По оценке, сделанной Чрезвычайной государственной комиссией (ЧГК) в августе 1944 года, число жертв Тростенца составляет 206 500. Это место самого массового уничтожения людей на территории Беларуси и вообще бывшего СССР в годы Второй мировой войны. Оно объединяет несколько объектов. Рядом с Малым Тростенцом был создан лагерь принудительного труда, который удовлетворял потребности оккупантов. Здесь действовали асфальтный завод, лесопилка, мельница, сапожная, портняжная, столярная и слесарная мастерские, крупное сельское хозяйство. Жизнь принудительных работников была недолгой, истощенных жертв убивали…
Мученическое место
Минская областная комиссия содействия ЧГК начала работу в Малом Тростенце после освобождения территории от немецко-фашистских захватчиков. Возглавлял ее генерал-майор Василий Козлов. В деятельности комиссии помимо судебных медэкспертов принимали участие белорусские писатели Михаил Лыньков и Кондрат Крапива. Сразу же на пепелище сарая на окраине бывшего колхоза имени Карла Маркса были найдены сотни обгоревших трупов.
В урочище Благовщина, находящемся в 1,5 километрах от деревни Малый Тростенец, комиссия по расследованию преступлений, совершенных оккупантами, нашла 34 ямы-могилы, заполненные человеческими останками и пеплом. Здесь массово расстреливали жертв, включая привезенных в Минск граждан Германии, Австрии, Чехии и других европейских стран. Убитых закапывали в заранее подготовленных больших рвах. В 1943 году, чтобы скрыть следы преступлений, специальная зондеркоманда заставляла узников вскрывать могилы, крюками доставать оттуда тела убитых и сжигать…
Третьим местом уничтожения было урочище Шашковка, где жертв сжигали в кремационной печи.
Перед «Вратами памяти»
Несмотря на то, что на территории, где в годы войны совершались массовые убийства, были установлены скромные памятники, об истории Тростенца долгое время было мало известно. Вырастали поколения минчан, которые ничего не знали об этом месте, пока в начале 2000-х годов на государственном уровне не было принято решение о создании мемориального комплекса «Тростенец». Первая очередь мемориала и его основная композиция «Врата памяти» были торжественно открыты 22 июня 2015 года. А летом 2018 года во время открытия второй очереди на месте массовых расстрелов в урочище Благовщина присутствовали президенты трех стран: Беларуси, Германии и Австрии.
Тростенец стал памятником общеевропейского значения. Вышли сборники документов и книги, посвященные трагедии, которая здесь происходила. По комплексу устраиваются экскурсии. Но история Тростенца еще не досказана, и нам нужно работать с культурой памяти. Осталось много вопросов. Большинство имен жертв неизвестны. Невозможно проследить, через что проходили люди, которые были здесь уничтожены.
«Любой памятник — это увековечение определенного события, истории на государственном уровне. В Тростенце можно рассказывать об уничтожении еврейского населения — минского и европейского. И сейчас акцент делается именно на гибели граждан европейских стран. Но здесь уничтожались и Минские подпольщики (и очень много), партизаны, мирные жители», — замечает заведующий отделом военной истории Беларуси Института истории НАН Беларуси Алексей Литвин.
Разные способы уничтожения. Разнообразные категории узников: еврейское население, военнопленные, участники антифашистского сопротивления, гражданские жители. Заранее спланированные убийства и расправы с теми, кто попал в облаву. История этого мучительного места непростая. А после того как в Минске появился такой шикарный мемориальный комплекс, стала ли она более доступной и понятной современным поколениям? И что еще можно сделать, чтобы молодые люди смогли почувствовать, какая ужасная трагедия здесь происходила?
Новый источник
В течение 2014-2018 годов весь комплекс земляных строительных работ, которые были связаны с мемориализацией Малого Тростенца, сопровождался археологическим наблюдением. Фиксировались остатки застройки, собирались и описывались материалы. У археологов Института истории НАН Беларуси тысячи находок. Были обнаружены вещи личного обихода: чашки, вилки, ложки, разнообразная посуда, разного рода монетный материал, пуговицы, украшения, косметические и медицинские средства. В годы войны велась кампания по переселению людей, в дорогу разрешалось брать не более одного-двух чемоданов. Естественно, в неблизкий путь люди старались прежде всего взять вещи, удобные для пользования, — именно их находили как в самом лагере, так и на расстрельном поле.
— Мы получили абсолютно новый тип исторических источников. До сих пор для изучения Тростенца использовались всего несколько их видов: воспоминания, которые зафиксированы в сборнике документов, а также материалы следственных действий, проводившихся во время изобличения лиц, которые в той или иной степени были задействованы в охране лагеря либо в уничтожении людей во время карательных операций. А теперь мы имеем многотысячную коллекцию предметов, которые принадлежали жертвам, находившимся в лагере либо были депортированы из Западной Европы для уничтожения в окрестностях Малого Тростенца, — рассказывает заведующий отделом археологии Средних веков и Нового Времени Института истории Вадим Кошман.
— Благодаря таким находкам можно возвращать имена?
— Вышла моя статья в «Белорусском историческом журнале», где делается попытка связать вещи жертв с определенными лицами. Но это очень сложно. Во-первых, выборка не такая большая. Во-вторых, нужно понимать, что в западноевропейской традиции не было принято обозначать, кому вещь принадлежит, — она же массовая, повседневная. Подписывались вещи, когда человек был в местах заключения, например, находился в тюрьме, в лагере на Широкой либо на Володарского. В такой жертве могли быть подписаны ложка, вилка, котелок — тут уже можно идентифицировать человека. Такие находки также были выявлены в Малом Тростенце, они описываются в материалах 1944 года. Другое дело, что это проблема советской традиции памяти: раньше запроса на персонализацию фактически не существовало. Абсолютно достаточно было назвать многотысячную цифру погибших, не актуализируя информацию, что это за люди и откуда они.
— Может, такая обезособленность как раз одна из причин того, что военная история не трогает молодежь, и о Тростенце не знали даже столичные жители?
— Надо учитывать и исторический контекст. Тема Холокоста советским государством почти не поднималась, и все было представлено как геноцид советских граждан. В тоже время в Тростенце массово уничтожались евреи из Минского гетто и из Западной Европы. Вот это отношение, что люди «не наши» и тема «не та», тоже сыграла роль. Депортированные из Западной Европы известны поименно, сохранились списки — это 26-27 тысяч человек, — но там были уничтожены и тысячи советских граждан. И здесь есть вопросы. Какое количество людей попало сюда во время облав и было расстреляно? Или: какие жертвы находились в тюрьмах города Минска? Мы не знаем фамилий этих людей, их национальностей. Минское гетто было до ста тысяч человек, почти все эти люди погибли, и частично они уничтожались и в Малом Тростенце. Но опять же: в каком количестве? Вообще мы не знаем точно цифры, сколько же людей погибло в Тростенце. Заключение Чрезвычайной комиссии 1944 года — всего лишь мысль людей, что здесь могло быть столько уничтоженных. Для установления точного количества было сделано недостаточно, и та цифра, которая сейчас существует, — 206 500 — как не может быть опровергнута, так и не может быть подтверждена. В тоже время мы не имеем критериев подсчета ни по одному лагерю, концлагеря — они везде приблизительные.
— Исследования, которые вы проводили, тоже не помогут вернуть цифру?
— Это проблема и судебно-медицинская, и археологическая, и историческая. Если захоронения просто сделаны без кремации, без сжигания потом тел, то в принципе воссоздать число жертв в определенной траншее было бы возможно, если бы она полностью была раскопана. Опять же, если таких могил 34, мы можем придумать алгоритм для подсчета. Однако в последующих могилах людей могло быть и больше, и меньше. Затрудняется это еще и тем, что тела в конце 1943 года выкапывались и сжигались, а по кальцинированным костям, по пеплу не скажешь, сколько там было уничтоженных. С другой стороны, нужно оценивать людской потенциал. Могло ли быть такое количество заключенных в Минске? Разве мы знаем демографическую ситуацию города перед войной? А что известно о периоде 1937-1939 годов и цифре репрессированных? А проблема беженцев: какое количество людей покинуло город или вернулось в него? Так с чего будем вести подсчет?
— Сегодня Тростенец стал местом международной памяти. А не мало ли мы говорим о том, что там уничтожались жители Беларуси?
— Мы делаем ошибку, когда хотим разделить жертв по государственности и национальной принадлежности, на «советских» или «несоветских». Это жертвы ужасных событий, которые происходили на период оккупации. В любом случае это место трагедии тысяч и тысяч людей. Я рад за белорусскую власть, что у нас идут на то, чтобы увековечить память людей, которые точно уничтожены в этом месте. Со стороны Австрии, Германии или Чехии мы имеем стопроцентные источники — депортационные списки и данные, сколько из них доезжало (в среднем 900–1000 из каждого эшелона). И если известно, что люди были перевезены и уничтожены здесь, почему их имена и фамилии не увековечены? Тем более многие наши соотечественники не знали, что здесь такое происходило. Проблема в другом. Существует мысль, что Тростенец становится местом памяти австрийцев, немцев или чехов, а мы не можем сделать свой «массив имен», потому что точно не знаем тысяч советских жертв. И это при том, что депортированных жертв было два десятка тысяч, а по заключению 1944 года в Тростенце уничтожено около 200 тысяч. Кто остальные 180 тысяч? А это и евреи Минского гетто, и граждане Минска и окрестностей, партизаны, подпольщики, скорее всего, военнопленные, мирные жители, попавшие во время облав, люди, попавшие под определенные подозрения либо убитые во время определенной акции. Учетных документов этих людей не сохранилось, да в ряде случаев даже немцы не вели такой подсчет.
— По найденным вещам трудно определить, откуда прибывали жертвы?
— Археологи исходят из того, что в обиходе советских граждан вещей западноевропейского происхождения почти что не было. В то же время на множестве обнаруженных предметов можно увидеть клейма производителей — Германии, Австрии, Чехии, обнаружен монетный материал этих стран и т.д. Естественно, что ими пользовались лица, которые были депортированы. В то же время когда мы находим монетный материал советского времени либо остатки обуви советского производства, понимаем, что это принадлежало либо выходцам из Минского гетто, либо другим гражданам Минска разных национальностей. Здесь нужно сделать важное замечание. Среди находок превалируют, безусловно, вещи западноевропейского производства. Почему? Люди сюда ехали жить. У них был чемодан, который изымался в лагере, вещи сортировались: что-то продать, отдать на переплавку. А что могли иметь граждане, которые до этого попали в тюрьму, минский лагерь либо были захвачены во время облавы? Фактически ничего! Если видим диспропорцию, нужно говорить не о том, что там количество уничтоженных депортированных лиц намного больше, просто так сложились обстоятельства. У советских граждан, евреев Минского гетто, которых везли сюда также на уничтожение, большого количества вещей просто не могло быть. Экскурсоводы, некоторые историки допускают многочисленные ошибки в высказываниях. Например, туристу могут сказать, что Малый Тростенец — это лагерь смерти, и там было уничтожено более 200 тысяч людей. Но там находился трудовой лагерь, там не было структуры для целенаправленного уничтожения. Лагерь даже нанимал людей для выполнения тех или иных работ, и они имели право выхода за его территорию. А вот по сторонам лагеря существовали места для расстрела, и именно они дают ужасную статистику жертв.
Почти все депортированные лица западной группы даже не были в лагере Малый Тростенец. Они приехали на поезде, их загрузили в автомашины и перевезли на место расстрела в окрестностях. Важно говорить, что было несколько мест уничтожения. В Малом Тростенце также погибли сотни и сотни людей, но он предназначался для трудовой эксплуатации, а не целенаправленного уничтожения. К жертвам лагеря относят и шесть с половиной тысяч людей, которых нашли сожженными в сарае. Однако в абсолютном большинстве это не узники лагеря, а лица, привезенные из минских тюрем, — их доставляли из обширной или других мест и сразу же расстреливали.
— Можно ли сказать, что Тростенец — место памяти, связанное с минскими подпольщиками, вообще сопротивлением?
— Это так, но надо говорить шире: Малый Тростенец с Благовщиной и Шашковкой — это общая могила граждан Западной и Восточной Европы. Не надо забывать, что в Минске было много мест уничтожения — не только Тростенец. Отведя конкретному месту сакральный статус, нельзя забывать о других.
— Но ведь и территория Тростенца пока не исследована полностью…
— В настоящий момент возможность проведения исследований сохранилась только на месте бывшего лагеря, потому что территория расстрельного поля в Благовщине покрыта плитами. Фактически она законсервирована. Если будет востребованность, в любое время там можно провести исследования. И это только лучше для того места, потому что, начиная сразу после Второй мировой войны, почти до создания мемориального комплекса там работали «черные копатели», которые раскапывали могилы с целью добыть определенные вещи. Была и остается другая проблема: на территории бывшего лагеря загорали, жарили шашлыки, выгуливали собак. Люди привыкли там так проводить время, и сегодня некоторые постройку мемориального комплекса восприняли просто как благоустройство территории, создание парка с определенными благами цивилизации, нормальными тропами и так далее…
— И что нужно сделать, чтобы возвращать ощущение истории?
— Вы затрагиваете сферу общечеловеческую. По моему мнению, мало какая цивилизация смогла решить этот вопрос: что сделать такое, чтобы люди ценили предков, определенные места. Надо учитывать прерванность поколений и понимание, что мы связаны с людьми, которые там могут лежать. Мало кто из потомков бывших советских граждан может сказать, что там убиты его родственники. Бесспорно, информационная составляющая подобных мест должна быть более активной. Это и расширение экскурсионных программ, и создание современного сервиса для мобильных телефонов, чтобы через QR-коды можно было получать сведения о месте, его истории, предназначении лагерных построек. Комплекс, по моему мнению, должен быть более «живой». Там сейчас присутствует монументальность, однако отсутствует «живая история» — фотографии жертв, их биографические данные, в конце концов, допустимы даже какие-то мультимедиа, типа экрана, на котором постоянно бы транслировался документальный 10-минутный фильм 1944 года о Малом Тростенце.
Елена ДЕДЮЛЯ
В повестке дня — утверждение концепции нацбезопасности и военной доктрины.
Финалистка проекта «Академия талантов» на ОНТ — о творчестве и жизни.
Почти тысяча двести человек соберутся, чтобы решать важнейшие вопросы развития страны.
