​Наталья Зеленкевич: «У болота своя философия»

Болота — это страшно? Национальный фольклор населяет эти места всякой нечистью: злой болотник, кикиморы, водяные, черти... Жуть!

Болота Беларуси — это исключительно важно! Это лёгкие Европы. Выработка кислорода на болоте в 15 раз больше, чем в лесу.

Болота помогают поддерживать стабильность экосистем и сохранять биоразнообразие: смягчают климат прилегающих территорий, накапливают углерод, снижающий парниковый эффект.

Болота — это наша гордость, наш брэнд. Беларусь — одна из немногих стран в Европе, где сохранились огромные по площади топи, есть своя Амазония, которая привлекает туристов со всего мира.

И, наконец, болота — это особый, очень интересный мир. О нём нам рассказывает старший научный сотрудник Института экспериментальной ботаники НАН Беларуси, кандидат биологических наук Наталья Зеленкевич.

Как болото стало работой

— Наталья Алексеевна, когда и почему вы выбрали болота предметом своего научного интереса?

— Придя в Академию наук, я сперва занималась изучением луговой растительности. Специалистов по болотной растительности в начале 2000-х в нашем институте практически не было: это направление считалось вакантным. В 2004 году у меня появилась возможность поработать в международном научно-исследовательском проекте «Belarus Wetlands» по изучению верховых болот.

В силу сложившихся обстоятельств мне вскоре пришлось этот проект возглавить. Он был не чисто научным, а волонтёрским, с участием иностранцев. К нам ежегодно стали приезжать не только учёные-ботаники, но и люди, проявляющие интерес к экологическим проблемам: учителя, банковские служащие, представители тех компаний, которые оказывали финансовую поддержку: «Shell», BAT, HSBC. За 7 лет в проекте «Belarus Wetlands» поучаствовало более 150 волонтёров из 48 стран мира, причём не только из стран СНГ, США, Канады, но и из Австралии, Бразилии, Гонконга, Греции, Малайзии, Новой Зеландии, Сингапура, Тринидад и Тобаго, Филиппин, ЮАР.

За эти 7 лет было изучено более 40 болот, собран такой огромный материал, что он просто просился стать основой для диссертации. И моя кандидатская была посвящена флоре и растительности верховых болот Беларуси.

— В чём особенность болотной растительности и флоры?

— Биотоп (естественное, относительно однородное жизненное пространство — прим. автора) верховых болот очень специфичный. Там много воды, и обычно она холодная, около +10°С даже летом, потому что сфагновая прослойка работает как своеобразная шуба, мешает теплообмену: нижние слои и летом не прогреваются. Наиболее важная особенность сфагнового мха, приобретённая в ходе миллионов лет эволюции, — это его способность впитывать и сохранять большое количество воды: в 20 раз больше собственного веса. В холодных и влажных условиях на верховых болотах Беларуси произрастает порядка 300 видов сосудистых растений, что составляет 15% от всей флоры Беларуси. Здесь, кроме сфагновых мхов, можно встретить пушицу, вереск, багульник, голубику, клюкву, росянку. Около 30 видов растений — охраняемые (морошка, карликовая береза, пухонос альпийский и другие).

На болотах в Березинском заповеднике в 2009 году учёные случайно обнаружили Офрис насекомоносную, новый род и вид растений, который прежде никогда не фиксировался в Беларуси. Это стало настоящей сенсацией!

Загадочный мир

— А какими исследованиями вы занимаетесь сейчас?

— Уже 5 лет участвую в проекте ПРООН, посвящённом низинным пойменным болотам. Они начали зарастать кустарником, и оттуда стали исчезать редкие птицы. Самая известная — вертлявая камышовка, сохранению и защите которой в Европе уделяется много внимания.

Зарастание территорий вызвано изменениями в системе хозяйствования. Раньше болота использовались для сенокошения. Когда меньше людей стали держать скот, болота стали зарастать кустарником. Сейчас их выкашивают специальной техникой. Мы изучаем влияние таких перемен на биотопы. Практически ежегодно занимаемся исследованиями на болотах Споровское, Званец, Докудовское, Сервечь, Дикое. Часто участвуем в международных проектах, куда нас приглашают в качестве экспертов.

— За что вы полюбили болота?

— Это удивительный мир! Исследуя торфяные залежи, будто на машине времени переносишься в глубь времён. Без доступа кислорода «содержимое» болот плохо разлагается, там можно обнаружить части древних растений, которые видели наши предки, жившие 5 тысяч лет назад. Это завораживает.

Помню, как впервые в 1998 году попала на верховое болото и питерский коллега мне показывал маленькие с виду сосны, которым на самом деле 150 лет, а рядом — канаву (последствие мелиорации), которая полностью заросла сфагновым мхом, основным элементом болота и будущего торфа. То есть болото само себя восстановило! И эти способность к саморегуляции, умение отстоять себя меня просто ошеломили.

— Остаётся ли для вас как специалиста по флоре болот что-то непонятное, необъяснимое?

— Конечно. Открытых вопросов ещё много. Это и экология, и классификация болотной растительности, и охрана. Из непонятного такой факт. На болоте Дикое мы не раз встречали овсянницу, которая прекрасно растёт на сфагновом мху. Никогда нигде больше не наблюдала подобного. До сих пор не могу найти объяснение: как луговой вид может расти на сфагнуме?

— Есть ли у вас болото-фаворит?

— Больше других люблю Ельню. Это очень большое верховое болото, где представлены наиболее интересные типы биотопов. Там есть несколько экотроп. Одна из них проложена к озеркам, что образовались посреди болота. На редкость  красивое место, здесь обитает особый дух.

Люди на болоте

— Болот становится всё меньше. Чем это вызвано?

— Понижается уровень грунтовых вод, наблюдается недобор осадков. Сейчас у нас большая проблема — зарастание открытых верховых болот сосной.

— То есть болота нуждаются в защите?

— Безусловно. А ещё — в пропаганде, популяризации, в создании бренда «Белорусские болота». Помню, как волонтёры-иностранцы, участники «Belarus Wetlands» покупали открытки, чтобы написать небольшое сообщение и выслать домой, родным и близким. Не было доступно в продаже открыток с болотами и природой Беларуси. А ведь это тоже популяризация страны! Большинство европейцев не удивишь церковью XIX или начала XX века. А вот такими болотами, как Ельня, Дикое, Сервечь, их можно поразить и заинтересовать.

— Справедливо ли, на ваш взгляд, называть белорусов «людьми на болоте»? Формирует ли близость к болотам у жителей некие ментальные особенности?

— Думаю, это было справедливо в отношении наших предков — и прежде всего, населяющих Полесье. Во время экспедиций в полесскую глубинку мы знакомились с местными жителями и убеждались: жизнь на болотах определённо повлияла на особенности их быта и менталитета. Рассказывали нам, как до мелиорации зять ездил к тёще на блины на лодке, потому что иначе не добраться, хоть их дома — в одной деревне.

На Полесье и сейчас можно встретить пожилых женщин, которые наведываются в гости друг к другу на лодках — так проще. Обособленность от внешнего мира, безусловно, накладывала отпечаток, формируя некоторую недоверчивость, подозрительность к чужакам, то, что называется «быть себе на уме».

Болота — это отдельный мир, своя философия. Находясь здесь, очень хорошо понимаешь: в жизни на самом деле по-настоящему важны не многие вещи. Как сказал коллега: «Возможно, болота и нужны для того, чтобы присесть на болотную кочку и подумать, для чего ты живёшь».

Ольга Поклонская

Фото предоставлено Н. Зеленкевич

**** Фото болот — из архива лаборатории геоботаники и картографии растительности Института экспериментальной ботаники НАН Беларуси