Вы здесь

Что посмотреть в Дукоре?


«Чтобы что-то новое увидеть, надо что-то новое совершить», — говорил немецкий физик Георг Лихтенберг, который первым наблюдал карту искр на поверхности полупроводника. Мы же используем карту страны в качестве проводника и, чтобы что-то новое увидеть, совершаем новые путешествия.


Дукорский дворец, каким был он при Гартингах, нарисованный Наполеоном Ордой.

Красоту Дукоры как населенного пункта словами описать невозможно. По крайней мере, я попыталась, во время написания этого текста, но в итоге мне пришлось согласиться со словами Татьяны Толстой, дочери известного Льва Николаевича, о том, что для высшего умиления и восторга должно существовать какое-то наивысшее выражение — «не словом и не слезами». Это было мое первое открытие в Дукоре, еще до того, как мы попали в имение (между прочим, снова кружили в поиске дороги, поэтому снова хочется спросить: когда у нас наконец научатся правильно расставлять указатели?) Открытие это я могу сформулировать сейчас специально: существует такое великолепие, которым стремишься насмотреться — и не можешь, которое как ни стараешься передать — не получается, от которого разве что спасаться — как от большого счастья — слезами наивысшего умиления, наилучшего из их сортов. Я, по крайней мере, очень позавидовала тем, кто живет в Дукоре: они всю жизнь имеют под боком свой рай.

Поэтому, если бы мне пришлось для чего-то выбирать между версиями происхождения названия Дукора, я с большой радостью выбрала бы ту, что от латинского decoro — как красота, а не ту, что от литовского dukra — «дочка». Хотя последняя версия и подается с украшением — не просто, мол, «дочка», а «дочка князя», — но нет в прошлом Дукоры, я вам скажу, ни одного князя, по-настоящему достойного такой прекрасной «дочки».

Кто только не владел Дукорой, что в 30 километрах от Минска, — от карьеристов Завишей и легкомысленных Огинских до прайдох Ошторпов и ополяченных голландцев Гартингов. В памяти, закрепленной на бумаге, которая, как известно, терпит все, остались одни примеры непослушания и высокомерия, расточительности и разврата, да еще унизительные эпиграммы. «Всю жизнь пил вино, а допился водой», — приговаривали о последнем из здешних Ошторпов, Леоне, который, двигаясь из Минска в Дукору, утонул в Свислочи. Простому люду была по поводу большая радость: «Панове пить не будут, холопы начнут кушать», — значилось в бодром стихотворении на смерть этого предводителя, который и маршалком стал, потому что очень нравились минской шляхте балы, которые он здесь, в Дукоре, давал.  

Хотя эта очаровательная балерина не является ни севром, ни лиможем с позапрошлого века, а всего лишь валендорфом 1960-х, но верится, что этим экспонатом подчеркивается прежняя театральность Дукоры.

Академик-исследователь кресов Антоний Урбанский подавал третью версию происхождения названия Дукора — от также латинского dux, но это уже значит «лидер». И я согласна отдать полголаса в пользу этой версии — ведь она демонстрирует дукоровское сегодня, создаваемое частными инициативами и не на пример прежних хозяев, а очень красиво, как положено. В этом мы смогли убедиться на самом шпиле лета, в день Грюнвальдской битвы, когда самый младший участник наших поездок обычно получает подарки на день рождения.  

В этом году было решено объединить путешествие с праздником (хотя какая наша поездка не является праздником?), и Павла, именинника, ждали «экзамены в Дукорском имении», как мы их себе назвали: стрельба из лука в метательном тире (оказалось интересно и к удовольствию трудно — не такая «пустышка», как казалось), испытание на ловкость в веревочном городке (будто не слишком высоко и со страховкой, а иди попробуй), приключения в опрокинутом доме, мечты перед дубом желаний, уроки у гончара и кузнеца , восхождение на башню в воротах и​​... визит в музей. Последний попал в перечень «испытаний», так как это нам, взрослым (да и то, честно сказать, не всем), не дай в трактир попасть, а дай побродить по музею, но есть и те, кому в нем скучно (и думаешь: кто виноват — путешественники или музей?)

Музей в Дукоре занимает верхний уровень в двухэтажном флигеле. Там, наверху, посреди первого зала стоит макет дворца, который выстроили последние из дореволюционных владельцев Дукоре, Гартинги, и частью которого этот флигель в то время был. И какое-то уж очень своеобразное обуревает чувство: видеть снаружи здание, находясь в нем внутри, — что-то, ей-богу, в этом есть.  

Перевернутый дом. Магнит с его изображением, купленный в сувенирной лавке в Дукорской браме постоянно рука тянется повернуть на «правильно».

Что тут еще можно видеть? Конечно, портреты владельцев, начиная от первых, Сапег, которых здесь на самом деле помнят разве что песчинки, что за полтысячелетия от того времени сумели отлущиться от здешних камней, но, надеемся, остались лежать на дороге. О камне я еще расскажу, а пока мной овладевает воспоминание об одной музейной примечательности, которой моя память сразу же выделила в своем пространстве отдельную полку, — в той кладовой, в которой хранятся самые красивые воспоминания из самых разных дворцов, особняков и усадеб.

В одной из музейных витрин стоит фарфоровая фигурка: балерина в длинном пышном платье с декольте и гофрированными рукавчиками, с золотистым колечком вокруг плеча и с бантом в прическе. Присела грациозно, чтобы завязать пуанты. Не совсем уже пуанты и не очень у нее это получается, так как у фигурки отбита правая стопа (уже обутая) и левое предплечье (которое, между прочим, было украшено браслетиками). Но «увечья» замечаются не сразу и никак не вредят созерцанию чистого, божественного великолепия. «К ценнейшим предметам, привезенным из Франции, — пишет Роман Афтанази, рассказывая о Дукорском имении времени Гартингов, — принадлежал фарфоа (севрский и лиможский)». Хотя эта очаровательная балерина не является ни севром, ни лиможем с позапрошлого века, а всего лишь валендорфом 1960-х, но немецкая фарфоровая мануфактура тоже не лыком шита. Мануфактура Валендорф основана во второй половине XVII столетия, когда Дукора еще принадлежала Огинским. Хотя надо думать, что как раз тогда ни лиможем, ни севром здесь так, как при Ошторпах и Гартингах, не хвастались. Учитывая время создания фигурки балерины, кто знает, чем руководствовались местные музейщики, принимая в экспонаты эту искалеченную до профнепригодности красавицу. Но верится, что этим подчеркивается прежняя театральность Дукоры. Не будем снова об Ошторпах, которые держали здесь ради собственных развлечений не только театр, но даже и цирк. Лучше вспомним, что ровно столетие назад в Дукоре был создан драматический кружок. Руководил им друг последнего года жизни Максима Богдановича Василий Горбацевич, которого называют родоначальником белорусской советской драматургии. Значит, вот здесь, в Дукоре, в недрах этого несказанного великолепия, на профессиональном уровне в течение трех лет «на посиделках» ставились пьесы, и какие! «Недоросль» Фонвизина, «Свадьба» Чехова, «Свои люди — сочтемся» Островского, «Разоренное гнездо» и «Примаки» Янки Купалы! Я открыла для себя этот факт, читая перед поездкой книгу «І марам волю дам» Алеся Карлюкевича, которая подарила мне еще одно открытие: авторы современных книг о современных деревнях и деревушках также в чем-то Афтанази и Урбанские.  

Последователям  

Время собирать камни и шишки

Парковка перед Дукорской брамой, за несколько лет прекрасно восстановленной, оснащенной внизу сувенирной лавкой и начиненной в каждом высшем ярусе различными хозяйственными предметами прежних времен, — не заасфальтирована и не забетонирована. Безусловно, это создает неудобства тем невестам, которые, празднуя свадьбу в Дукоре с ее брутальными элементами вроде конюшни или кузницы, обуваются в традиционные туфельки на тонких высоких каблуках. Но лично мне пришлась очень по душе идея насыпать на парковочную площадь не очень мелкого розового щебня. Идя к машине после всех полученных впечатлений, я вдруг неосознанно наклонилась и подняла камень, который первым попался на глаза и под руку. Оказался он очень удачным — по крайней мере, для того, чтобы, раскрасив, превратить его в Дукорскую браму и поставить любоваться на письменный стол. Чем не сувенир из путешествия?

Еще один сувенир я привезла из Дукоры в своей голове — как идею. В музее висит «геральдическое» панно из еловых и сосновых шишек с использованием различных других «природных материалов». Создавать панно из колосьев, орехов, желудей, фасоли, бобов, гороха и другой такой мелочи мне приходилось, а вот с шишками я не экспериментировала. Пригодность огромных еловых шишек к использованию в качестве элементов мозаики стала еще одним открытием.

Путешествовала Светлана ВОТИНОВА

Выбор редакции