А зори здесь были тихими, картинными

Чем отличаются экранизации, между которыми больше сорока лет?

Семидесятилетие Победы так или иначе обуславливает тематическую направленность значительного культурного пласта последнего времени. Театры, музеи, филармонии, концертные залы, библиотеки подключились к течению и обратились к славной истории самоотверженной многогранной работой. Индустрия кино, конечно же, не стала исключением. И слово «индустрия» (не искусство) здесь не случайно: какой бы ни была конъюнктура рынка, коммерческие функции «дорожайшего из искусств» должны учитываться. Так, в последнее время они тесно переплетаются с потребностями времени/заказом. А тут как раз неисчерпаемая тема Великой Отечественной и основательная литературная база, откуда можно бесконечно черпать впечатляющие сюжеты... Так, на экраны вышел картинный фильм «А зори здесь тихие...».

В 1969 году была опубликована одноименная повесть Бориса Васильева. В первую очередь ее выделяют женские образы на месте главных героев. «Эх, бабы, бабы, несчастный вы народ! Мужикам война эта — как зайцу курево, а уж вам-то...». Второй важной смысловой идеей здесь стала способность рядового человека идти на риск и принимать решения самостоятельно, действовать без указки сверху.

Действие происходит в 1942 году на прифронтовой полосе, на 171-м разъезде, своеобразном «курорте», как назвал эти уцелевшие 12 дворов Васильев. Суровый комендант разъезда Васков, глядя на солдат, охмелевших от местного первача, попросил приехавшего майора прислать непьющих и холодных к дамам.

Майор удовлетворил просьбу, и зенитчики, которые оказались зенитчицами, прибыли — холодные и к алкоголю, и к ночным романтичным прогулкам, потому что Васков здесь — единственный мужчина. Комендант немного обомлел от такого «счастья», но деваться некуда. Жизнь потекла своим чередом до момента, разделяющего повесть на две части.

Разъезд остался в первой — в легком, расслабляющем, забавном противостоянии Васкова со смешливыми девушками. На свободу эту посягает предвестник коренного перелома — одна из зенитчиц Рита Осянина обнаруживает в лесу двух немцев. Васков быстро смекает, что в немецких тюках, которые видела девушка, находится тол, а значит враги, вероятнее всего, направляются на Кировскую железную дорогу и Беломорско-Балтийский канал. Комендант теперь должен выполнить стратегическую задачу — взять в плен врага (уничтожить), чтобы оборонить объекты. Задача разобраться с двумя немцами не кажется сложной, и Васков с пятью девушками отправляется в поход на два дня.

Если предвестником перелома было обнаружение в лесу немцев, то действительным переломом стал тихий счет «Три... пять... восемь... десять... Двенадцать... четырнадцать... пятнадцать, шестнадцать...». Оказалось, что вместо предполагаемых двух главный герой с пятью зенитчицами должен остановить шестнадцать человек. Счет этот окажется роковым для девушек, не каждой из которых до этого приходилось стрелять, а тем более убивать. «А тут ведь женщина по живой голове прикладом била, баба, мать будущая, в которой самой природой ненависть к убийству заложена».

Классической для советского кинематографа стала экранизация Станислава Ростоцкого, автора таких фильмов, как «Доживем до понедельника», «Дело было в Пенькове» и «Белый Бим Черное Ухо» с неизменно Вячеславом Тихоновым в главных ролях. Двухсерийная картина вышла на экраны в 1972 году, к слову, она была номинирована на «Оскар» (как и фильм Ростоцкого «Белый Бим Черное Ухо»). Черно-белая картина переходит на цвет только в флешбеках, на которых держится драматическая составляющая повествования, что символично.

Экранизация Рената Давлетьярова, которая сейчас показывается в кинотеатрах, будто бы о той же самоотверженности и абсурдности сочетания «женщина-война». В первую очередь этот оксюморон ощущается (как в повести, так и в обоих фильмах) благодаря обратным кадрам, историям главных героев, в которых обычная мирная жизнь, романтические женские мечты, личные трагедии и потери близких. Все, что отзывается в воспоминаниях — принижает и возвышает личное. Принижает, потому что автономные внутричеловеческие беды теряют свою значимость на фоне одной глобальной и неопровержимой. Возвышает, потому что концентрация на обыкновенных человеческих перипетиях — величайшее благо, которому ничто не должно мешать.

Тот самый перелом разделяет картину на две части с разным эмоциональным подтекстом — от расслабленности к трагичности, некоторую тональную двойственность создает и противопоставление прошлого и будущего. Части, тем не менее, абсолютно гармоничны, несмотря на то, что у Ростоцкого, например, образы прошлого предстают порой как сон или фантазия, как идеализирование той неидеальной, но мирной жизни.

Чтобы сравнить две экранизации, достаточно обратиться к одной из историй. Еще в мирное время у героини Жени Комельковой случился роман с семейным полковником Лужиным. Согласно повести, после расстрела семьи она в одиночку перешла фронт и Лужин ее «подобрал, защитил, пригрел». Без описания «технологии». В картине Ростоцкого Женя сама пришла в штаб, где он был командиром. В картине Давлетьярова мизансцена в момент, когда Женя приходит и встречается с любимым мужчиной, почти аналогична. Что показательно, если нужно определиться, считать вторую картину ремейком или нет.

19-5

В красивом фильме и актеры красивые, и болото красивое, и умирают красиво.

19-3

Сцена в первом фильме по-хорошему простая и одновременно чувственная. Солдат докладывает полковнику, указывая на кого-то сзади себя — Лужин оборачивается и онемело смотрит, подходит, смотрит на нее снизу вверх. Она гладит его лицо. «Женя, откуда ты, Женя?». Крупный план плачущей девушки.

В фильме Давлетьярова полковник, громко рассуждая, шпион тут пробрался или дезертир какой, бойко подходит к фигуре со скрытым под платком лицом и — вот это поворот — немеет. «Женя». Крупный план. Грубо.

Фатально в фильмах выглядят проводы Васкова с зенитчицами в поход или обещание коменданта Лизе Бричкиной спеть вместе после выполнения боевого приказа. Не споют ведь. «А зори здесь тихие...» — прекрасный пример того, как безликий может приобрести лик. Если поначалу пять девушек теряются в группе, то вместе с их личными переживаниями, воспоминаниями, «личным счетом» каждая для зрителя становится одинаково важным персонажем и одинаково близким.

Веяние сего дня отбилось на картине Рената Давлетьярова. Манера исполнения затмевает смысл, из чего выходит, можно сказать, кинематографическое рококо. «А зори здесь тихие...» вливается в ряд подобных — впечатляющих, громких, разрекламированных — картин вроде «Битвы за Севастополь» Сергея Мокрицкого и ленты «Батальонъ» Дмитрия Месхиева. К слову, все три картины объединяет еще и выход на первый план женских персонажей.

Создатели экранизации, используя классическую повесть, сделали уклон на зрелищность и откровенную «кинематографичность». Фильм можно отметить продуманным монтажом, пестрыми глянцевыми картинками и нарочито красивыми жестами. По-настоящему кинематографичными, хоть зачастую и штампованными. Воздействие клише на авторов картины очевидно и постоянно. Кроме того, некоторые заимствованные решения в обыгрывании сюжета позволяют называть фильм не столько экранизацией повести Васильева, сколько ремейком советской ленты.

Красота эта, возведенная в культ, отодвигает на второй план сюжет. Потому что глянцевый трагизм — это обманка, которая совсем не способствует пониманию вложенных смыслов и подлинному сопереживанию персонажам. Такая расстановка приоритетов путает и пугает. Если война «священная» и подвиг «великий», то в спекуляции на этих темах есть некоторая доля кощунства.

Картиной «А зори...» можно любоваться и даже получить от экрана некоторые эмоции — наверное, на этом все. Станислав Ростоцкий экранизировал Бориса Васильева созвучно тональности самой повести — просто и проникновенно. Создатели второй картины использовали имена Васильева и Ростоцкого, актуальную в год семидесятилетия Победы тему Великой Отечественной, и создали «продукт», настолько же картинный, насколько мимолетный. Пройдет в прокате — и ни в какой заветный список не попадет.

Ирена КОТЕЛОВИЧ.