Березовая ностальгия
Под аркой высокой смолистой сосны
Я памятью грустной опять возвращаюсь
На краешек светлой, далекой весны,
Где соком березы напиться пытаюсь.
Я так неудачно приделал лоток —
Ведь раньше ни разу не делал подсочки.
И смотрит зеленым намеком листок
С набухшей и хмурой, как опухоль, почки.
«Ты сделай, как дед твой когда-то учил:
Туда, где светлее, иди на поляну
И где-то у самого пня подсочи,
И сам же потом залечи эту рану.
Затянется рана слезою своей
И лето ее берестой забинтует.
Со старой березы ты пей, не жалей,
Зато пощади, не губи молодую.
Нахлынула сумрачных зим седина,
Возможно, ее мы накликали сами.
И сладкие весны сбежали от нас,
Сбежали, уплыли в былое ручьями.
А время за нами сжигает мосты.
Усталым бродягой иду я по свету.
Усталому мне бы глоток доброты —
А может, ее на земле уже нету?
К березке с ведром подойду в тишине,
А память горчит, как посыпана перцем.
И в кружке одна только горечь на дне,
И горечь в моем растревоженном сердце.
Я в этом мире не одинок
Как доктор Фауст, я неоднократно
Зачем-то время задержать мечтал,
А сам года растрачивал напрасно
И век свой на мгновенья разменял.
Нет, не ищу себе я оправданий,
Хоть был тщеславен на свою беду.
По узенькой тропе воспоминаний
Я на свиданье в прошлое иду.
Мой шаг за мною кто-то повторяет —
Ему любые горы по плечу.
Моя ж зима упрямо наступает,
Хочу того я или не хочу.
Уверен в том, что в этой жизни каждый
Свой из ошибок опыт извлекал,
А я, беспечный, в жизни не однажды
На те же грабли снова наступал.
Надеялся, что справиться смогу я
С любой бедой, но только как всегда
Одна беда вела беду другую,
И беды все — одна моя беда.
Но не сломался — выдержал экзамен,
Грехи свои в единый грех собрав,
Я, как Сизиф, качу наверх свой камень,
Года в минуты преобразовав.
Белые яблони
От цвета яблонь все в саду кипело.
И замер мир — какая здесь краса!
А птиц незримых дружная капелла
В такт сердцу выводила голоса.
И всем хватало в мире белой пудры,
Связала всех добра и света нить.
И юным простакам, и старцам мудрым
Хотелось этот миг остановить.
Но нет, нельзя остановить мгновенье:
В цепи движения — оно звено.
Хоть умоляй, хоть падай на колени,
Не нарушает мерный ход оно.
Поднялся ветер, грозен и неистов,
Усыпал дол и скрылся в камыше.
Исчезла вся волшебная лучистость,
Оставила осадок на душе.
И та, что нежно целовала в губы,
Ушла к другому в сказочные сны.
Сгорали все — любимый и нелюбый —
В том белом грустном пламени весны.
А в декабре здесь снова побелело
И ветки цвет холодный обернул,
А то, что по весне еще болело,
Умчалось вновь сквозь время в ту весну…
Опять воткнутся в горизонт борозды
И клин печальный тронется в полет.
Вновь будут падать яблоки и звезды,
И платье с плеч покорных упадет.
Пойду я вслед за яблонею белой
За призрачный, далекий небокрай,
Где раньше все сияло и кипело,
Где прежде был обетованный рай.
Случайная гостья
Дачники уедут в воскресенье,
Опустеют шумные дворы,
Стихнут песни, шутки и веселье,
Не с кем будет и поговорить.
Кошка подойдет — глаза в печали —
Два зеленых фосфорных огня —
Где-то ее сильно напугали,
Ты ее за дверь не прогоняй.
Понимаю, сердцем понимаю,
В жизни нашей столько серых дней.
И ее как гостью принимаю —
Одиноким вместе веселей.
Память, словно книгу, я листаю.
Возвращусь в давно минувший день.
И на сердце давний след растает,
Упадет с души сомнений тень.
Вот уже темнеет понемногу.
Как-то на душе нехорошо…
Безучастно смотришь на дорогу —
Ты по ней уйдешь, как и пришел.
Робинзон
Мне оно приснилось не сегодня
Да сегодня это и не сон.
Бродит он по отчужденной зоне,
Всеми позабытый робинзон.
Свой он зверю, тишине и ночи,
И берданке старой на сучке.
Свой топор и с бритвы ножик точит
На черненом старом оселке.
По слезе читает все приметы
И живет. Пока хватает сил.
Бороду, что осмолил за лето,
Он зимой метелью забелил.
Дни его недаром здесь летели:
Делом занят он не первый год —
Вот наплел корзин на две артели
И на третью скоро наплетет.
Здесь горчат ветра и даже звуки,
Здесь прогоркли мысли и слова,
Горькие, как горечь от разлуки,
И земля, и воздух, и трава.
Пахнет и берлогой, и бадягой —
В этой зоне свой давно озон.
И собаку, и кота-бродягу
Позовет на ужин робинзон.
В шалаше из мягких лапок место
Приготовит он себе для сна.
И приснится жениху невеста,
Что ему судьбою суждена.
Вот она с ним на пороге храма
Легкая, как перышко само.
Повторяет нежно и упрямо:
«Обними меня, любимый мой».
Обнимает звон пчелиный зону —
Ах, какой здесь скрипок унисон!
Спит он. Не будите робинзона,
Сладкий сон так любит робинзон.
Окно
В оконной раме вижу свой портрет,
Как будто отражение в бокале,
Я понимаю, что меня там нет
И чувствую себя как в Зазеркалье.
Смеялось, пело, плакало окно,
И звало, коль с пути сбивался путник,
Молилось Богу за меня оно,
Как ангел мой хранитель и заступник.
На нем мороз узоры рисовал
Так виртуозно, что приятно глазу.
Замысловато, даже Марк Шагал
Таких картин не рисовал ни разу.
Над тем окном во тьме горит звезда,
С утра его разбудит трелью птица.
И пуща Налибокская всегда
В него всю жизнь, как в зеркало, глядится.
Мой путь тернист и противоречив:
Блуждал во тьме — а сам стремился к свету,
Но как не нужен этот негатив
Как человеку мне и как поэту.
Меня уже давно в том доме нет —
Я в городе огромном поселился.
Тот новый мир смотрел окном мне вслед,
И образ мой в окне запечатлился.
Издалека, через года оно
Все будет для меня во тьме светиться.
Так страшно, что когда-то в то окно
Крылом с бедою постучится птица.
Когда на глаз усталого окна
Ночная мгла не торопясь садится,
Там сгорбленная тень моя видна,
Что у крыльца уныло суетится.
Горька на вкус пыль жизненных дорог,
Но оттого она еще дороже…
Давно забыл меня родной порог.
А вот окно никак забыть не может.
Перевод с белорусского Михаила КУЛЕША
Выбар саджанца для садавода — той момант, значнасць якога складана пераацаніць.
Канцэрт для дзяцей і моладзі, пластычны спектакль Ягора Дружыніна і «Рок-панарама».