Он приехал в Минск на фестиваль кино и музыки «Белое зеркало» из мифического города Пухтоград (на самом деле из Питера) как представитель секты «Колдовские художники». Тут Николай Копейкин развесил «картинки», то есть свою выставку, показал сорежиссерскую работу «Звездный ворс», выступил в составе андеграундной группы НОМ. Между делом рассказал о художественных фальшивках, современном искусстве и своих арт-проектах вселенского масштаба. Замах на Вселенную с уходом в иррациональные понятия торжествует и в чудаковатом, но кайфовом «Звездном ворсе». Это фантастический фильм о том, как люди будущего совершают «межгалактический» полет, вбуриваясь в Землю. Теория твердого космоса, кстати, не новая...
— Многих художников, которые не имеют специального образования, все-таки сложно назвать любителями — они органично вписываются в среду искусства и уверенно ее преобразуют. Не имея за плечами художественных академий, расскажите на своем опыте, как школа авторов без образования взаимодействует с «профессиональной» — они противостоят или дружат?
— На живописном фронте есть Партия войны и Партия мира. У меня тоже есть высшее образование, и в отношении к не имеющим его людям некоторый снобизм все же проскальзывает, мол, корочка дает мне право кого-то поучать. Поэтому я прекрасно понимаю художников из Партии войны, которые совершают нападки на «необразованных» и считают их выскочками. В этом выражается чисто человеческое отношение к собственному «я», проявляется профессиональное самомнение.
Но человек, который и без образования долгие годы варится в художественной практике, может рисовать лучше, чем бывший студент. А в силу того, что автор не нагружен «основами» и ко многим вещам приходит сам, его мозг свободен, потому что в искусстве для него важнее не «как», а «что». У нас с профессионалами разные задачи: они ищут новые формы, более экологичные и дешевые средства, создают тенденции. Не выскочки, а профессионалы придумали Contemporary Art (современное/актуальное искусство. — Авт.), но именно форму выражения мысли, без наполнения.
Этим пользуются. Вот молодой человек решил: дай-ка я буду художником. Взял кисть (а сейчас в моде беспредметность), зафигачил что-нибудь и назвал это искусством. Смотришь — вроде удалось, а пытаешься ковырнуть — оказывается, нет ни бэкграунда, ни наполнения. В таких случаях часто придумываются огромные сопроводительные тексты, которые объясняют, что на самом деле художник затронул фундаментальные вопросы человечества. Так начинается очередная сказка о голом короле.
Но есть среда — не та, что организуется неповоротливыми областными союзами художников (которые привыкли существовать во многом за счет областных властей), а независимая, — в которой профессиональные художники варятся вместе с непрофессионалами. Здесь и рождается новое искусство.
— Вы никогда не слышали в свой адрес упреков: мол, переиначили «Музыку» Матисса, переиграли полотно «Поэт и его муза» Анри Руссо, назвали свою картину именем священной «Тайной вечери» — как посмели?
— Как раз претензии бы появились, если бы я окончил Академию художеств: «Вы че, молодой человек, рисовать не умеете? Пять лет штаны протирали? Столько холстов извели...» Мне кажется, со временем моя работа улучшилась и в ней появилась именно живописная составляющая, но я изначально честно признаюсь в том, что у меня не было учителя, даже детской художественной школы. Вот моя старшая дочь такую окончила и все равно рисовать не умеет. А пятилетняя племянница прекрасно чувствует цвета, рисует цельные композиции, иногда абстракции, но такими ровными линиями, что складывается ощущение, будто писал суперпрофессионал. Это, что называется, дар сверху. Ей бы развивать способности, к сожалению, я не могу стать ей учителем, мне бы самому где-нибудь поучиться.
— Все же думаете об образовании?
— Такой идеи уже нет, но я учусь в процессе работы и что-то подмечаю для себя в музеях разных городов и стран. Недавно был в прекрасном Центре современного искусства в Барселоне. Это один из лучших музеев современного искусства в Европе из тех, что я видел. У меня было ощущение, что я попал на выставку «Колдовских художников». Авторы настолько интересно подошли к выражению своих идей, что «метрдотели моей души приказали подать шампанское» (фраза из песни «Ты ушла» группы НОМ. — Авт.)
— Как ироничный, саркастичный, рефлексирующий автор скажите, ваши картины — это реакция на что?
— Это не всегда рефлексия. Более рефлексирующий как раз Вася Ложкин (художник из числа «Колдовских художников», прославившийся серией картин с котами. — Авт.). У него хорошо получается социальщина (я не имею в виду его котиков). А меня больше волнуют внутреннее движение души, мотивация людей, иногда в сатирическом ключе. Хотя социальщина у меня тоже присутствует.
— То есть, если использовать слово «реагировать», — вы реагируете на человека.
— Да, в целом на все, что меня окружает, и на то, что внутри. У «Колдовских художников» недавно была плакатная выставка, которая называлась «Аблакаты Балалайкина» (отсылка к «Современной идиллии» Михаила Салтыкова-Щедрина). Заглавным плакатом стала работа с выражением из романа «Легенда об Уленшпигеле» Шарля Де Костера «Мы — ваше зеркало». То есть искусство плаката — это кривое или не кривое, но зеркало. Лучше кривое. Искусство вообще должно быть интереснее, чем жизнь. В одном из музеев современного искусства в той же Барселоне экспозиция процентов на девяносто состоит из гиперреалистичных картин — висят такие огромные фотографии людей, которые снялись на паспорт или сделали селфи. Подходишь, а там написано «Oіl on Canvas», то есть это еще и нарисовано, а не сфотографировано.
Гиперреализм — живопись неглубокая: смотрите, мол, «как я умею». Пляшет человек на улице и кричит: «Вот, как могу!». Смысла — ноль, техника — да. Если живописную работу не отличить от фотографии, сразу возникает вопрос: зачем это нужно? Но ответом на вопрос «зачем?» гиперреализм похвастаться не может. Наверно, для денег.
— Этот же вопрос у меня возникает в отношении фильма «Звездный ворс». Он получил неоднозначные отзывы: его называли и клоунадой, и одним из лучших современных российских фильмов. Скажите, в чем идея, посыл картины?
— Честно вам скажу... Может быть, какие-то режиссеры... Вот они собираются и думают: «Дай-ка я сниму фильм с суперпосылом человечеству, чтобы это был не просто плевок, а глубокомысленнейшая работа, что-нибудь про милосердие, про любовь...» Наверно, есть такие люди, может, они тоже снимают кино, но я такое не смотрю. У нас с Андреем Кагадеевым не было суперидеи или того, что называется «задача-максимум» и «задача-минимум» — мы просто получали удовольствие от того, что генерируем идеи, которые складываются в интересный сценарий. Это не всегда контролируемый процесс — мир фантазий ведь.
Наш первый совместный фильм «Пасека» был снят за пятьсот долларов. На встречах со зрителями в Роттердаме, где фильм три дня собирал аншлаг, нас постоянно спрашивали о наших затратах и при озвучивании суммы нервно смеялись.
На этот раз мы не хотели исходить из возможностей и решили впихивать в сценарий свою дурацкую фантазию и не волноваться о том, как это будет сниматься. Вдруг объявится человек, который захочет это профинансировать? Так, собственно, и случилось.
— То есть «Звездный ворс» — фильм ради фильма?
— Нет, все не так просто. В картине, конечно, есть доля абсурда, но мы хотели донести и некоторые свои мысли. Художественной метафорой, так сказать. Например, жители разных планет в картине — это своего рода социальные прослойки людей, с которыми нам приходится встречаться. Колобок — абсолютно нацистская планета, жители которой ничего не делают, ничего не производят, даже не едят, а ради собственных нужд эксплуатируют труд обезьян.
Жители планеты Атит — гопота и мрази. В гаражах любого городского спального района они так и живут (действие фильма на планете Атит происходит в гаражах. — Авт.). Конечно, мы приукрасили их поведение до откровенного свинства, но и в реальности до поросячьего визга тоже доходит.
А планета Пятачок — просто веселое, абсурдное шоу. Мы шутили про оборотней вервольфов и подумали, почему бы человеку превращаться не в волка, а в клоуна или свинью.
Сюжет фильма — путешествие не просто к разным планетам, но к мозговым центрам сверхчеловека, который оказался Богом. Таким образом мы попытались соединить науку и Бога. С одной стороны наука пытается опровергнуть его существование, в то время как мы, соответственно и наука, оказываемся его частью. Мы являемся Богом...
— У вас достаточно злые фильмы, иногда с трагичной, фарсовой концовкой.
— Конечно, злые — это же сатира. Она должна быть злой, иначе это будет сомнительный юморок. Во время нашей последней плакатной выставки у нас постоянно спрашивали, зачем, мол, так зло отражать реальность... Я как-то пытался вступить в секцию плаката, где мне пренебрежительно сказали: "Ну что у вас за плакаты?.." Хотя мои работы — соцзаказы, сделанные в лучших традициях журнала "Крокодил" — висели тогда по всему Петербургу. "Вот какие должны быть плакаты!" — говорят мне и показывают свои образцы. А там изображено что-то типа срезанной елочки, "Бросайте курить", "Хватит пить"... "Вот это плакат! — говорят. — На биеннале был представлен". Ну, думаю, я рад за автора, но это ведь не сатира. Для создания плаката нужно не только художественные умения, но и какой-то словесный дар. Не все могут писать плакаты, даже у некоторых из "Колдовских художников" они получались глупыми и неинтересными. И мы об этом честно говорили друг другу.
Плакат должен быть злым, если что-то высмеивается; яростным, если что-то обвиняется; смешным или драматичным — в зависимости от цели. Это говорящая вещь, а работу с языком не все художники могут себе позволить, потому что многие коллеги — увы — в последний раз книжку читали в школе и недоумевают, почему им что-то сложно дается. Хотя наоборот должно быть легко. Трудно ведь, когда читаешь...
— Вы часто говорите про форму в сравнении с содержанием, будто она почти не важна и должна получаться такой, какой получается. Но в это сложно поверить, потому что стиль, антураж, костюмы оказываются так или иначе осмысленными и мотивированными, то есть форма никак не остается на заднем плане.
— Во время работы над "Звездным ворсом" мы кое-что посмотрели, те же костюмы. Если вы обратили внимание, в фантастике и трэш-фильмах, если действие происходит в будущем, все почему-то ходят в трусах или шортах. Тот же Флэш Гордон из одноименного фильма или взять нашу "Туманность Андромеды" по Ивану Ефремову. В последнем, кстати, есть такая интересная вещь: когда персонажи разговаривают, почему-то на заднем плане какие-то люди прыгают на батутах. Тоже смешно. Одним из источников вдохновения был черно-белый фильм "Аэлита" Якова Протазанова.
Мы решили, что в нашем будущем все будут ходить в шортах, одежда обязательно будет серебристой, добавили шляпы (чем больше шляп, тем ты важнее), прикрепили крылышки к обычным бейсболкам. Мы пользовались старыми идеями, чтобы присутствовала неуклюжесть 1950-1960-х годов.
В фильме мы сняли многих наших "звездных" знакомых, пригласили Сергея Шнурова, Сергея Михалка, Александра Лаэртского, Псоя Короленко — все сразу согласились и снимались бесплатно, предоставили нам свою музыку в качестве саундтреков. Было весело и получилось то, что получилось. Вообще это был такой рок-н-ролльный джем-сейшн.
— Как вы создали эту гротескную манеру поведения ваших персонажей — речь, жесты, мимика?
— Мы сами такие гротескные мужчины, да и мы ведь кино снимаем. Почему я не люблю интерактивный театр, например. Если раньше театральные актеры пытались показать проникновенную игру, чтобы я им поверил, сейчас с той же целью пытаются вовлечь меня в действие. Но я же осознаю, что здесь просто театральщина, а вопросы зрителю считаю жалкими попытками театра заставить ему поверить. Но как можно поверить театру, а главное — зачем? На мой взгляд, нужно уходить в абсурд, завлекать человека в мир, полный образов, который поможет забыть эту реальность. В фантазии не нужно верить, в них нужно пребывать. В этом направлении, на мой взгляд, должен развиваться театр. А для этого необходимо создавать новый язык искусства, подчиненный другим идеям.
В работе над фильмами нам часто приходится выкручиваться за счет арт-решений. Это в Голливуде на все хватает средств, а мы в них ограничены, вот и используем художественную смекалку. По-моему, у нас это получилось, как и игра жанрами, формами.
— То есть форма все-таки важна.
— Мы ни в коем случае не боремся с ней. Знание множества форм — это художественная эрудиция. Если вы можете красноречиво объясняться — честь вам и хвала, вы хорошо владеете языком. Но главное — мысль. От нее мы пляшем и подбираем подходящую стилистику, жанр, манеру, в конце концов. У того же Квентина Тарантино боевик переходит в ужас и сменяется комедией, у Кубрика жанры смешиваются.
— Вы, как автор провокативной направленности, чувствуете себя свободным творческим человеком?
— Не всегда. Иногда я не уверен, что мне хватит сил на некоторые вещи. У меня есть арт-проекты вселенского масштаба. Ну не вселенского, но в рамках нашей солнечной системы. Я, например, считаю, что сейчас можно объединить человечество ради общей неполитической идеи. На мой взгляд, она должна быть красивой и немного с придурью. Я придумал одну, мне она кажется симпатичной.
— Какого плана идея?
— Вы прекрасно знаете, что на Марс планируется отправить экспедицию невозвращенцев, которые будут осваивать планету, чтобы в будущем человечество смогло туда переселиться. Я предлагаю поставить два мощных столба, типа клина, на полюсах нашей планеты и создать таким образом ось. От одного полюса к другому провести дугу из какого-нибудь легкого сплава, которая бы крутилась вокруг земли. К дуге нужно прикрепить большое легкое полотно, типа марли, над созданием которого будет работать все производство планеты. Представьте, Земля летит со скоростью 30 километров в секунду, а за ней развивается огромный шлейф, сотканный всем человечеством. Он отражает солнечные лучи и со стороны похож на шлейф гигантской кометы. Для чего все это, знаете? Не просто так, это не блажь. А для того, чтобы следующие поколения, переселившиеся на Марс, глядя в небо, видели, где их родина. Здесь на земле уже и человечества может не быть, а шлейф останется. Можно даже на нем написать "Вы отсюда".
— Это единственная идея или одна из многих?
— Есть еще идея — могла бы получиться красивая цепь, соединяющая Землю и ее спутник Луну — два шара на цепи. Но она будет мешать вращению дуги из сплава, соответственно шлейфу, поэтому... нужно выбирать.
— У вас было много выставок за пределами страны, зарубежный зритель понимает ваши картины?
— Если проскальзывает какой-то юмор, ирония, чаще понимает, даже если это привязано к российской действительности. Я постоянно рассказываю одну и ту же историю. Есть у меня картина: вечер, сидит мужчина на лавочке, вырезает слово из трех букв и смотрит на силуэт девушки в окне дома. Картина называется "Весна". Ее купил японец, который изучает русский язык. Уже после покупки он прислал мне письмо: "Я понимаю и слово "весна", и даже то, которое недописано, но у меня к вам большая просьба: не могли бы вы объяснить смысл этой картины?.." Вот японец этого не понял. Видимо, Фрейд у них не популярен или мозг не так испорчен, как у европейца.
— Жители планеты Атит не поняли бы?
— Да они как раз все понимают. Знаете, как гопники называют нас, негопников? Гопниками.
Ирена КОТЕЛОВИЧ
Хорошо там, где молодежь есть!
Певица воспевает колорит и многогранность белорусской и индийской культур.
Спросили у экспертов.