«Амбарная книга» от Мальдиса, протоколы от «Маладняка»... Какие тайны готов открыть архив в ближайшее время?

«Гляджу на літар бісерны суплёт,

Чытаю лёс... То плачу, то смяюся.

Адзін лісток — як сведка, што народ

Не знік, не ўпаў, не змёр на Беларусі»

Это строки из стихотворения поэтессы Ирины Богданович, которым открывается альманах «Аўтограф», изданный к 60-летию Белорусского государственного архива-музея литературы и искусства, которое пришлось на только что прошедший год.

Сюда, в старинное здание на минской улице Кирилла и Мефодия, приходят ученые, писатели, журналисты и все, кто хочет прикоснуться к тайнам белорусской истории, подержать в руках рукописи и письма знаменитых людей, понять подоплеку событий... Какие тайны готов открыть архив в ближайшее время? Об этом мы поговорим с его директором Анной Запартыкой.

— Готовились отмечать свой юбилей широко, за год-полтора начали готовиться, но из-за пандемии произошло все скромно, в кругу сотрудников, — вздыхает Анна Вячеславовна. — Правда, онлайн получили много поздравлений, был установлен экран, благодаря чему к нашему торжеству присоединились коллеги-архивисты, писатели, ученые. Было и много публикаций, главный же юбилейный проект — издание альманаха «Аўтограф». Название неслучайно: в нашем архиве когда-то была настенная газета с таким названием, еще во второй половине 1980-х, в ней мы помещали факты из повседневной жизни архива. В альманахе отражена история создания архива и его фондов — актеров Владомирских, Ивана Шамякина, Владимира Короткевича, Язэпа Пущи, Адама Бабареко и многих других. В разделе, для названия которого взято фирменное словечко Адама Бабареко «уздалле», рассказывается о документах белорусского зарубежья. В конце мы поместили небольшую энциклопедию архивистов «Наши предшественники»...

— Вы упомянули «уздалле» Бабареко... До сих пор рекомендую всем познакомиться с двухтомником Бабареко, подготовленным и выпущенным вами и Виктором Жибулем на основе материалов архива. Фигура Бабареко подтверждает, что и сто лет назад на Беларуси были мыслители и экспериментаторы европейского уровня. Выход двухтомника стал сенсацией... Что-то подобное еще готовится?

— В прошлом году вышла книга до сих пор не изданных дневников белорусских писателей военного времени «Мы жылі ў буднях барацьбы». Сейчас занимаемся творческим наследием белорусского певца Михаила Забейды-Сумицкого, которому в прошлом году исполнилось 120 лет. Вы можете видеть в кабинете экспозицию, посвященную ему. Редкие документы — те, что касаются его пребывания в Маньчжурии, в Харбине, где певец жил до 1932 года. Вот полный рабочий список —в каких школах Харбина он преподавал. Он же окончил экономическое отделение юридического факультета— так называлось высшее учебное заведение в Харбине. Забейда-Сумицкий был практичный человек, думал, если не получится с оперой, или вдруг, не дай Бог, голос пропадет —а он же болел часто, и туберкулезом в том числе, — будет «запасная» профессия. Сохранились фото из его архива с дарственными надписями легендарных оперных певцов мира, с некоторыми он познакомился еще в Харбине — тогда многие разъехались по разным мировым театрам. Вот афиши и другие документы, рассказывающие о том периоде, когда Забейда-Сумицкий приехал в Милан, где окончил школу известного оперного певца и педагога Карпи. На стенде свидетельство об этом. С 1940-го Забейда-Сумицкий живет в Праге, работает в Национальном театре. У него была мечта — переехать на Беларусь. Ему содействовали в этом Григорий Ширма, Максим Танк. В 1963-м году с их помощью Забейда-Сумицкий приехал с гастролями в БССР, дал очень много концертов — от Минска до Бреста и Гродно. Вот фото музыканта с Короткевичем и его женой. Но случился 1968-й год, события в Чехословакии, и переезд не произошел. В Чехословакии, где обострились антисоветские настроения, даже были уничтожены пластинки с записями белорусских песен в исполнении Забейды-Сумицкого, которого и по сей день там-сям за границей называют «советским» певцом.

— Я знаю, что документы архива использованы и в подготовке изданий к юбилею Владимира Короткевича...

— Да, как раз сейчас у нас проходит выставка, посвященная рисункам Короткевича, точнее, «амбарной книге», как называл ее Адам Мальдис. В доме Мальдиса хранился бланк канцелярской книги. Когда Короткевич увидел ее у друга, сделал на обложке надпись: «Часопісь інвентарнага ўліку выпітага», там начали появляться шуточные записи и рисунки. Много рисунков вошло в 19-й том собрания сочинений Короткевича в 25-и томах, который выходит в издательстве  «Мастацкая літаратура». Короткевич очень узнаваемо делал шаржи — Бородулин, Прашкович, Гринчик... Когда мы увидели вот этот женский портрет, сразу узнали: архивист Янина Киселева. А вот как представил Короткевич себя и друга: «Памятник Мальдису и Короткевичу. Такими нас будут представлять потомки в 2068-м году». Этакие античные атлеты...

— Очень неформальная, так сказать, книга... Взять картину, как отмечали писатели день ракетных войск: стол, над которым высовывается несколько пар ног, одни — в женской обуви... И реплика какого-то Славичка, спрашивающего, а где дяди и тети?

— Славичек — это сын Адама Мальдиса.

— Так вот, если вы имеете дело с такими артефактами, интимными, не предназначенными для публики, возникают ли какие-то этические ограничения?

— Ну, что касается шуточных рисунков Короткевича, он бы и сам выставил все, не задумываясь. К тому же мы не делали эту выставку для широкой публики. С другой стороны, с течением времени подтексты, затрагивающие конкретных людей, исчезают... Да и окружение Короткевича — люди раскрепощенные в хорошем значении этого слова. Они умели посмеяться над собой. Такие камерные, очень личные документы могут открыть много нового, объяснить аспекты биографии, дружба... Например, когда Мальдис и Короткевич жили в соседних домах, то «перемигивались» лампами. Мол, приходи... Разве можно выдумать такую яркую деталь? Дай Бог сегодняшним писателям так дружить... Их настроения передает знаменитый рисунок «Шляхціц з паловай выдзертай барады». Кто вырвал ему ту бороду, и кто под той бородой скрывается, кого из своих знакомых Короткевич рисовал — пока не выяснили. Книга с интересной историей. Мальдис вез ее, чтобы подарить Оршанскому музею, но не подарил, и долго потом шутил, почему «сзади стояла Запартыка и толкала меня, чтобы я отдал книгу архиву». Действительно, я уговорила Адама Осиповича оставить раритет нам, в его личном фонде. Мальдис, кстати, очень обрадовался, когда узнал, что мы сделали эту выставку. Есть у нас еще один подобный альбом, его привез из Риги художник Вячка Телеш. Весит тот альбом, наверное, около десяти килограммов. Там также много рисунков Короткевича.

— Приближаются два заметных юбилея — Ивана Шамякина и Ивана Мележа...

— О Шамякине мы уже готовим экспозицию. По Мележе тоже будет выставка, наверное, еще и виртуальная. Будет материал для журнала «Полымя» на основании документов, которые раньше не печатались — имею в виду не художественные произведения, а доклады, выступления. Изучая фонд Мележа и Союза писателей, обнаружила одно выступление на 4-м пленуме Союза писателей СССР 1963 года, рукопись которого отличается от того текста, что опубликована в собраниях произведений. В рукописи упоминается много фамилий белорусских писателей — и в критическом, и в одобрительном смысле. Но почему-то Мележ на рукописи обозначил для машинистки: печатать без фамилий...

— Часто ли встречаются такие несовпадения, и всегда ли стоит возвращать сделанные купюры?

— Если они сделаны в соответствии с мнениями цензуры — конечно, надо возвращать. Что насчет редакторских правок — здесь уже другое, это работа над стилем, которая часто шла на пользу произведению. Но бывало, что купюры возникали по техническим причинам — скажем, не помещалась на страницу какая-то строчка или строфа... И с согласия автора текст сокращался. Это тоже нужно исправлять. Когда мы готовим к изданию какой-то сборник, обращаем на это внимание. Для нас важен самый первый оригинал, автограф. Конечно, после автографа может быть машинопись, переработанный текст. Автограф может быть только эскизом, замыслом. А после автор мог садиться за машинку и работать над вторым, третьим вариантом... Впоследствии произведение попадало в редакцию или издательство, там работали редактор, цензура. Когда готовилось издание воспоминаний Павлины Меделки, видно по рукописям, как что-то зачеркнул один редактор, второй, третий... Меделка не соглашалась, что-то возвращала, уже в машинописи. В конце концов ее воспоминания «Сцежкамі жыцця» вышли в очень обрезанном варианте. Она и не дождалась своей книги, не подержала в руках. Но в архиве сохранился полный вариант.

— Про известных медийных персон всегда много публикаций... А о ком из незаслуженно малоизвестных вы собираетесь упомянуть?

— Думаю, что мы отметим 120 лет Вере Андреевне Ниженковской, которая очень много сделала для белорусской культуры. Ее имя чаще всего упоминают в связи с Брониславом Тарашкевичем — она его первая жена. Но Вера Андреевна — еще и краевед, исследователь своей родословной, берущий начало от Кукольников — братья Кукольники ее близкие родственники. Поэт Нестор Кукольник, автор либретто оперы  «Иван Сусанин», либо «Жизнь за царя», и известный цензор Павел Кукольник. Ее отец, Андрей Снитко, историк-археограф, директор церковно-археологического музея в Минске. Вера Андреевна — родная племянница издателя Александра Власова, ее род имеет связи с Кончевскими, Пузыревскими, из последней ветви вышел известный художник. Ценность ее фонда очень высока. Вообще во время работы над какой-то персоналией встречаешь много интересного «косвенного» материала... Например, у Забейды-Сумицкого была учительница, певица Плотницкая... Я начала искать о ней сведения — а где о певице ХІХ века можно найти сведения, как не в журналах и газетах, где регулярно печатали отзывы на спектакли? Найти было нелегко, так как Плотницкая, видимо, потеряла голос и ушла со сцены, ведь в одной из сохранившихся рецензий так и говорилось — «Плотницкая сегодня была не в голосе». Так вот, меня поразило, что театральные рецензенты того времени писали не только о спектакле, о каждом исполнителе, но всегда писали и о зрителе, как зритель реагировал, как себя вел. Если кто-то разговаривал во время представления, стучал биноклем, не был внимателен, насчет этого появлялась возмущенная критика. Зритель воспринимался рецензентами как часть творческого процесса.

— Будете ли вы продолжать проект, посвященный годовщине «Маладняка»?

— Безусловно. Этот проект, в котором, кроме нашего архива, участвуют Издательский дом «Звязда», Музей истории белорусской литературы и Национальная библиотека Беларуси, рассчитан до 2023 года, то есть до столетия легендарного белорусского литобъединения. Самый активный участник этого проекта — наш сотрудник, поэт Виктор Жибуль. В альманахе «Аўтограф», например, размещена статья Жибуля «Неизданная книга “Супроць ветру” — итоговая работа Адама Бабареко про Язэпа Пущу: символика названия и проблема реконструкции текста», а также статья о фонде «молодняковца», полузабытого поэта Виктора Козловского. Архив наш имеет хороший опыт в исследовании истории «Маладняка» и «Узвышша».

— Как же он сохранился — на фоне арестов молодняковцев, уничтожения их рукописей?

— «Молодняк» расформировался официально, а документы, поскольку это было зарегистрированное учреждение, при ликвидации по закону должны были быть переданы в архив. Сегодня такое же правило существует. Вот документов «Узвышша» нет — были уничтожены, хотя мы вели их поиск. Сохранилась часть в архиве Адама Бабареко, в Национальном архиве. А документы «Маладняка» пересохранялись в бывшем архиве Октябрьской революции и социалистического строительства, под конец 1960-х были переданы в архив литературы и искусства. И было бы неплохо опубликовать эти живые, оригинальные документы с комментариями в отдельном сборнике. Протоколы заседаний частично использованы в сборнике Адама Бабареко, можно найти выписки из них во многих исследованиях. Но полного сборника материалов о жизни и деятельности «Маладняка» и самих молодняковцев нет. А там столько интересного!

— Очень важный и востребованный получился бы сборник! А вот в работе с архивными документами случаются мистические случаи?

— Да. Помню, как к нам приходил известный архивист Виталий Скалабан, он много работал с фондами Горецкого, Зоськи Верас, другими. И все говорил: «Интересно, чей же будет фонд № 500?». Когда Виталий Владимирович умер, нам передали его документы. И вот приходят ко мне сотрудники из отдела хранения, приносят на подпись бумаги по приему документов в новосозданный фонд Скалабана, и вижу я указанный номер фонда — № 500. Невероятно…

— Где же еще и открывать невероятное, как не в фондах архива литературы и искусства!

P.S. Поэтому внимание! В самом скором времени ищите на страницах «Звязды» новую рубрику — «Архивные истории». В каждом выпуске Анна Запартыка расскажет вам о сюжетах из уникальных фондов Белорусского государственного архива-музея литературы и искусства и о невероятных артефактах, которые можно там найти.

Людмила РУБЛЕВСКАЯ

Фото Яна ХВЕДЧИНА