Наш земляк Михал Клеофас Огинский

^* Авторы публикации благодарят директора Государственного Музея истории театрального и музыкального искусства Зинаиду Леонтьевну Кучер за предоставленные материалы.

---

2015 год, предшествовавший Году культуры, стал особо примечательным для нас в одном важном отношении: стараниями Национальной комиссии Республики Беларусь по делам ЮНЕСКО в список памятных дат был включен 250-летний юбилей Михала Клеофаса Огинского (1765—1833) — славного нашего земляка, о котором ранее, к сожалению, мы знали совсем немного. При этом, однако, столь крупная фигура в мировой культуре и истории не только имеет право на широкую известность, но и должна быть предметом гордости нашего народа.

Знаменательная дата пришлась кстати, поскольку дала, наконец, возможность уделить этому замечательному человеку то внимание, которого он заслуживает. Неравнодушные люди из разных областей культуры объединились, чтобы «вернуть» его нам, потомкам, — причем во всей полноте его личности, как дипломата, политического деятеля, композитора, литератора и просто честнейшего, обаятельного и доброго человека.

Надо откровенно признать, что на очень долгое время Михал Клеофас Огинский был незаслуженно забыт. В бурных перипетиях ХІХ и ХХ веков нам «было не до него» — мы просто выживали. Но... если хранить память о своих достойных предках — вероятно, легче бывает и выживать достойно?..

Среди наших деятелей культуры, конечно, всегда находились люди, которых живо интересовало все, что связано с родной белорусской землей — исключительно богатой историческими событиями и незаурядными личностями. В случае с Михалом Клеофасом Огинским нужно отдать должное тем литераторам, научным работникам, общественным деятелям, которые положили немало труда на исследование жизни и творчества этого удивительно разностороннего человека и на то, чтобы память о нем жила не только в узком кругу самих исследователей.

Еще в 1959 году в молодечненской областной газете была напечатана статья А. И. Мальдиса об Огинском и его связях с белорусской землей. В ней рассказывалось о лучших годах жизни Огинского, проведенных им в усадьбе Залесье, что между Молодечно и Сморгонью. В 1802—1822 годах там бурлила разнообразнейшая культурная жизнь, за что современники наградили Залесье званием «Северных Афин».

Живя в Залесье, граф Огинский занимался просветительской и благотворительной деятельностью. Так, он непосредственно участвовал в открытии школы в Молодечно, передал ей в дар часть своей библиотеки, математические и физические инструменты и приборы, в том числе микроскоп и телескоп, что и в те времена стоило очень больших денег. С легкой руки графа обрела эта школа и музыкальную направленность: коллекция музыкальных инструментов, подаренная им школе, словно призывала ее учеников в тот мир, которым на всю жизнь очарован был и сам Михал Клеофас. Много времени спустя мы увидим, какие замечательные всходы даст зерно, посаженное им в добрую почву...

Вкладывал свои средства граф в дом для бедноты, заботился об уменьшении налогов для жителей западных областей, недавно присоединенных к Российской империи, и даже... задавался вопросом об упразднении крепостного права, что для того времени было явной утопией. Он всегда был  прекраснодушным романтиком — не только в музыке, но и в жестокой действительности...

...В 1965 году (получилось как раз к 200-летию М. К. Огинского) исключительно чуткий к родной земле и ее людям Владимир Короткевич опубликовал в журнале «Маладосць» свою «Песню з Паўночных Афiн» (в 9-м номере — это для интересующихся).

В 1969 году в сборнике «Падарожжа ў XIX стагоддзе» были напечатаны отрывки из предполагавшейся в будущем книги А. И. Мальдиса об Огинском. Однако культуре кроме энтузиазма нужна еще и финансовая поддержка. Поэтому все это были лишь «капли в море», хотя прекрасные и нужные.

Оживление в «деле Огинского» началось у нас в 90-е годы.

В 1993 году имя Огинского было присвоено Молодечненскому музыкальному училищу (ныне колледж ) — так «проросла» в нашу жизнь та давнишняя его школа. В 2005 году рядом с колледжем будет установлен памятник композитору работы скульптора Валериана Янушкевича. Как величаво и уместно смотрится он здесь!

Позднее учащиеся этого колледжа вместе с Молодежным музыкальным театром поставят оперу Олега Залетнева «Мiхал Клеафас Агiнскi. Невядомы партрэт». Так молодые люди сделали достойное приношение своему, можно сказать, родоначальнику и меценату. Вдохновил их на это директор колледжа Григорий Семенович Сороко — талантливый, энергичный человек, живущий музыкой и трогательной заботой о своих молодых подопечных.

Министерство иностранных дел выступило с идеей, осуществление которой казалось невозможным в те нелегкие 90-е: установить мемориальную доску на доме, где прожил свои последние годы Михал Клеофас, — а это во Флоренции! Примечательно, что такая прекрасная идея родилась у наших почитателей Огинского, а не у зарубежных — польских или литовских... В 1996 году мемориальная доска была установлена с надписями на белорусском и итальянском языках.

В 1995 году произошло событие, которое только скептикам может показаться случайным. Посол Республики Беларусь в Великобритании Владимир Григорьевич Счастный рассказывал: «Когда в мае 1995 года в моих руках оказался компакт-диск с музыкой М. К. Огинского, записанный его потомком, я воспринял это как сенсацию. Обратившись к книгам по генеалогии польских и литовских аристократических родов, я убедился, что британские подданные польского происхождения Анджей и Иво Залуские действительно являются праправнуками Михала Клеофаса Огинского». Иво оказался прекрасным композитором: он автор мюзиклов, рок-опер и торжественных месс для хора, органа и оркестра. Он еще и разносторонний исполнитель: кроме любимого им фортепьяно владеет кларнетом, гитарой, всеми видами электронных клавишных. Анджей — серьезный литератор и талантливый лектор. То есть оба — по-настоящему творческие личности (впрочем, иначе и быть не могло).

 Встречи нашего посла с этими выдающимися людьми стали началом целой череды знаменательных событий. Иво приехал в Беларусь и дал концерт в Зале камерной музыки на Золотой Горке в Минске; был членом жюри конкурса молодых исполнителей в Сморгони; записал цикл произведений композиторов из рода Огинских на Белорусском радио. Позднее издательство «Ковчег» выпустило диск с 24 полонезами Огинского в исполнении Иво Залуского. Анджей Залуский тоже посетил Беларусь. Это были прекрасные поездки по памятным для их рода местам. Вспоминает Адам Иосифович Мальдис: «...Братья Залуские, побывавшие в разное время в Минске и в Залесье ... были приятно удивлены. Как это так: Михала Клеофаса Огинского, который считается польским композитором и литовским патриотом, в Беларуси знают и любят больше, чем в Польше и Литве?! Ведь здесь он стал исторической реальностью и одновременно романтической легендой, вдохновляющей музыкантов, поэтов, живописцев».

Можно не сомневаться, что эти впечатления вдохновили и братьев Залуских на то, чтобы проявить еще одну сильную фамильную черту — литературную. В 1999 году Анджей написал книгу «Время и музыка М. К. Огинского» — причем минское издательство «Четыре четверти» начало готовить ее перевод на русский язык раньше, чем она увидела свет в самой Великобритании! Иво Залуский тоже написал книгу — под названием, лучше которого ему, прямому потомку, придумать было невозможно: «Ген Огинского» — она была издана в 2007 году. Издательство организовало презентации этих книг. Директор и главный редактор Лилиана Федоровна Анцух делилась впечатлениями: «...Общаясь близко с братьями Залускими во время их пребывания в Беларуси, я помню, как волновались они, проезжая по разным местам, узнавая и не узнавая, и были потрясены произошедшими переменами. Особенно это было заметно в их родовом имении в Залесье...» Эссе Л. Ф. Анцух «Возвращение» можно прочесть в журнале «Белая вежа» (№ 8, 2015).

 Сегодня мы имеем уже вторые издания книг братьев Залуских, выпущенные издательством «Четыре четверти», потому что первые давно разошлись и «зачитались».

Вообще, с началом нового века «возвращение на родину» Михала Клеофаса Огинского пошло по нарастающей.

В 2003 году в Залесье состоялась Международная конференция «Исторические усадьбы Беларуси: состояние и перспективы». Конечно, «состояние» тогда грустно взывало о помощи...

Стали появляться большие публикации об Огинском и его времени. В 2003 году — книга Сергея Веремейчика «Мiхал Клеафас Агiнскi: продкi, жыццё у Залессi, нашчадкi. Спроба храналогii». В 2007 году — исследование С. Н. Немогай «Жыццё i творчасць М. К. Агiнскага ў каардынатах яго часу i культурнага асяроддзя», в котором личность графа Огинского представлена на ярком фоне его времени и круга общения. В 2015 году была издана в прекрасном оформлении книга-альбом Леонида Нестерчука «Мiхал Клеафас Агiнскi: лiцвiн, патрыёт, творца».

В 2008 году свершилось поистине великое дело для желающих исследовать жизнь и творчество Огинского: благодаря той же Национальной комиссии и поддержке Бюро ЮНЕСКО в Москве стала возможной передача архива Огинского (в копиях) из России в Беларусь — это почти 6 000 листов интереснейших материалов. Сейчас они находятся в Государственном Музее истории театрального и музыкального искусства Республики Беларусь, в надежных руках его директора Зинаиды Леонтьевны Кучер.

В 2010—2012 годах были созданы благотворительные фонды в Молодечно и Сморгони, которые помимо решения других благородных задач занимались поиском финансовых средств для возрождения залесской усадьбы. Реставрационные работы велись под руководством архитектора Людмилы Ивановой — бережно, с большим вкусом и пониманием эпохи и особенностей места. Много сил этому благородному делу бескорыстно отдавали и местные органы управления. Нелегкий труд продвигался медленно, но верно...

Всегда высоко ценили Михала Клеофаса Огинского наши музыканты: он представляет собой уникальный случай композитора-непрофессионала, который известен своей музыкой во всем мире! Об особой преданности Огинскому молодечненских музыкантов уже говорилось. Его произведения исполняют и Национальный академический концертный оркестр под управлением Михаила Финберга, и ансамбль «Классик-Авангард» Белорусской государственной филармонии, и другие коллективы. Много лет участвует в популяризации музыкального наследия Огинского «Белорусская капелла» во главе с ее создателем — профессором Виктором Ивановичем Скоробогатовым. Еще в 1995 году в рамках фестиваля «Адраджэнне Беларускай капэлы» нашим театралам был сделан великолепный подарок — балет «Полонез» (композитор Вячеслав Кузнецов). В юбилейном 2015 году вторая редакция этого балета «побывала в гостях» в Москве и «добралась» до самого Парижа.

В преддверии юбилея продолжили свою просветительскую деятельность энтузиасты издательства «Четыре четверти». Благодаря им увидела свет, в частности, партитура уже упомянутой первой белорусской оперы об Огинском. Но главным и самым трудоемким проектом издательства стал перевод «Мемуаров» М. К. Огинского в 4-х томах на русский язык и их издание. Идея возникла в 2013 году, и два года, отпущенных на ее осуществление, были совсем небольшим сроком. Переводчикам Е. Чижевской, В. Базарову, Л. Казыро довелось держать в руках парижское издание 1826—27 годов (кстати, на хорошей бумаге, с достаточно четким шрифтом). Скрупулезно вчитываясь во французские тексты конца XVIII — начала XIX веков, они отлично осознавали всю меру своей ответственности за достойное выполнение этой работы.

«Мемуары» создавались Огинским на основе дневниковых записей, которые он имел привычку регулярно вести с ранней юности. Именно поэтому они содержат свежие впечатления очевидца о драматических событиях истории Речи Посполитой конца XVIII века и о том, что происходило на белорусских, литовских и польских землях в первой четверти XIX века. В «Мемуарах» «живьем» представлены известнейшие исторические личности: Екатерина II, Тадеуш Костюшко, король Станислав-Август, князь Григорий Потемкин, Александр I, Наполеон Бонапарт... Написаны они несколько витиеватым стилем мемуарной литературы того времени, но читаются очень легко. Как видим, «ген Огинского» и в области литературной явил свою «дееспособность», а затем и устойчивость — передался по наследству далеким потомкам ...

В юбилейный год перевод «Мемуаров» на русский язык был завершен и опубликован издательством «Четыре четверти». Там работают редкие сейчас «книжные люди», для которых смысл жизни не сводится к получению прибыли. Невзирая на все сложности послеперестроечной жизни, они делали и продолжают делать все возможное и невозможное для того, чтобы эти интереснейшие материалы доходили до белорусского читателя. Такими людьми пока и жива наша культура...

К юбилейной дате в историческом центре Минска, на площади Свободы, появилась «Музыкальная скамья» (скульптор Вадим Мацкевич). Она с «секретом»: присев на нее, можно услышать знаменитый полонез Огинского «Ля-минор» — «Прощание с родиной». Скамья изготовлена из мореного дуба и бронзы и увенчана родовым гербом Огинских.

...Шла к завершению реконструкция усадьбы Огинского в Залесье. Это было поистине грандиозное предприятие, которое потребовало больших финансовых вложений и (что еще ценнее) показало, что времена забвения и небрежения к нашему историческому наследию, слава Богу, отошли в прошлое. На протяжении всего юбилейного года здесь проходил фестиваль «Год Огинского в Залесье» (художественный руководитель Алексей Фролов, научный консультант — Светлана Немогай). Он состоял из проводившихся раз в месяц концертов-лекций, музыкальных экскурсий, художественно организованных вечеров (в их числе особенно порадовал участников торжественный и красочный «Шляхетский бал»)...

И вот 25 сентября 2015 года состоялось торжественное открытие возрожденных «Северных Афин». Программа его была захватывающе интересна. Студенты Гродненского колледжа искусств и Сморгонской ДШИ имени М. К. Огинского, Сморгонский центр культуры порадовали своими красочными проектами: «Пейзажи Северных Афин», «Музыкальная альтанка», «Пристанище муз». Возле памятного камня, установленного в честь Тадеуша Костюшко, состоялись выступления конно-исторического клуба «Золотая шпора». Настоящим «праздником в празднике» стало для любителей музыки выступление Национального оркестра под управлением М. Я. Финберга...

Теперь все желающие могут посетить возвращенную к жизни усадьбу, ощутить дух «Северных Афин», пройтись на балу в старинном танце... Беларусь заново открывает себя для себя самой и для всех тех за ее рубежами, кто хочет узнать ее и полюбить.

 

Приходится, однако, в эту светлую картину совместного труда любящих свою страну людей добавить темной краски. На взгляд многих из тех, кто интересуется вопросами нашей культуры, вся эта огромная культурная работа не получала вовремя заинтересованного и обстоятельного освещения в наших средствах массовой информации. (Очевидно, не все еще в них достаточно «массово» и «информативно».) Были отдельные статьи в «Звяздзе» (149, Н. Щербацевич), «ЛіМе» (38, С. Берестень), был снят документальный фильм «Рана в сердце» (реж. А. Мирошниченко, «Белорусский видеоцентр»). Однако мало чем порадовало своих зрителей столь популярное телевидение. Многочисленные радиостанции, плотно заполняющие эфир (чтобы не сказать худого слова — чем), вообще «не озаботились темой»... На сайтах в интернете кое-что сообщалось, но... Как говорится, комментарии излишни...

Итог более чем двадцатилетним трудам был подведен 25—27 октября 2015 года на Международной конференции в Молодечно. Все ее участники — из Беларуси, Польши, Литвы, — говоря об Огинском, называли его «наш», и это звучало правомерно и естественно, не вызывая споров и разногласий. Славное имя Огинского преодолевало политические предвзятости и объединяло всех. И как символ этого единения, под серым осенним небом у памятника композитору звучал великолепный хор чистых молодых голосов: студенты колледжа имени М. К. Огинского исполняли его полонез. «Прощание с родиной» знаменовало «возвращение на родину» нашего славного земляка.

 

Как уже говорилось, письменное наследие графа Огинского обширно, содержит множество интересных, но малоизученных материалов и потому прямо-таки с нетерпением ждет своих исследователей.

Отдельный интерес представляет переписка графа с многочисленными адресатами. Личные письма — это всегда живые свидетели своего времени, их не заменят самые серьезные научные труды. В едва уже различимых порой строках архивных листков оживают давно ушедшие люди — и становятся понятными нам, близкими, родными, друзьями...

Письма тех далеких эпох... Не говоря уж о том, что они были единственным средством общения на расстоянии, это был еще и особый, можно сказать литературный, жанр. И речь здесь идет не о собственно литературных произведениях, которые создавались в «модном» тогда жанре переписки между книжными героями (эпистолярном), — нет, речь идет о самых обычных письмах! Богатое содержание нередко сочеталось в них с отточенной литературной формой. (Нам, со всем нашим прогрессом, остается сегодня лишь печально вздохнуть об этом утраченном культурном явлении.)

В письмах графа Огинского и его адресатов живо предстает удивительно разнообразная жизнь современной ему Европы: города, события, люди и их взаимоотношения, так порой непохожие на наши с вами... Даже мелочи, упоминаемые в них, ценны для нас сегодняшних: как в капле росы, говорят, отражается весь мир — так и в мелочах могут отражаться мысли и чувства целого поколения...

Образ самого графа Огинского встает за строчками этих писем так отчетливо, как если бы он был нашим современником. Хотя... Любовь к родине, верность долгу, высокая порядочность, широта души, доброта, благородная простота в отношениях с людьми — можем ли мы, современные люди, его потомки, сказать, что эти его качества живут и в нас таким же естественным образом?..

Вниманию читателей предлагается подборка писем «Женщины пишут графу Огинскому». Первая часть составлена из нескольких писем к нему Алины Бертран. И здесь необходимо предоставить слово музыковеду Светлане Николаевне Немогай, пока единственному нашему исследователю, отважно взявшемуся за эти архивные материалы.

«Миxал Клеофас Огинский был личностью поистине незаурядной, даже для своего времени, когда широта взглядов и увлечений считалась естественной у людей из высших слоев общества. Достойный представитель славного старинного рода Огинских, Михал Клеофас положил много сил и средств в трудах во имя добра и благополучия своей Родины, земли своиx предков, — как талантливый дипломат, видный политик и активный общественный деятель. Но все же и современникам, и потомкам он был известен, прежде всего, как автор лаконичныx, но необычайно талантливыx, мелодически выразительныx полонезов и романсов — истинных музыкальныx жемчужин.

Музыка Огинского — явление феноменальное в своем роде: несмотря на ее удаленность от нас во времени, мы ясно и отчетливо воспринимаем то, что xотел донести ее автор до каждого своего слушателя — если сердце слушателя неравнодушно к музыке и живо любовью к своей родине.

Неудивительно, что музыкальный гений Огинского привлекал к нему многих известныx музыкантов, артистов, художников, — граф был хорошо знаком или даже дружески общался с ними. В круг его общения входили Гайдн и Моцарт, Вебер и Курпинский, пианисты Муцио Клементи и Йозеф Вёльфль и многие другие. Творческие связи Миxала Клеофаса становятся особенно активными в последний, флорентийский, период его жизни. Возможно, мысленно пересматривая свой жизненный путь, он все более осознавал иллюзорность своиx политическиx амбиций и, с другой стороны, все яснее ощущал свою причастность к вечным духовным и культурным ценностям.

В последние годы жизни, вдали от своей семьи, одинокий граф охотно искал общения с музыкантами, певцами и композиторами, среди которых было немало представительниц прекрасного пола. В кругу адресатов князя — замечательная польская пианистка и композитор Мария Шимановская; покровительница таланта молодого Ференца Листа маркиза Мария Мартеллини; хозяйка знаменитого художественного и политического салона Анжелика Пали; актриса Вирджиния Орлофф и многие другие любительницы и покровительницы искусств. Какие разные судьбы, характеры, взгляды на жизнь!.. Среди этой обширной переписки обращают на себя внимание написанные красивым «литературным» почерком, подробные и живые письма Алины Бертран. Кто же она такая?

Алина Бертран, выдающаяся арфистка своего времени, родилась в Париже в 1798 году. Как сообщает Огинский в своих «Письмах о музыке», она была ученицей знаменитого Марселя де Марена, которому не было равных в искусстве импровизации и блестящем исполнении на арфе даже баховских фуг и других произведений, первоначально для арфы не предназначенных.

В 1820 году состоялся дебют молодой арфистки в Париже, и она сумела поразить даже столь искушенную и капризную публику редкой силой и смелостью своей игры. Первый большой успех определил ее дальнейшую судьбу: она получила титул арфистки французского двора, а вскоре начались ее длительные концертные турне по Голландии, Германии и Италии, принесшие ей европейское признание.

Но что скрывалось за аплодисментами, цветами, славой? Какова была цена приобретения громкого имени в музыкальном мире? Именно об этом Алина Бертран «исповедуется» своему другу и покровителю — Миxалу Клеофасу Огинскому. Ее письма очень открытые, теплые, эмоциональные, порою даже чувственные. В ниx — беспокойная душа молодой девушки, ее сомнения и надежды, тревоги и радости. Почему же столь «трепетен» тон писем молодой артистки?

В начале XIX века женщина, отважившаяся зарабатывать себе на жизнь творчеством, в частности музыкой, была скорее исключением и уж точно — редкостью. Лишь единицы из представительниц «слабого пола» решались бросить вызов вековым патриархальным традициям и принимали на себя всю тяжесть жизни концертирующего артиста — с ее долгими переездами, непредвиденностью, бытовой неустроенностью и неуверенностью в завтрашнем дне.

Нетипичная для того времени личность женщины — профессионального музыканта вызывала в обществе удивление, а иногда и неприязнь. Поэтому вполне естественно, что Алина Бертран искала опоры, отеческой заботы и даже простого человеческого участия у людей обеспеченныx и вместе с тем открытыx для искусства и талантов. Миxал Клеофас в этом отношении был своего рода эталоном, сочетая в себе материальный достаток, жизненный опыт, мудрость и высокие нравственные качества.

В 1824 году Алину Бертран представил Огинскому основатель известной итальянской нотоиздательской фирмы Джованни Рикорди, и уже через год, как свидетельствуют письма, ее отношения с покровителем переросли из официальныx в дружеские. Молодую арфистку и графа разделяли 33 года разницы в возрасте, и сблизила их, несомненно, общая великая любовь к музыке.

Рациональная сторона личности Михала Клеофаса, особенно в молодые годы, была отдана политической и общественной деятельности, зато душевная, эмоциональная — творческому началу. Именно поэтому его особенно привлекали к себе личности неординарные, с богатым внутренним миром, и Алина Бертран, безусловно, была одной из них. Арфистка, композитор и, по всей вероятности, привлекательная женщина, Алина, общаясь с графом лично и в переписке, давала ему минуты вдохновения, радости, и возможно, напоминала ему о его бурной молодости, похожей на приключенческий роман. В свою очередь, Огинский стал для молодой артистки покровителем и старшим другом, который всегда поддерживал ее на славном, но тернистом пути «бродячего музыканта».

 Плодом этой замечательной дружбы стал музыкальный шедевр Алины Бертран как композитора — «Фантазия на тему полонеза Огинского Фа-мажор» (этот полонез был самым известным в то время произведением Огинского). Именно об этой «Фантазии» Миxал Клеофас вспоминает в своиx «Письмаx о музыке»: «В конце 1826 года во Флоренции я был приятно удивлен, услышав на публичном концерте в театре de la Pergola в исполнении госпожи Алины Бертран, знаменитой арфистки, связанной с французским двором, фантазию для арфы, написанную ею на тему полонеза Огинского и напечатанную сначала в Париже, а позже в Милане».

Михал Клеофас как никто другой умел видеть и ценить «божественную искру» в музыкантах и потому еще в 1828 году предрекал Алине Бертран большое будущее: «Выдающийся талант, благодаря которому она приобрела уже значительную известность, позволяет надеяться, что в будущем она займет одно из первыx мест среди самыx знаменитыx арфисток».

Но судьба рапорядилась иначе. В 1833 году во Флоренции граф Михал Клеофас Огинский умер. Не сказалась ли утрата такого верного друга на заботливо опекаемой им Алине Бертран? Спустя неполныx два года — в возрасте Пушкина и Моцарта — она тоже ушла из жизни в расцвете сил, творческиx планов и надежд. Причиной смерти, как свидетельствуют скупые источники, стала «нервная лиxорадка»... Этот старинный диагноз звучит странно в наше время, но, возможно, именно он наиболее точно отражает то перенапряжение, в котором жила и творила эта прекрасная женщина…

Подобно творениям Миxала Клеофаса Огинского, музыка Алины Бертран пережила свое время: она издается и исполняется по сегодняшний день. «Говорящими» свидетелями той давней эпохи предстают перед нами письма Алины Бертран, перевод которых на русский язык с необходимыми пояснениями впервые предлагается читателю».

 

 

Парма, 22 июня [1826]¹

 

¹ Год не указан, однако известно, что выступления Н. Паганини во Флоренции, о которых упоминает А. Бертран, состоялись в июне и июле 1826 г. Эта исторически достоверная дата и позволила установить год написания данного письма.

 

Как счастлива я этим утром, дорогой и любезный друг! Письмо от Вас!.. Только Бог знает, насколько оно долгожданно!.. Два курьера без вашего письма — и вот уже ничто не могло сравниться с моим нетерпением, поэтому я отправила человека на почту за целый час до ее открытия, и наконец-то он принес мне то, чего я так давно-давно жажду!

Я думала, что Вас не было во Флоренции, и находила это отсутствие очень долгим; теперь Вы извещаете, что были серьезно больны, и потому мне жаль, что я сейчас не во Флоренции, — каким утешением было бы для меня, если бы я могла немного облегчить Ваши страдания!.. Но скоро настанет время, я надеюсь, когда я сама смогу ухаживать за Вами.

Бедный друг! Как я сочувствую Вам в том, что Вы так далеки сейчас от тех, кто Вам дорог! Ах! Как это грустно! Как грустно! <…>

В прошлый вторник я дала свой второй концерт в Парме и произвела беспримерный фурор; на нем было гораздо больше людей, чем на первом. Ее Величество — чудесная принцесса, которую я так люблю, — на сей раз дала мне не деньги, а дорогое украшение, которое принесло мне большую радость: когда я сажусь за стол, я даже кладу его перед собой и, любуясь им, ем с гораздо лучшим аппетитом!..

 Я очень рада, что Вы музицировали у себя дома, — это должно было доставить Вам немало приятных минут. Я убеждена, что приезд во Флоренцию Паганини будет встречен с энтузиазмом; Вам повезет услышать его; я и себе желаю этого, так как у меня есть некоторые мысли насчет его таланта, от которых он, возможно, заставил бы меня отказаться, если бы я сама услышала его, и от этого мой интерес возрастает вдвойне. <…>

Я прошу Вас, дорогой Мишель, постарайтесь же преодолеть все препятствия — они словно нарочно накапливаются для того, чтобы помешать Вам приехать в Милан. Излишне говорить Вам, что я молюсь о том, чтобы письма, которых Вы там ждете, позволили Вам уехать как можно быстрее. Я понимаю, что Вы и сами хотите покинуть Флоренцию, так как сообщаете, что жара там становится невыносимой.

Завтра, в субботу, я выезжаю в Пьяченцу, где буду играть в воскресенье; я пробуду там два-три дня, а затем — сразу в Милан <…> я устрою дела таким образом, чтобы встретиться с Вами хотя бы на короткое время; я надеюсь, однако, что это будет на долгое время; мы решим это позже, а сейчас главное — увидеться.

В Парме я проводила время очень размеренно: вечерами мы с матерью ходили на прогулки по городскому валу — это одно из самых приятных мест для прогулок, в которых я когда-либо бывала. В воскресенье мы ездили ко двору в карете, а оттуда — в театр, но он настолько плох, что я посетила его только для того, что уладить там свои дела.

Прощайте², дорогой и любезный друг! <…>

 

² Обычная во французском языке формула окончания письма, дословно означающая «с Богом» (adieu). В отличие от русского «прощайте», не предполагает расставания надолго и, тем более, на всю жизнь.

 

Мама поручила мне от ее имени просить Вас навестить нас; она очень любит Вас, моя добрая мама, и разделит от всей души мою радость от встречи с Вами.

 Прощайте! Далеко ли от Вас, близко ли, я всегда останусь вашим добрым и искренним другом.

До востребования Пьяченца

 

 

Рим, 22 января 1828 г.

 

Дорогой граф и добрый друг!

Уже очень давно испытываю я желание позволить себе это огромное удовольствие — по-дружески немного побеседовать с Вами; душой я была готова всегда, но мое здоровье мне этого не позволяло. С тех пор как я покинула Флоренцию, я была больна, и настолько, что не могла ничем заниматься. Сильные головные боли не давали мне играть на арфе, и не успели еще они пройти под действием всяких средств и лекарств, как к ним добавились еще худшие боли в желудке, которыми я продолжала мучиться доныне.

Только два дня как я начала приходить в себя, и теперь надеюсь, что дело пойдет все лучше и лучше, и чтобы доказать себе это, я намерена в следующую субботу танцевать на балу у португальского посланника, который устраивает праздник — возможно, лучший из всего, что будет в Риме этой зимой.

А как Ваше дорогое для нас здоровье? Надеюсь, что оно настолько хорошо, как я этого желаю; оно всегда будет отличным — таково должно быть пожелание Вам всех, кто имеет счастье знать Вас... и мое особенно, потому что мне посчастливилось вызвать к себе Ваш искренний интерес. Почему не удается мне чаще общаться с Вами, чаще наслаждаться Вашей милой беседой, пользоваться Вашими превосходными советами? <…>

Как Вы проводите время? Часто ли Вы видите мадам де Мену? Здесь удивляются, что она еще не в Риме, — ведь именно в этом городе находится сейчас объект ее самой сильной привязанности. Правда ли, что г-н Смирнов дрался на дуэли с этим ее объектом? Как поживает г-н Борх? — Мне очень симпатичен этот очаровательный молодой человек...

Я до сих пор не пришла в себя от восторга перед прекрасными историческими памятниками Рима. Собор св. Петра превосходит всякое воображение — кажется, что сам Бог поставил его на землю, чтобы дать людям представление о Высшем величии. Ватикан тоже великолепен, но у меня было несколько иное представление о Картинной галерее; и еще, признаюсь, я недостаточно просвещена, чтобы оценить все достоинства картин Рафаэля ... у него всегда только Девы или святые мученики. Я предпочитаю «Дидону» Герена³ всем Девам прошлых веков.

 

³ «Дидона» Герена. Герен, Пьер Нарсис (1774—1833) — широко известный в то время франц. художник. Его картина «Дидона» изображает легендарную царицу-основательницу Карфагена.

 

А вообще, если Рим и сохраняет еще свою славу, то это скорее потому, что он живет воспоминанием о своем прошлом величии — ума и любезности его нынешних жителей едва хватило бы на третьеразрядное место среди самых обычных французских городов. К счастью для бедного Рима, несколько милосердных иностранцев привнесли в него на Святой неделе то, чем он сможет питаться весь оставшийся год!

У меня больше надежд на Неаполь, и я стараюсь укрепиться в этой надежде, потому что там мне предстоит пробыть дольше, чем в Риме, — к счастью, там есть мои знакомые французы и русские, потому что если бы пришлось ограничиться обществом итальянцев, то наше пребывание в Неаполе рисковало бы оказаться довольно скверным.

Боже мой, я боюсь сейчас поссориться с Вами, мой добрый друг, высказывая то, что я думаю об итальянцах: ведь Вы, должно быть, любите их, если благоволите жертвовать им часть своей жизни, пребывая в их стране! Впрочем, мне хочется верить, что прогулки на Променаде, красота итальянского неба и присутствие нескольких русских или польских друзей внушают Вам больше любви к Флоренции, чем самая красивая и умная из итальянок.

Прощайте, я не могу более утомлять Вас. Моя маленькая семья вместе со мной нежно обнимает Вас и целует миллион раз.

 

Ваш лучший друг А. Бертран

До востребования, Рим

 

 

Неаполь, 26 февраля 1828 г.

 

Дорогой чудесный друг!

С удовольствием, всегда новым, я берусь за перо, чтобы пообщаться с Вами и сказать Вам о той неизменной привязанности, которую Вы сумели в меня вдохнуть и которую я продолжаю хранить с искренней радостью. Желаю, чтобы так же было с Вашей стороны и чтобы удаленность не позволила Вам совсем забыть особу, к которой во всех обстоятельствах Вы проявляли живой интерес и которая всегда будет Вам за это благодарна.

Через несколько дней после получения в Риме Вашего письма мы уехали оттуда <…> однако и в Неаполе до настоящего времени мне везет не больше, так как я имею дело с человеком, известным своей несговорчивостью и даже грубостью со всеми — короче говоря, с г-ном Барбайя⁴, от которого я не могу ничего добиться, но без которого не могу ничего сделать, с которым несколько весьма влиятельных персон имели разговор в мою пользу, но это до сих пор ничего не дало мне, и он оставляет мне мало надежды, что сделает для меня что-либо!

 

⁴ Доменико Барбайя (1777—1841) — известный итальянский оперный импресарио. Организовывал постановки опер Г. Доницетти, В. Беллини, К. М. Вебера. По контракту с ним Дж. Россини написал 10 опер, в том числе «Отелло», «Моисей в Египте», «Дева озера» и др.

 

Но, добрый мой друг, все это слишком скучно, и я обращаюсь к Вам столь издалека не для того, чтобы немилосердно Вам докучать. Поговорим о Вас, о Вашем дорогом здоровье, об удовольствиях прекрасного города Флоренции, о Ваших победах в нем и... и... Я надеюсь скоро получить от Вас ответы на все эти вопросы, и это станет для меня первой радостью с тех пор, как я нахожусь в Неаполе. Не знаю, хорошая ли погода у вас во Флоренции, а здесь я давно уже не припоминаю столь длительной непогоды, что еще усиливает мою тоску, потому что невозможно высунуть носа из дому.

Мы живем на Санта-Лючии — это что-то вроде площади, с одной стороны окаймленной домами, а с другой — морем, и мы находимся как раз напротив Везувия, который уже несколько лет спокоен, так что можно предположить, что это лето не обойдется-таки без извержения.

Мы в восторге от прекрасного театра Сан-Карло и очарованы Лаблашем⁵, которого слушали здесь несколько раз.

 

⁵ Луиджи Лаблаш (1794—1858) — итальянский певец (бас) французского происхождения. В 1827 г. исполнил «Реквием» Моцарта на похоронах Бетховена, а в 1849 г. (вместе с Полиной Виардо) — на похоронах Ф. Шопена. Ф. Шуберт посвятил Лаблашу «Три итальянские песни». Начиная с 1852 г. Лаблаш в течение нескольких лет выступал в императорской итальянской опере Санкт-Петербурга.

 

Я вскоре увижу Вас, дорогой граф; не знаю, помните ли Вы, что однажды я говорила Вам о своем третьем приезде во Флоренцию <…> я остановлюсь в ней исключительно для того, чтобы провести несколько часов с Вами, насладиться в последний раз Вашей добротой, любезностью и увезти с собой как можно больше Ваших советов — вы ведь не откажете мне в них?

 Все это очень важно для бедной девушки, которая отбывает в долгое путешествие — прочь от семьи, без единого друга, без всякой поддержки, ах! Положение мое очень шатко; да придаст мне Господь смелости в этом предприятии и сил, чтобы его выдержать...

Несмотря на то, что я зареклась надоедать Вам сегодня, мой дорогой друг, я невольно, сама того не замечая, возвращаюсь к одной и той же мысли, которая поглощает меня всю целиком; но Ваша снисходительность меня простит, а Ваша доброта — пожалеет. <…>

 Моя мать просит принять ее уверения в почтении к Вам; что же до меня, дорогой граф, да будет угодно Вам принять от меня самые искренние заверения в моей самой нежной привязанности, которую я сохраню к Вам на всю мою жизнь.

 

А. Бертран

До востребования, Неаполь

 

 

Вена 26 августа [1828]⁶

 

⁶ Не обозначенный в оригинале год данного письма, а также двух последующих писем определен по известному факту концерта Н. Паганини (совместно с А. Бертран), триумфальные выступления которого в Вене проходили с марта по июль 1828 г.

 

Пусть хотя бы издалека дойдет до Вас это напоминание обо мне — не правда ли, дорогой граф? — но я не могла устоять перед желанием рассказать Вам о том удовольствии, которое получила только что от письма моей сестры: она сообщает мне, что ей посчастливилось видеть Вас, поговорить с Вами минутку и что Вы отзывались обо мне с обычной Вашей добротой; кроме того — что Вы пишете работу о музыкантах и что мне повезло обрести местечко в этой книге, которая не может не быть выдающейся, поскольку это Вы приложили к ней свой труд. Ах! Как я благодарна Вам за эту новость и за Ваши дружеские чувства ко мне — поверьте, дорогой Огинский, что никто лучше меня не знает настоящей их цены! <…>

Что до моего пребывания в Вене, то я как нельзя более удовлетворена им, и я рассчитываю провести здесь большую часть зимы. В июле я дала два концерта, и на втором соизволил присутствовать сам император — более того, он приказал выдать мне от него двойную оплату в сравнении с обычной. Перед этими концертами я играла еще в одном — с Паганини.

Все венские газеты писали обо мне тысячу приятных вещей, и мне очень хотелось узнать о них, но я ничего не могла прочесть по-немецки. Поэтому я попросила одну знакомую перевести на французский язык хотя бы одну из статей, и она любезно сделала это. Теперь я обязана дать Вам копию, чтобы Вы видели, как хорошо могут переводить немцы, — и пусть это останется между нами, но я теперь понимаю, насколько виновата в том, что тайком смеялась над их стараниями услужить и понравиться мне.

«Концерт м-ль Бертран

М-ль Бертран, арфистка французского короля, дала 10 июля концерт в Кёртнертор-театре⁷. <…> В один из перерывов, сделанных Паганини, она блестяще доказала свою чрезвычайно редкую беглость игры на этом инструменте, сыграв концерт для педальной арфы собственного сочинения. Очаровательная манера держаться в сочетании с юной красотой и приветливостью обеспечили бы ей, даже при заурядных способностях, расположение и аплодисменты публики, но ее необычайное умение управляться с этим прекрасным романтическим инструментом еще более подогрело интерес публики <…> В ней есть сила и изящество — именно этими качествами должен обладать виртуоз. <…> Затем м-ль Бертран сыграла фантазию на тему полонеза знаменитого графа Огинского. И здесь виртуозная арфистка явила еще больше свободы и грации; после этой части выступления на очаровательную и милую артистку обрушился шквал аплодисментов и ливень криков «браво»; ее вызывали еще и еще...»

 

⁷ Кёртнертор-театр («Театр у Коринфских ворот») — знаменитый венский театр XVIII — XIX вв. Среди премьер, которые состоялись в нем, оперы Й. Гайдна, А. Сальери, Г. Доницетти, 25-й фортепианный концерт В. А. Моцарта, 9-я симфония Л. ван Бетxовена.

 

Тысяча извинений, дорогой граф, но если я взяла на себя смелость переписать часть этой статьи, то это для того чтобы показать Вам: ничто не доставляет мне большей радости, чем возможность доказать Вам мою дружбу и посредством моих слабых способностей дать прозвучать Вашему имени и Вашим замечательным произведениям.

Не забывайте меня совсем и время от времени сообщайте о себе. <…> Ваш добрый и искренний друг

Алина

До востребования, Вена

 

 

Вена, 6 сентября [1828]

 

Мой дорогой граф,

позволю себе написать Вам сегодня два слова, чтобы попросить об одолжении! Я еще не получила от Вас письма, но когда это мое дойдет до Вас, я надеюсь, что уже получу Ваше, потому что желаю этого всем сердцем.

Имею удовольствие писать Вам сейчас не только для того, чтобы сообщить о решении, которое приняла, но и для того, чтобы подкрепить его Вашей доброй поддержкой. Я отправляюсь в Россию в начале октября и умоляю Вас соблаговолить присоединить ко всем добрым услугам, которые Вы всегда оказываете мне, еще и эту: дать мне с собой в Петербург несколько рекомендательных писем, в том числе и к Вашему другу г-ну графу Михаилу Виельгорскому — это ведь он так прекрасно играет на виолончели? (Чем только я Вам не обязана?) И еще: не знакомы ли Вы с графом Матвеем?⁸

 

⁸ Говоря о братьях Михаиле и Матвее Виельгорских, А. Бертран путает их имена. Именно Матвей Юрьевич Виельгорский (1794—1866) — русский граф, камергер императорского двора — был известным в свое время виолончелистом и большим другом М. К. Огинского. Его портрет кисти К. Брюллова хранится в Национальном художественном музее Республики Беларусь в Минске. Его старший брат, Михаил Юрьевич Виельгорский (1788—1856) также был известен — как композитор-любитель и музыкальный деятель (в частности, был другом и пропагандистом произведений Л. ван Бетховена). Р. Шуман называл Михаила Виельгорского «гениальным дилетантом».

 

Возьму на себя смелость прямо сейчас просить такое же письмо и к г-ну графу Орлову, поскольку знаю, что вы связаны дружбой с ним и с графиней; соблаговолите, дорогой Огинский, замолвить за меня несколько добрых слов — ведь когда пускаешься в такое дальнее путешествие, рекомендаций не бывает слишком много.

 Я буду живейшим образом благодарна Вам за этот очередной знак доброго расположения ко мне...

Тысяча извинений за то, что должна внезапно прерваться, но курьер скоро отправляется. Что ж, это только приберегает для меня удовольствие потом еще раз поблагодарить Вас от всего сердца за эту помощь, если мне посчастливится получить ее от Вас.

Прощайте, дорогой и любезный граф. Примите еще одно уверение в моей нежной, искренней и глубокой привязанности к Вам, которую я сохраню на всю жизнь.

А. Бертран

Мои сестра и мать передают Вам свои наилучшие пожелания.

До востребования, Вена

 

 

Вена 16 октября [1828]

 

Дорогой и любезный друг!

Сто лет уже напоминаю себе, что нужно написать Вам, — и чтобы выполнить долг перед Вами, и чтобы удовлетворить собственное желание, но тысяча мелких помех до сего времени удерживали меня. Итак, благодарю Вас от всего сердца за любезное рекомендательное письмо к графу Виельгорскому, которое Вы были так добры прислать мне. Граф может быть исключительно полезен мне в Петербурге, поскольку он сам очень талантлив и, к тому же, оказывает протекцию артистам с той же готовностью, что и его любезный кузен!⁹

 

⁹ Здесь допущена неточность: Михаил и Матвей Виельгорские приходились друг другу родными братьями.

 

Конечно, никто и никогда не будет для меня лучше Вас — более обязательным, более услужливым; каким бы располагающим к себе ни был граф Матвей, я сомневаюсь, чтобы в нем были собраны все Ваши достоинства вместе — такое, дорогой друг, поверьте мне, встречается очень редко!.. И все же я приложу все старания, чтобы войти в его расположение, и если он проявит ко мне хотя бы половину той доброжелательности, которую всегда проявлял ко мне его любезный кузен, — я буду вполне удовлетворена. И кому я обязана этим новым знакомством? — Вам!

Я постараюсь обеспечить себя таким же письмом к княгине Куракиной, и я не премину передать от Вас привет г-ну Палиани¹⁰.

 

¹⁰ Джузеппе Палиани (1781—?) — итальянский певец и композитор, родом из Рима. Некоторое время жил в Париже, после чего в 1811 г. отправился вместе с семьей М. К. Огинского в Петербург и в течение следующих одиннадцати лет был связан с его домом.

 

Мне не терпится уже отправиться в путь, так как, скажу Вам по секрету, очень хочу оказаться сначала в Берлине: я имела честь играть перед семьей прусского принца во время их довольно долгого пребывания в Вене, и та любезность, с которой они меня приняли, обеспечит мне их протекцию в Берлине. К тому же, это ведь по дороге в Россию? Ваши советы направляют меня в эту страну, а они никогда меня не подводили — они для меня как доброе предзнаменование, и я надеюсь, что Ваши добрые пожелания будут сопровождать меня везде; мои же в ответ всегда будут с Вами, чтобы вновь увидеть Вас таким, каким мое сердце желает Вас видеть.

Однако я должна остаться в Вене еще на несколько недель. Здоровье моей сестры — единственная причина, которая удерживает меня здесь: она нездорова со времени своего возвращения из Неаполя — думаю, она говорила Вам о своих проблемах с голосом, когда имела удовольствие повидаться с Вами проездом через Флоренцию. У нее было совсем плохо с голосом, но она доверилась доктору Маринзелли, и улучшение наступило так явно, что я не могу прервать на полпути столь успешное лечение. Если его окончание будет таким же быстрым, как начало, то мне остается подождать совсем немного, и моя сестра обретет свой голос еще более прекрасным, чем прежде. <…>

Надеюсь, что смогу послать Вам известие о себе по приезде в Петербург, однако это будет еще нескоро, и потому, мой любезный друг, если у Вас есть немного свободного времени, то будьте добры написать мне в Берлин: я надеюсь недолго оставаться в Вене, и будет очень приятно, приехав в Берлин, сразу прочесть Ваше письмо. По приезде туда я немедленно отправлюсь на почту до востребования и затем сразу же отблагодарю Вас за эту предупредительность. <…>

Вижу, что мое письмо уже очень длинно <…> потому употреблю оставшееся на бумаге место, чтобы еще раз <…> заверить Вас в том, что, где бы я ни была, я буду думать о Вас всю жизнь, вспоминать о Вас с сожалением и непрестанно просить не забывать Вашего старого друга Алину.

 

Предисловие, перевод писем, комментарии Елены Чижевской, Светланы Немогай.