Старые книги притягивают, заставляют задумываться о главных художественных ценностях, что сохраняются во временах, лучезарно воспитывают или хотя бы притягивают читателя последующих поколений.
Сборник стихотворений «Белая яблоня грома» яркого белорусского художника слова Рыгора Бородулина изданием с 1988 года. «Московская «Молодая гвардия». Переводчики — известные поэты, которые и сами плодотворно работали как авторы оригинальных произведений: Наум Кислик, Бронислав Спринчан, Валенти Тарас, Илья Фоняков, Владимир Цыбин, Яков Хелемский, Игорь Шкляревский, Иван Бурсов, Вячеслав Казакевич, Любовь Турбина... Художник книги — Н. Казаков... Вероятно, Николай... Есть ссылка в интернете на одну из его обложек. Сегодня — хотя и прошло то с издания книги всего лишь 33 года, — трудно раскрыть биографию еще одного «соавтора» бородулинского сборника. Никаких сведений об Н. Казакове я пока что не разыскал. Об иллюстраторе рассказывают его графические работы — его художественные переложения поэтических строк. Всего я насчитал в книге — четырнадцать рисунков. Плюс заставка на титуле и обложка... Кроме выразительного, разными шрифтами очерченного «Рыгор Бородулин. Белая яблоня грома» рисунок на обложке (дерево, вобравшее в себя гром) и притянул меня к книге в букинистическом отделе. Читая поэзию Бородулина в основном на белорусском, я многие его книги, изданные на русскмо языке, и в глаза не видел. Вот встреча с «Белой яблоней грома» тоже стала открытием, которое сейчас наполняется эмоциями...
«В конце своей жизни великий американский писатель Эрнест Хемингуэй писал, что наилучшая школа для писателя — несчастливое детство. Что это действительно так, мы убедились на опыте нескольких поколений наших белорусских писателей, к одному из которых — многострадальному поколению, опаленному войной в самом детстве, — принадлежит и Рыгор Бородулин. Я думаю, что именно оттуда, из тревожного, страшного и кровавого детства, берет свое начало его удивительная муза, его поэзия!
Бородулин — это волшебник!
В первую очередь — волшебник поэтический стихии, которая живет в нем, наеврно, со дня его рождения и который сам живет в ней свободно и радостно, как живет птица в полете, рыба в воде, женщина в любви. Поэзия для Бородулина — не верстак, не тачка, даже не профессия, наконец, поэзия для него — б о ж е с т в е н н а я с т и х и я, в которой он невольник и властелин одновременно. Виртуоз и маэстро! Образы его поэзии, гибкие и хлесткие, неожиданные и утонченные — грациозные служители его безграничной фантазии и его мысли — афористичной и парадоксальной, мужественной и человечной...», — из предисловия, которое называется «Первозданная сущность» и автором его является народный писатель Беларуси Василь Быков.
Вот эта «первозданность», сохраненная, на мой субъективный взгляд, и переводчиками, и подтолкнула руку иллюстратора Н. Казакова с легкостью и пронзительностью показать в рисунках не разбросанность мысли, не хаос, а именно — виртуозность, тонко подмеченную Быковым черту поэзии Рыгора Бородулина. Об авторе книги «Белая яблоня грома» случалось и при жизни поэта ронял обыватель, вовсе не виноватый, что ему что-то не совсем понятно: «Складана!..» Складана — сложно. Но и прочтение требует глубины. И обыватель, влюбляющийся в виртуозность, божественность, добавлял со временем: «А как же интересно!..»
«Большую часть этой книги/ Ты диктовала. /Прости, / Что записывал плохо, /Ибо часто спешил, /Боясь упустить хоть бы слово, /Ибо часто сбивался, /Заглядывая в глаза твои, /Ибо отвлекалось вниманье /Опасеньем, что ты исчезнешь, /И я, одинокий, останусь/ Вспоминать / Твое каждое слово, /Полслова, /Каждый твой выдох...» (Объяснение«, перевод Наума Кислика).
Графический шмуцтитул к разделу (всего их в книге два), предваряющий и предисловие В. Быкова, и затем первое стихотворение, Н. Казаков разрешил как будто достаточно просто... Вверху в овальном круге, который разрезает прямоугольник, — три журавля, птицы, улетающие на чужбину. А к ним, к небу прорывается поле с одиноким стожком, а затем это поле упирается в лесную стену. И осенняя тишина звучит как музыка, в которой сливаются поэтическое слово, лаконичные штрихи художника. А чтение в сочетании с проникающим взглядом графика — говоря по-белорусски, асалода, высочайшее наслажденье. Наслажденье, где главенствует труд осмысления, соедниненья с поэтической стрелой, пронизывающей небо вечности...
На развороте, который открывается портретом матери, ждущей у окна сыночка, — короткое стихотворение в переводе опять же Наума Кислика:
Мамина песня,
Ты в поле корпела,
Муки сносила, обида терпела,
И в одиночестве век коротала —
Болью до края был полон твой лад.
Рук ты не чуяла,
А сострадала
Той перепелке, чьи ножки болят.
Проскальзывающие иногда белорусизмы — в переводческой манере Наума Кислика, который и рождением хотя из Москвы, но детство свое провел в Витебске, не так далеко от родных ушачских просторов Рыгора Бородулина. Да и учителем вчерашний солдат Кислик, награжденный на фронте орденом Отечественной войны I степени, какое-то время поработал на Витебщине, в Дриссе. Считай, мову слышали-чули одну, одних и тех же персонажей... Хотя, наверное, главное в другом — переводчик слышал поэта, следовал ему. Потому, видно, и Бородулин Науму Кислику доверял всецело: вышедший в 1980 году в «Советском писателе» сборник Рыгора Бородулина «Праздник пчелы» полностью переведен Наумом Кисликом.
Вот еще один разворот — о котором снова речь в сопричастности стихотворения и рисунка. «У тихой осени душа — / Доверьем поздним —/ Золотая./ Лист/ Хмельной пеной из ковша/ На думы вечера слетает./ С березы — / Высох на ветрах,/ С осины — / Надрожался вволю,/ С рябины — / В горечи зачах,/ С лещины — / Просветлел от боли./ Межой — / Меж летом и зимой — / Неторопливо, в бликах солнца,/ К нам, подольстясь, придет кумой/ Печаль, что светлою зовется./ Потом она, листвой шурша,/ В отчаяние превратится./ А тихой осени душа/ Еще доверьем золотится...» (Перевод Бронислава Спринчана). И на левой стороне книжной страницы — стожки художника. Уже иные, крупным планом. У изгороди за крестьянским подворьем. Видно, стожки хуторские, деревня вычерчена художником где-то вдалеке...
Осень и печальная, и цветами насыщенная, и близкая и родная, как и старая «молодогвардейская» книжечка народного поэта Беларуси Рыгора Бородулина, семь лет назад ушедшего в вечный поэтический строй. Место там ему, как и его переводчикам, всегда найдется...
И еще — несколько слов Василя Быкова: «Видимо, как ни у кого другого из его современников. Поэтическое слово у Бородулина сверкает и переливается всеми цветами, звучит, как бубен, и поет, как скрипка — и все в лад, все с таким вкусом, на который только и способно действительно поэтическое слово. Даже самые непослушные — шероховатые слова родной белорусской мовы, все эти прозаизмы, диалектизмы, варваризмы и неуклюжие неологизмы, попав в бородулинский стих, чудесно преображаются, делаются на удивление изящными и гибкими. Надо ли говорить, как это важно именно сейчас, когда кое-кому из детей Беларуси родное слово уже мешает в их „высшей“ культуре в импортных джинсах с японскими магами.
У Бородулина родное слово звучит так естественно и милозвучно, как известно звучат в мировой поэзии итальянское, французское, русское слово...»
Книга «Белая яблоня грома», которую «Молодая гвардия» в 1988-м выпустила тиражом в 18 000 экземпляров, за многие годы в букинистическом отделе книжного магазина попалась мне впервые. Видно, что она прочно заняла свое место на книжной полке. И уже последующие поколения читателей не спешат с ней расставаться. А мне сейчас подумалось о том, что давно не выходили книги Рыгора Бородулина на русском языке ни в Минске, ни в Москве...
Алесь КАРЛЮКЕВИЧ
Идентичность через наследство.
Василевские такие: на Земле и в космосе лихие!
Беларусь — в тройке лидеров по заболеваемости.
