Почти сорок лет на Купаловской сцене – на актера Виктора Манаева, в ролях которого комедия неизменно переплетается с драмой и трагедией, зрители бегут – только пятки сверкают. При такой популярности – неотъемлемости – перед камерой нашего фотографа Виктор сказал: «Я стесняюсь». Порисовался. Народный артист, лауреат Государственной премии Беларуси, безобидный шутник и просто теплый в общении человек, который в начале года получил специальную премию Президента, рассказал нам о современном отношении к культуре, гастролях Купаловского театра в Советском Союзе и съемках в фильме «Иди и смотри».
– Свою творческую карьеру вы посвятили сцене Купаловского театра, как и Зоя Белохвостик, с которой мы недавно беседовали. Поэтому задам вам аналогичный вопрос: вы никогда не жалели, что, считай, полжизни отдали одной площадке?
– Нет-нет-нет, никогда не жалел, лишь благодарил Бога. Если бы еще отдать, только жизнь коротка. Сколько там – шестьдесят лет, семьдесят, ну восемьдесят, иначе можно было бы и дольше работать. Только начинаешь понимать, что такое театр и актерство, а силы уже не те, как двадцать лет назад.
– То есть сорока лет в Купаловском даже мало?
– Конечно, мало. Это то же самое, если бы вы жили с любимым человеком, а у вас спросили: «Слушайте, не много ли времени вы с ним проводите? Вам не надоело с одним и тем же мужчиной?» Таких вопросов не возникает, когда любишь.
– Когда вы поступали в театрально-художественный институт, в обществе считалось престижным быть актером?
– Вряд ли, я даже слова такого не знал, о деньгах тогда никто не думал. Я не из-за престижа туда пошел, у меня выбора не было, в школе я с третьего класса занимался в драматическом кружке, все знали, что Манаев будет артистом. Первое время я даже не думал, что актер – это профессия. В моем представлении артисты театров – как мы в школе сидели на уроках и в свободное время ставили спектакли – работали в магазинах или на заводах, а вечером собирались и играли. Я не знал, что этому нужно учиться.
– Изменилось ли по сравнению с тем временем, когда вы начинали работать, отношение к театру и в целом к культуре?
– К сожалению, изменились и место, и роль культуры. Тогда люди тоже были небогаты, но отношение к искусству было совсем другое. Не со стороны государства – тут ничего особо не поменялось, а со стороны обычных людей. Еще в мои студенческие времена в гардеробе переодевались, сапоги клали в сумку, а в театральный зал входили в туфельках. Это было как-то необходимо – ходить на спектакли, слушать классику, знать о постановках театра оперы и балета. Сколько мы там пропадали! И на это находилось время, хотя лично я был занят больше, чем сейчас. Как мы бегали на концерты в филармонию, неслись слушать хор Минина. Даже в школе нас не заставляли – мы с друзьями все делали сами. Если мне нравился спектакль в Купаловском, я рассказывал о нем одноклассникам, собирал деньги, покупал билеты по тридцать копеек на бельэтаж, и мы вместе ехали смотреть. Нашим классным руководителем была молодая девушка, хоть и старше нас лет на десять, мы и ее брали с собой. Где-то пять лет назад у нас в Купаловском еще работала кассир Леокадия Иосифовна Сорока – она помнила меня с той поры. А сегодня у людей больше какой-то суеты, озабоченность, причем непостоянным, витает в воздухе. Часто говорят, что нет времени, потому что нужно зарабатывать деньги. Сейчас такая идеология – деньги и деньги, хотя они никогда никого не спасали и на земле не позволяли оставить больше, чем отмерит Бог.
– А как этот переход к другим ценностям состоялся, что случилось?
– Все разрушилось, к определенным вещам было одно отношение – стало совсем другое. В советские времена мы горевали, что закрыты от внешнего мира, а когда занавес рухнул, ничего хорошего не получилось. Ну, поездили, посмотрели, а вместе с этим к нам хлынуло то, что на этой земле, может, и не было нужно. До сих пор доллар никогда не был в центре ценностей, как бы бедно люди не жили. Одна идеология исчезла, пришли другие, все теперь позволено, человек на все получил права. Меня мать воспитывала по-другому.
– Вы сказали, что отношение к культуре со стороны государства не изменилось. А какое это отношение?
– В театре мы всегда ждали улучшений, что будет больше гастролей, на искусство будет выделяться больше денег, придут новые времена и мы наконец заживем. И так уже сорок лет, одни и те же надежды. Ездить стали меньше, хотя даже в советские времена объездили весь Союз. Из Томска ехали в Ялту, Одессу, Львов, были в Архангельске, Мурманске. Мы рассказывали, что есть такая Беларусь, Минск, Купаловский, который действительно считался одним из лучших театров Советского Союза. И нас узнавали: знали, что Купаловский – это театр, где работают Галина Макарова, Стефания Станюта, Николай Еременко. Сейчас говорят, что нет денег. Купаловскому трудно выехать даже в областные центры, мол, там люди беднее и не могут заплатить за билет по минским ценам. Раньше ведь могли.
– Гастроли театра в советские времена были ограничены территорией Союза или вы еще куда-то выезжали?
– Ездили в Польшу, Болгарию. Гастролей в капиталистических странах особо не помню, но и так было интересно. Представьте себе: приехать на базу атомных подводных лодок в Северодвинск. Мы попали туда в июне, когда там вообще не было ночи, сплошной день. Для нас это был шок, вечер ведь должен быть вечером, а тут солнце не заходит. Однажды я лег днем отдохнуть. Просыпаюсь и думаю, что надо идти на спектакль, а потом смотрю – люди уже завтракают, я все перепутал! Из Северодвинска мы поехали в Киев, где радовались «нормальным» темным ночам. На гастролях в Одессе коллектив театра жил рядом с пляжем «Аркадия», и после спектакля мы шли купаться, покупали ведро помидоров за пять копеек, обсуждали будущее, отмечали дни рождения, мой в том числе... Многое помнится. Труппа была слаженная, потому что мы общались друг с другом не только на репетициях, но и в поездках, было больше человеческих отношений, как в семье. Теперь все такие озабоченные, особенно молодежь, – надо заработать деньги на жизнь, потому что зарплаты артистов оставляют желать лучшего, накормить детей, купить машину, так как скорость стала другой. Мы всегда все успевали и свободного времени было достаточно, по себе знаю, а теперь никуда не успеваешь. Даже ученые говорят, что время сокращается и на то, что раньше можно было сделать за час, сегодня не хватит, скажем, шести.
– Если вокруг так все изменилось, то как изменился Купаловский? Это все еще семья?
– Да, семья, действительно семья, это не для красивого словца. Старшие ушли, теперь у нас много молодежи, но теплые отношения остались, что, наверное, передается от отцов-основателей. В Купаловском всегда на первом месте стояли человеческие ценности. Люди здесь приживаются не только по мастерству, но и по личным качествам. Тем более в нашей работе, где ты должен что-то отдавать, важно, чем ты наполнен. Помните, как Раневской сказали, что она «выплеснулась» на сцене? А она ответила: «Милочка моя, это же не помои, чтобы их выплескивать». Имелось в виду, чем сердце наполнено, то оно людям и отдает.
– Вы известны своими комедийными ролями, а в профессиональных кругах существует мнение, что комедия – один из самых сложных жанров. Что бы вы сказали тем, для кого комедия – легкое непритязательное зрелище?
– Комедия – это отпечаток человеческой жизни, которая сама по себе является комедией. Пьесы Антона Чехова, даже если в них нет ничего смешного, все равно комедийные: люди не слышат друг друга, не замечают тех, кого им посылает Бог. Если посмотреть на нас сверху – тоже будет смешно. Мы будто посланы на землю для чего великого, например, чтобы отдать ради кого-то жизнь, а мы суетимся. Времени остается меньше и меньше, а мы все носимся, нам нужно это и то. А может, стоит просто посидеть в тишине?.. Образцовая комедия – «Ревизор» Николая Гоголя, в которой люди приняли пустое за самое главное. Это смешно и трагично. Поэтому, конечно же, настоящая высокая комедия – не просто ха-ха, хи-хи, а сосуществование смешного и трагичного.
– Вы снимались в одном из самых, наверное, лучших советских фильмов «Иди и смотри» Элема Климова. Вы помните эти съемки?
– Конечно. Меня тогда поразило отношение Элема Климова к кино и своему делу. У меня была маленькая роль одного из партизан, фотографа, который должен рассмешить отряд перед операцией. На экране я присутствовал минуты три, но меня вызвали в Москву, я целую неделю жил в гостинице «Мосфильма», куда Климов сам приходил, чтобы отрепетировать мою часть. Он у меня спросил: «Ты сможешь рассмешить триста человек?» – а я хоть и был застенчивым, бодро сказал: «Попробую!» Их надо было на самом деле рассмешить, это были не артисты, а массовка. Целую неделю мы репетировали маленький эпизод, поэтому можете представить, сколько Климов работал с исполнителем главной роли Алексеем Кравченко, в том числе, чтобы у него «крыша не поехала». Снимали под Смолевичами, все было очень натурально. В театре я тогда репетировал «Рядовых» Дударева, а после ехал в «настоящий» партизанский лагерь. Алесь Адамович, писатель и автор сценария, все время был рядом, атмосфера была такая, что никакой игры не могло быть, только жизнь. И вообще фильм, конечно, сильный. Это был ответ Климова на сериал «Семнадцать мгновений весны», где фашисты – умные и чистенькие. От картины все были в шоке, особенно, говорят, в ФРГ, где молодые немцы после просмотра спрашивали у родителей, почему они скрывали от них такую правду.
– На ваше мировосприятие заметно влияет религия. Что вера дает вам в жизни?
– Она дает самое, наверное, важное – саму жизнь и ее смысл, понимание, ради чего жить и заниматься своим делом. Когда знаешь, что твоя душа бессмертна, ты, конечно же, задаешься определенными вопросами. Есть такое утверждение: чтобы выполнить свою роль на земле, нужно построить дом, посадить дерево и вырастить сына. А есть люди, которые по определенным причинам не могут родить ребенка, – и что, смысл жизни исчезает? А дерево посадить? – как раз здесь недалеко стоят деревья, на которых фашисты вешали партизан и подпольщиков. Кто-то же их посадил... Ну а дом – можно и публичный дом построить. Как раз театр может помочь найти смыслы, тут ты понимаешь, что важны не только твои переживания. Гоголь говорил, что театр – ступенька к подлинной духовности, он может поднять человека над материальным. А Гоголя или, скажем, Достоевского вообще нельзя представить без веры, их творчество на ней базируется. Правда, смысл искусства может быть и разрушительным, хотя в таком случае это не искусство. Талантливый ученый может изобрести атомную или нейтронную бомбу, а талантливый автор – пробудить низкие чувства. Или, наоборот, поднять душу и сердце к небу. Вера кроме того дает понимание, что за каждое слово придется дать ответ – персонажем ты его произнес или самим собой.
– Значит, есть вещи, которые на сцене вы не сделаете?
– Конечно, и я призываю тех, кто занимается искусством, быть очень бдительными. В Евангелии сказано, что «соблазны не могут не прийти в мир, но горе тому, через кого они приходят». Надо помнить, что мы за все ответственны, и руководствоваться мыслью, а станет ли кому-нибудь лучше и легче оттого, что мы рядом.
Беседовала Ирена КОТЕЛОВИЧ
Фото Татьяны ТКАЧЕВОЙ
Ссылки
[1] https://zviazda.by/ru/tags/irena-kacyalovich-0
[2] https://zviazda.by/ru/kultura
[3] https://zviazda.by/ru/teatr
[4] https://zviazda.by/ru/tags/viktor-manaev
[5] https://zviazda.by/ru/tags/kupalovskiy-teatr