Репрезентация гендерных стереотипов в современной белорусской прозе

В данной статье на примере наиболее ярких, на наш взгляд, художественных текстов современной белорусской литературы (независимо от пола автора) рассмотрены представленные писателями гендерные стереотипы.

Так, женская проза интересна уже самим фактом представления мужественности (маскулинности)/женственности (феминности), отличающейся от той, которую создавали писатели-мужчины в белорусской советской литературе. Женщины-авторы на рубеже столетий своим творчеством развенчали веками создаваемый мужчинами-писателями миф о женщинах/женственности, который не всегда соответствовал реальности (по крайней мере, отражал не все разнообразие проявлений женственности). Писательницы также отражают многообразие стереотипов мужественности, представленных в современном обществе, формируют стереотип «идеальной мужественности», как его понимает современная, социально активная, творческая женщина. Наиболее ярко такая тенденция просматривается в творчестве Л. Рублевской (повести «Сердце мраморного ангела» и «Кольцо последнего императора»). Так, стереотип мужественности, представленный романтическими образами Винцука Полецкого и Костуся Сташинского первоначально не нравится главным героиням повестей Екатерине и Магдалине. Совсем непривлекательным выглядит Винцук при первой встрече с Екатериной: «Дверь... внезапно распахнулась, и в светлом проеме вырисовалась странная фигура в ватнике и калошах на веревочках. Высокий нескладный человек — или призрак — имел лет под сорок. В темных длинных волосах и бороде не замечалось седины. Лицо худое, глаза неестественно светлые, смотрят исподлобья, через нечесанные пряди... Просто оборотень какой-то…» А главная героиня повести «Кольцо последнего императора» изначально разочарована не только видом, но и отношением Костуся к ней: «Такие парни никогда не нравились Магдалине. Он смотрел на нее вежливо, но как-то... сухо, что ли? Без той «охотничьей» искорки, которая невольно зажигается в глазах мужчины при взгляде на красивую девушку и которую Магдалина, хотя раздражалась ролью «объекта охоты», привыкла встречать в глазах собеседников». С развитием сюжета раскрываются лучшие качества героев: их духовная красота, ум, умение постоять за себя и защитить женщину, уважение к ней, интерес к родной истории и культуре, талант. Поэтому из неприглядных внешне они перевоплощаются в «сказочных принцев», «идеальных мужчин» (у которых «все красиво»: душа, тело, даже кровь — происхождение). Этими мужчинами незаметно увлекаются главные героини, находя в них свой идеал мужественности, к которому подсознательно стремились и долго искали. Причем «найденные идеалы» не относятся к женщине с позиции более умного и сильного, не считают ее своей собственностью. Наверное, это как раз и есть необходимое условие для зарождения чувства. Героини нашли интересных для себя спутников, которые своей опекой не будут ограничивать их свободу, а будут признавать за женщинами присущие им качества характера и право на творчество. Предыдущие же избранники Екатерины и Магдалины под видом заботы ограничивали их в действиях и желаниях. Екатерина не выдерживает более двух лет своего первого мужа Дудковского, хотя «он варил украинский борщ и подносил (ей. — Т. Ф.) тапочки». Но за это претендовал на роль духовного и хозяйственного лидера: «Он воевал с моим «творческим беспорядком» и участием в экспедициях, вначале даже каждый вечер пересчитывал деньги в моем кошельке и выяснял, куда я столько потратила...» Именно от излишней заботливости Марка убегает и Магдалина, несмотря на его предупреждения: «Кто еще будет с тобой так нянчиться?». Бежит от запрограммированности, уверенности в завтрашнем дне, которую ищут в мужчинах многие женщины.

Героини Л. Рублевской находят гармонию во взаимоотношениях, свое счастье именно потому, что рядом с нетрадиционной женственностью в названных произведениях представлена и нетрадиционная мужественность. Она проявляется не только в том, что герои не досаждают покровительством, не ограничивают личную свободу женщины и признают за ней право на творчество. Они не пытаются «вместить» женщину в рамки традиционного образа женщины-хранительницы домашнего очага. Модель изображения взаимоотношений полов в повестях Л. Рублевской приближена к западной культуре, где «мужчина старается соответствовать пожеланиям женщины, и именно в этом проявляется его «идеальная маскулинность» (Суковатая, В. А. Маскулинность на постсоветском пространстве / В. А. Суковатая // Человек. — 2004. — № 6. — С. 114—122).

Творит миф о современной женщине, а также пересматривает стереотипы мужественности и О. Куртанич. В восприятии взаимоотношений полов ее творчество близко творчеству Л. Рублевской. О чем и свидетельствуют произведения писательницы, собранные в книге «Зазеркалье для Алисы». Героини О. Куртанич предпочитают нетрадиционную мужественность традиционной, которая несет угрозу их личности, их свободе. Именно против закрепленных половых ролей в семье, а прежде всего роли домохозяйки, которая является «символом счастья для многих знакомых женщин», протестуют они. Художественный мир писательницы населяют женщины, которые в определенный период по самым разным причинам оказались на распутье, перед выбором. Их определяют нестабильность в личной жизни и относительная стабильность в профессиональной деятельности. Поэтому и выбор их меньше всего связан с социальными проблемами, профессиональной деятельностью (они, как правило, представительницы творческих профессий — искусствовед, журналистка, писательница), а больше касается их личной жизни. А она, как правило, подает не так много вариантов. Иногда героини выбирают уединение, иногда любовника, верного друга и охранника в одном лице. Все они ищут любовь, при этом желательно взаимную и на равных, и очень боятся ее перепутать с боязнью одиночества. Боятся «приклеиться» к нелюбимому, принять любовь без взаимности. В них, несмотря на возрастную разбежку, а она варьируется от 22 до 39 лет, имеется отрицательный жизненный опыт проживания с лицами противоположного пола, поэтому они очень осторожны и стараются разграничивать жажду любви, страсть и настоящую любовь, отличать последнюю от «женской слабости», от потребности ощущать себя маленькой девочкой, которую пожалеют, утешат, направят. Героини обречены на неопределенность, одиночество, вечный поиск по причине того, что в художественном мире писательницы рядом с нетрадиционной женственностью не представлена нетрадиционная мужественность. В данном случае под нетрадиционной мужественностью понимается разрушение стереотипов в восприятии женщины, ее роли в семье, обществе и выработка новых отношений к ней со стороны мужчины. Здесь не принимаются во внимание ни внешность мужчин, ни их социальная и материальная значимость. Женщины, созданные писательницей, остаются на распутье даже сделав свой выбор:

Каролину Цвикевич («Эдем начинается летом») не интересуют добропорядочные в принятом, традиционном смысле слова мужчины (образ Василия). А может, пугают. Ведь предписывают героине своим образом жизни определенный стереотип поведения, традиционную роль жены = домохозяйки, чего она настойчиво избегает. А мужчины самодостаточные, талантливые, интересные (Стефан), как правило, не свободны. Так, влюбленная Каролина в скором времени узнает о существовании жены Стефана. Эдем утрачен...

Тридцатидевятилетняя Янина Луценко («Во мрак одиночества, в  привлекательное отчаяние»), не обращая внимания на «мучительную боль самоанализа», выбирает «будущее короткое счастье» с пятнадцатилетним Сергеем, а не стабильность, предопределенность со взрослым мужчиной (образ Левона). «Я хочу подарить любовь этому юноше...» — таким образом объясняет свой выбор женщина.

В результате каждая из женщин нашла то/того, что/кого искала. Но нет ощущения так называемого happy end’a и уверенности в том, что героини счастливы и что очередная связь будет последней или хотя бы долгосрочной. Тем не менее, положительное есть и в таком жизненном сценарии женщины. Она перестает избегать болезненного опыта экзистенциальной свободы и ответственности, а в итоге, согласно С. де Бовуар, перестает принимать роль жертвы, навязанную ей патриархатным обществом. Она сама выбирает и сама отвечает за свой выбор, восставая таким образом против мужских стратегий различных уровней по превращению женщины в объект. Пытается занять «мужское» место в извечной оппозиции мужское/женское.

В прозе О. Куртанич представлены либо мужчины сильные, которые подавляют женщину (И. И. Запоздалый), либо слабые, которые ищут себе мамку-няньку (Василий). Ни первые, ни вторые не соответствуют требованиям героинь произведений. Третий вариант — мужчины самодостаточные, интересные, как правило, несвободные (Стефан) или нелюбимые (Лявон).

Героини Е. Браво, наиболее заметной, противоречивой, в некоторой степени даже эпатажной писательницы, «восстают» против ценностей патриархата, где женщина с самого рождения «осуждена на поражение». Эволюцию изображения стереотипов мужественности в творчестве Е. Браво можно представить следующим образом: от культа мужчины-героя, без любви которого нет смысла жить («Беспощадный мой воин») или ради которого стоит пойти хоть на край света — оказаться на другом континенте («Комендантское время для ласточек»), до высмеивания «необезображенных» интеллектом мужчин-самцов, для которых женщина всего лишь сексуальный объект, только лишь «сливное отверстие» («Менада и ее сатиры»). Символом таких мужчин (и их власти) в романе Е. Браво является толстый кошелек, который писательница называет одним из вторичных половых признаков мужчины. Автор разоблачает патриархатную культуру, литературу в частности, которая воссоздает стереотипы мужественности/женственности, культивирует «большую любовь», под которой подразумевается самоотречение женщины во имя мужчины. Обращает внимание на то, что моральную ответственность перед обществом за сексуальные отношения несет в основном женщина, т. к. «патриархатная этика и религия склонны смешивать такие понятия, как «секс» и «женщина», а бремя ответственности и позора, связанные с сексом, приходится только на женщину» (Мілет, К. Тэорыя сэксуальнай палітыкі / К. Мілет // ARCHE: Кабеты. — 1999. — № 3. — С. 6—41). В романе также акцентируется внимание на неосмотрительности женщин и безответственности мужчин за судьбу еще не рожденного человека.

Если женская сексуальность в советском обществе и культуре «развенчивалась как «вражеская», то мужская сексуальность «реализовывала себя в беззаветном служении партии, стране, строительстве коммунизма и т. д.», — отмечает В. Суковатая. «В советской массовой культуре образы мужского сексуального желания были образами «запретного», «тайного», «полулегального» и потому — неизбежно травматичного» (В. Суковатая). Сексуальная революция и общая либерализация ценностей, которую пережила в 60—70-е годы прошлого века западная культура, достигла на переломе столетий и бывшего «советского материка»: сексуальность, благодаря Фрейду, стала прочно «входить в культурное самосознание в качестве главного ресурса идентичности» и в постсоветское общество. А призыв Э. Сиксу: «Пишите себя. Ваше тело должно быть услышано» (Брандт, Г. «Почему вы не пишете? Пишите себя!» (Феминизм и постструктурализм о женском теле и женском письме) / Г. Брандт // Женщина. Гендер. Культура. — М.: МЦГИ, 1999. — С. 15—34), обращенный к современным женщинам-писательницам, услышали и авторы-мужчины. Наиболее яркими примерами осмысления мужской сексуальности в постсоветской белорусской прозе являются повесть «Пейзаж с ментоловым запахом» В. Орлова, роман в штрихах «Юргон» и повесть «Обгоняя сны» А. Козлова. Стереотип мужественности, представленный в повести В. Орлова, можно обозначить как «активная сексуальность». В центре произведения образ мужчины, который одновременно является участником событий и их рассказчиком, поэтому целесообразно называть его я-герой. Он не только фиксирует, но и пытается проанализировать все, что происходит с ним и вокруг него. Герой — свободный (разведенный) мужчина средних лет. Он самодостаточный и даже самоуверенный, склонный к анализу и постоянному поиску, любит музыку и не любит суеты вокруг себя, изначально намерен «защищать свое одиночество». Независимо от намерения, мужчина находится в поиске «своей женщины», а сексуальность/сексапильность женщины считает главным ее достоинством, проявлением «идеальной женственности». Правда, героиню с такой характеристикой он находит не среди реальных женщин. В квартире, где на данный момент проживает я-герой, незримо присутствует виртуальная женщина. С ней он встречается в «тонком» мире, во время сна (в тексте есть упоминания о книге ученика Блаватской, в которой говорится о существовании «физического» и «тонкого» миров и которую читает я-герой) и путешествует во времени и пространстве. «Его женщина» не имеет ни имени, ни конкретного телесного воплощения. Она не привязана к конкретному времени и социуму. Я-герой представляет ее универсальной, многоликой (как внешне, так и в проявлениях характера) и непредсказуемой: «Она приходила ко мне в разных обличьях — то зеленоглазой шатенкой с круглой родинкой под бровью, то серебристой тонкой блондинкой с короткой «марсианской» стрижкой, то... Характер? Он также был переменчивый...». К «несуществующей», «нереальной» женщине герой обнаруживает реальные чувства. Кроме страстного чувства любви в его душе присутствует и чувство собственности. А из последнего вытекает ревность, которая с трудом им контролируется. Герой ревнует любимую ко всем мужчинам, которые могли и могут быть в ее жизни: «Видимо, их было много — тех, кто сдавал и нанимал тихую однокомнатную квартиру и путешествовал с Ней...». Я-героя волнуют и проблемы равенства в отношениях с виртуальной женщиной. Вспоминая и запечатлевая свои путешествия с Ней, я-герой отмечает: «Случалось, я узнавал свои любимые места в тех городах, где приходилось бывать раньше. Это значило, маршруты путешествий выбирала не только она, что, признаюсь, успокаивало мое самолюбие, так как, пусть и косвенно, свидетельствовало о нашем равенстве в отношениях». Я-герой готовится к путешествию с Ней, «которое окажется самым длинным», ради такого путешествия он готов больше не просыпаться.

А. Козлов в своем творчестве исследует эволюцию мужской сексуальности (с ранней юности и до сорока лет), в узком и широком значении этого слова, ее проявления и влияние на жизнь героев. Роман в штрихах «Юргон» и повесть «Обгоняя сны» также дают возможность проанализировать влияние необузданной мужской сексуальности на судьбы женщин, что встречаются на пути героев данных произведений.

Главными героями упомянутых произведений являются соответственно Юргон и Юджин. История Юргона — это «история одной болезни» длиной в несколько недель, которую герой определяет как «полный штиль». Сама жизнь для героя в такой ситуации теряет смысл: «Зачем жить, если висит!». В течение этого времени герой, вспоминая всех своих бывших любовниц, пытается вычислить/угадать, кто из них мог его сглазить. При этом он уверен, что не причинил ни одной женщине вреда. Следующий вопрос, который не меньше волнует героя, — как избавиться от болезни? Образ Юргона кажется статичным, незаконченным, будто вырванным из другого текста. Таким текстом как раз и является повесть «Обгоняя сны». Поэтому все, что происходит в романе с Юргоном, воспринимается как эпизод из жизни Юджина. А в более широком смысле — как шаг мужчины на пути становления его сексуальности. Образ Юджина подан в развитии: от пробуждения сексуальности (воспоминания о раннем сексуальном опыте, который привел его к разграничению таких понятий, как любовь и удовлетворение половых потребностей) к осмыслению ее последствий и рассуждений о том, «насколько проще станет жить, если угаснут мужские желания в теле». С Юджином читатель знакомится во время его пребывания на вокзале, где он оказался после того, как Руслана выгнала его из квартиры за измену. Герой почти каждый вечер приходит под окна квартиры Русланы, надеясь вернуть все еще любимую им женщину. Такое использование «свободного времени» дает ему прекрасную возможность переосмыслить свои поступки и желания. Юджин ассоциируется с Юргоном уже даже на уровне имен. Более того, воспринимается именно как повзрослевший Юргон. Возраст последнего в романе измеряется двадцатью пятью годами. А Юджин в повести вспоминает о своем «сороковнике». Четырнадцать последних лет он прожил тихой, уютной семейной жизнью с Русланой. Сам Юджин характеризует их как четырнадцатилетний сон юрливого (похотливого) гона (Юргона), который, словно сказочный Джинн, все же вырвался на волю. И последствия его действий такие сладко-горькие и непредсказуемые, однако определяющие дальнейшую жизнь героя. Его измена Руслане — очередная, а возможно, и последняя уступка Юджина Юргону, его подчинение биологическому началу в человеке, полу, основному инстинкту: «Годами мы дышали одним дыханием, смотрели одинаково на многие вещи и события. Даже думали часто одинаково. Но в один черный день мне показалось, что этого мало. Нет, не мало, а недостаточно для моего мужского счастья».

По сути своей и Юргон, и Юджин — одиночки. Но одиночество их разного рода. Считается (Р. Ошо), что это понятие можно понимать как «покинутость-ненужность» и как «самодостаточность». Разница в понимании и определяет степень взросления личности. Для характеристики Юргона подходит первый вариант. Он, во время «болезни», чувствует себя покинутым и ненужным: «Один и одинок, как никогда». Юджин же, балансируя долгое время на грани ненужности-покинутости и самодостаточности, приближается именно к пониманию категории одиночества как самодостаточности. Образ Юджина противоречив. Его поведение очень напоминает поведение Юргона. Однако его мысли, образ мышления указывают на большое расстояние между героями. Юджином пройден долгий путь, накоплен опыт долгосрочных отношений, которые позволяют герою сравнивать, осмысливать и оценивать разный стиль поведения, понять, что потерял и что ищет. Юджину присущи глубокие переживания, которые, правда, раскаянием назвать нельзя. Это размышление, бесконечный поиск себя.

В проанализированных произведениях А. Козлова действуют современные герои-одиночки, жизнь которых протекает в окружении многих женщин, на их фоне. Проблемы героев (и Юргона, и Юджина), как и их решения, связаны именно с присутствием/отсутствием женщин в их жизни. Стереотип мужественности, представленный автором, можно определить как «неконтролируемую/необузданную сексуальность».

Суммируя сказанное выше, можно только отметить, что современная белорусская литература одновременно фиксирует появление новых стереотипов мужественности/женственности и способствует их изменяемости.

Татьяна ФИЦНЕР