы тем временем были уже близко и кричали: „Рус, сдавайся!“
Танк, который чуть не раздавил меня, был, может, в метрах пятьдесят вперед, и тогда там возникла стремительная фигура, она размахнулась — и на броне танка взорвалось...»
Быков оказался в санчасти, под которую приспособили обычный сельский дом. Но вскоре в село вошли немецкие танки. Раненые разбегались, остались только те, что не могли ходить. У Быкова за ночь нога распухла так, что он не мог уже и ступить. Однако и оставаться в доме было нельзя. С трудом он выполз на дорогу. К счастью, ехала попутная повозка, которая и подобрала его.
Василий Владимирович вспоминает: «Я обеими руками держусь за что-то в повозке и смотрю назад, на село У церкви вижу нашу санчасть в нехуцевой мазанке. Один танк вдруг останавливается и с улицы двумя выстрелами бьет по домику, тот пропадает в облаке пыли. И все. Видимо, те, что там оставались, обстреляли его или бросили гранату, вот танк и расправился с ними. По всей вероятности, то же наблюдал откуда-то и мой комбат, который заходил перед тем, как пойти собирать батальон. Так он, конечно, решил, что там остался и Быков. Так меня списали из числа живых, так как в тот полк я больше не вернулся».
Василь Быков в литературе дебютировал довольно поздно — в тридцать два года. Но очень стремительно приобретал известность и популярность. Его настоящий взлет как писателя начался с повестей «Журавлиный крик» и «Третья ракета». Обе были напечатаны в «Маладосці».
Василий Владимирович позже вспоминал об этом с явным удовольствием: «Главный редактор Пимен Панченко сказал мне по этому поводу немного ласковых слов. Они, конечно же, поднимали настроение, добавляли желания писать и еще. На каком-то совещании ко мне подошел молодой ученый и начинающий прозаик Алесь Адамович, который поздравил с правдой войны, появившейся на страницах и белорусской печати. Я был благодарен обоим. В стране появлялась новая литература с новым видением мира и, в частности, прошлой войны. Главной идейно-художественной изюминкой этой литературы стало признание наличия на войне не только внешнего, так сказать, врага — немецкого фашиста, но и кого-то внутреннего, не хуже немца. Раньше это был просто предатель, иногда кролик, дезертир. Теперь стал еще и перестраховщик, карьерист, эгоист».
Вот почему путь В. Быкова на литературный Олимп не был, образно говоря, усеян розами. Розы, конечно, были, но хватало и шипов. Та новая литература, которая рождалась в 60–70-е годы прошлого века, требовала от писателя не только таланта, исключительной искренности и честности, но и мужества.
Начиная каждое новое произведение, Быков практически шел по целику, прекрасно понимая, что он затрагивает болезненные темы и вызовет, если применить военную терминологию, огонь на себя. И так оно, как правило, и было.
И на протяжении многих лет Василь Быков не переставал доказывать — и в художественных произведениях, и в публицистике, и в публичных выступлениях — свое священное право как писателя говорить о войне всю правду, какой бы горькой она ни была.
В годы перестройки так называемые либерально-демократические силы всячески стремились присоединить Василя Быкова к своим политическим играм, давая ему определения «апостол правды», «совесть нации» и тому подобное. Писатель относился к этому довольно трезво и даже критично: «я не лидер и не „совесть нации“, я простой, битый жизнью белорус, у которого только одна цель — остаться честным...»
После нескольких лет жизни за границей Василь Быков вернулся на родину. Вернулся, правда, по печальному поводу. Операция, которую ему сделали в Чехии, прошла не совсем удачно. Страшную болезнь, закравшуюся во внутренности, до конца победить не удалось.
Василия Владимировича положили в Боровляны. К нашим специалистам, которые, надо отдать им должное, имеют в этом деле немалый опыт. Дай же, Боже, нашему знаменитому писателю полного выздоровления!
К сожалению, чуда не произошло. Василь Быков умер. Вечером 22 июня. Есть в этом некий мистический знак: Человек, который всю свою жизнь писал о войне, ушел из жизни в день, когда эта война началась.
Что тут скажешь? Жаль, бесконечно жаль, что перестало биться сердце великого писателя Беларуси. В том, что это действительно большой талант, не сомневается, думаю, никто.
Неприятно, досадно, что тут же начались разные политические спекуляции. Все три московских телеканала, например, заявили, что Быкова преследовала Советская власть, несладко ему жилось и при нынешнем строе.
Что же, определенным силам обязательно нужно сделать из Быкова пожизненную жертву — ни писать, ни жить, ни дышать ему здесь, видите, не давали. Однако же все произведения публиковались в белорусской периодической печати и почти параллельно выходили в Москве. Все (за исключением «Мертвым не больно») издавались отдельными книгами большими тиражами.
Так что не надо делать из Василя Быкова мученика, а тем более революционера. Прежде всего он — писатель, и тем войдет в вечность.
Зиновий ПРИГОДИЧ
Фото Анатолия КЛЕЩУКА
В повестке дня — утверждение концепции нацбезопасности и военной доктрины.
Финалистка проекта «Академия талантов» на ОНТ — о творчестве и жизни.
Почти тысяча двести человек соберутся, чтобы решать важнейшие вопросы развития страны.
