Император благодарил за правдолюбие. Как разбирались дела в середине XIX в.

В 1804 году в живописное поместье Лапичи на берегу Свислочи карета вице-губернатора только что созданной Могилевской губернии, статского советника Ивана Акимовича Ломачевского, доставила молоденькую беременную женщину, его жену. Здесь, в Лапичах, жили ее родители. Вскоре на радость им и всей семье на свет появился мальчик, которому при крещении священник предложил дать имя Асинкрит (несравненный) в честь святого, которого определяли ответственность и самопожертвование по отношению к друзьям семьи и любимым.

Точно известно, что отец Асинкрита имел свой пост всего два года, и в год рождения сына исчез из реестра высоких чиновников, вероятно, умер от болезни или ран, и, можно предположить, молоденькая вдова, лишившись средств, одна растила сына. Однако через некоторое время у нее отыскался, видимо, влиятельный покровитель, ведь Асинкритик из Лапичей оказался в Павловском императорском военно-сиротском доме в Санкт-Петербурге. Для семьи из глухой провинции это была по тому времени невероятная удача!

Асинкрит не потерялся в упомянутом кадетском училище, показывал усердие, и во время выпуска класса в 1825 году ему (единственному из ровесников) было присвоено первое офицерское звание прапорщика. Он розовел перед строем, когда начальник зачитал об этом царский указ и вручил эполеты с первой звездочкой. Между тем, неизвестно по какой причине, начала восходить и его жизненная звезда: через месяц бывший сирота из Лапичей был зачислен в Свиту Его Императорского Величества (опять же, исключительный случай!) и пошел вверх: служба при Вильнюсском и Минском военном губернаторе, в Главном штабе и т.д.

Когда и где Асинкрит встретил свою любовь, не установлено, но то, что его жена, Александра из Владимирцевых, усиливала положительные качества мужа — это точно: последовательно в счастливой семье родилось 17 детей! И что наиболее странно, они, теперь уже из довольно безбедного семейства, учились за государственный счет в элитных училищах, а крестным отцом у них был сам император! Служащих в звании Асинкрита у императора была уйма, почему же тогда именно ему оказывалась исключительная честь? Может дело в жене? Какая тайна связывала Николая И и семью Асинкрита Ивановича Ломачевского с белорусским Лапичем? Цитирую документ: «..в июле 1836 года император изъявил согласие на восприятие от купели дочери Александры (первый ребенок, кстати) и пожаловал супруге в подарок...». Ну, что еще мог дарить царь неродовитой дворянке — вещи, которые сегодня есть не в каждом справочнике: «бриллиантовый фермуар» (вроде современной сумочки-косметички в бриллиантах), «бриллиантовый аграф и сен-сесиль» (брошь и ювелирный венец в бриллиантах на прическу), а про серьги с бриллиантами за двойню (дети Николай и Варвара) и объяснять не надо. Нет, Николай и не был алчен относительно подарков, но все же... Жене младшего офицера — фермуар?..

Вместе с подарками двигалась и служба. В 1837 году Асинкрит переводится из армии на теплое место в корпусе жандармов и появляется в Минске в качестве жандармского штаб-офицера — полномочного представителя императора в губернии. В его функциях контроль за исполнением законов, проверка действий чиновников независимо от должности и, если необходимо, непосредственный доклад царю.

Позже во многих мемуарах (как польских, так и российских) современники отмечали исключительную объективность Ломачевского при разборе дел как в составе комиссий, так и самостоятельно. Особое уважение вызвало его разоблачение чиновных посягательств на осуждение группы ни в чем не повинных 70 человек. Все причастные к издевательству чины были свалены со службы, а император за правдолюбие поблагодарил Ломачевский орден (подробно об этом Асинкрит Иванович написал в своих мемуарах).

Авторитет его был настолько высоким, что не раз император поручал ему расследование таких дел, которых избегали другие. Вот пример.

Обратились к нему как-то два родных брата вечерних, крестьяне помещика Горновского из деревни Лючке Лепельского уезда. Они утверждали, что их хозяин преступник, который закопал живыми двух своих крестьянок, а перед тем запретил им выходить замуж, пока не жертвуют ему свою невинность. А раньше был случай, когда две девушки умерли от такой жертвы, так как были малолетними.

У Ломачевского имелось императорское поручение, и он со свитой выехал в Лепель. На месте же понял, что прошлые следователи избегали этого дела из-за его исключительной пикантности.

Допрос Горновского производился в присутствии свидетелей. Обвиняемый указал, что действительно дал приказ закопать в землю без гробов двух крестьянок, умерших от холеры, поскольку их родня боялась болезни и просила спихнуть умерших в яму палками. Относительно того, что две девушки умерли вроде бы от насилия и побоев, он показал, что они не были малолетними, и одна умерла в девятнадцать, а вторая — в двадцать лет.

Из всех крестьянок Горновского только одна, защищая помещика, обозвала присутствующих нечестными и сказала: «Да кто же из вас неохотно являлся к холостому барину, который за услугу всегда давал гостинцы?» Некоторые женщины действительно жаловались на Горновского не за то, что вынуждены были платить дань «пожертвованию», а за то, что он очень долго выдерживал их в ожидании брачного венца. Другие обвиняли его в цинизме и бесцеремонности обращения с ними где и как попало средь бела дня, что свойственно только зверю.

Гарновский не опровергал их слов, подписывал бумаги, а в итоге дело завершилось установлением опеки над его владениями. Рабовладелец лишился и рабынь, и собственности.

В 1843 году Асинкриту Ивановичу предложили занять кресло полицмейстера Санкт-Петербурга. Он согласился с неохотой, так как семье надлежало перебираться в столицу, а жилья пока не было. С другой стороны, надлежало учить детей, и лишние деньги не мешали. Правда, если бы он знал, чем обернется высокое назначение, то не слишком бы рвался из Минска.

Одной из неписаных «обязанностей» столичного полицмейстера была игра в карты. Избежать ее означало быть отодвинутым от светской жизни и круга лиц, влиявших на служебный рост. Между тем, игры «на интерес» были запрещены. Как упоминал позже Асинкрит Иванович, ему и в голову не могло прийти, что в домах придворного композитора Танеева, члена Санкт-Петербургского английского собрания, масона Глинки и других, где играли в карты в кругу заслуженных генералов, сенаторов, членов Госсовета и вообще людей при должностях, его могли ожидать большие неприятности.

Случилось же так, что один из картежников, тоже известный человек, начал проигрывать, но значительные долги возвращал вовремя. Все удивлялись и сошлись на том, что ему, видимо, перепало богатое наследие за женой. Оказалось, что человек залез в государственный карман. Возникло следствие. Император приказал всех, кто имел отношение к играм, отдать под суд. Виновный был «раскулачен» и отправлен в арестантскую роту, другие получили пятизначные штрафы. Ломачевского же с треском уволили с полицмейстеров за нарушение этики и упущение, с запретом занимать соответствующие должности. Он снова оказался в Минске, где полезно работал в должности председателя Минской казенной палаты, был минским губернским почтмейстером, а завершил свой путь мировым посредником Игуменского уезда в 1884 году. Был похоронен на Игуменском городском кладбище.

В мемуарах, которые печатались в периодической печати при жизни автора, и в отдельной книжке Асинкрит Иванович Ломачевский упоминает события, происходившие на белорусской земле во времена Пушкина. Это ценный источник для краеведения.

Виктор ХУРСИК