Дирижер Евгений Бушков: Слушателей воспитываю с детства

Работать не только преданно и талантливо, но и вкладывая всю душу, всего себя. Заботиться о тех, кому придется принимать плоды твоего творчества, об их чувствах и впечатлениях. Прописные истины, которые не так часто встречаются в наше время, но так удачно сошлись в лице Евгения Бушкова, художественного руководителя и главного дирижера Государственного камерного оркестра Беларуси. Как раз сегодня, 28 февраля, оркестру исполняется 50 лет. Полвека! Летопись этого музыкального коллектива более чем насыщена. И теперь он в руках человека (по счастью!) неравнодушного и чуткого сердцем к своим музыкантам, к произведениям, которые исполняет вместе с оркестром, и зрителя, который, чувствуя эту заботу, неизменно приходит на концерты.

— Вам приходилось выступать перед различными аудиториями. Чем отличается белорусская публика? Как-никак важно, как зритель реагирует на то, что вы делаете.

— У белорусской публики есть одно чрезвычайно важное и очень приятное для артиста отличие. Здесь есть традиция после особенно сильного полученного впечатления вскакивать с мест и аплодировать стоя. Мы уже не первый год замужем, что называется, за белорусской публикой, но я помню, что одним из самых захватывающих и сильных впечатлений остался этот единый порыв. Много лет назад, еще когда я играл с симфоническим оркестром программу, помню, мы почти закончили, солист делает последний жест — взмахивает, снимает руки с инструмента. И публика вскакивает с этим же жестом, весь зал! Сразу! Правда, после этого мне подобного видеть не приходилось. Да и вообще такого больше нигде не видел.

А про другие особенности говорить сложно, так как публика очень изменилась. Со времен Советского Союза, когда Минск был одной из культурно-музыкальных столиц СССР, все значительно изменилось. Контингент ходит в филармонию другой: много любителей, редко можно встретить настоящих меломанов, которые в былые времена ходили слушать премьеру симфонии Дмитрия Шостаковича. По тому, какие ранее игралися программы, приглашались солисты, видно, насколько высокая планка тогда была взята в белорусской столице. Значит, на это существовал спрос.

— Камерный оркестр — единственный коллектив в филармонии, который развивает практику вечерних абонементов...

— И мы в этом — белые вороны. Действительно ни один коллектив в Белгосфилармонии и вообще по стране этим не занимается. Объяснений здесь много: покупательная способность не та, экономическая ситуация ухудшилась, сложно планировать жизнь. Абонемент — это форма взаимных обязательств. Если у вас один билет на три концерта, это говорит о том, что ансамбль обязуется выполнить свое обещание — сыграть и пригласить солиста. С другой стороны — абонементополучатели являются гарантом того, что нам, оркестру, будет кому играть. Это нормальная система, она во всем мире принята, а особенно она была востребована в советские времена в Минске. И эта традиция исчезла только после распада СССР, когда изменился уклад жизни, когда стало сложно планировать, а проще — работать день на день, не загадывая далеко вперед. Но как сделать концерт со знаменитым артистом без подготовки, если у него график расписан на годы вперед? Святослав Рихтер был знаменит тем, что любил играть здесь и сейчас только то, что ему нравится. И ему было все равно, где это делать, и не надо было ждать годами всемирно известных сцен. Но это эпатаж и, скорее, исключение.

Но я все равно люблю современную публику и особенно тех, кто все еще ходит на филармонические концерты, так как они своеобразные могикане.

Я много делаю для того, чтобы молодежь приходила на концерты, дети в частности. Мне хочется верить, что таким образом я создаю публику, которая придет на мои концерты и на выступления моих коллег уже повзрослев. Но по большому счету, эта форма творчества вырождается. И я не могу сказать, что для поколения, которое сейчас растет и почти полностью живет в виртуальном мире, концерт классической музыки будет представлять хоть какой-то интерес. Потому что трудно объяснить разницу между живым выступлением и концертом, который можно посмотреть в записи.

— Да ну вы что! Это же небо и земля!

— Совершенно так. И по энергетике, и по всему. Я уверен, что молодежь все равно будет ходить на массовые мероприятия, потому что там есть драйв, атмосфера живого звука. Будущее академической музыки в этом плане представляется мне более сомнительным. Но я верю в то, что должна быть часть людей, которая будет получать от этого наслаждение.

— Наверное, своеобразная элита.

— Какая может быть элита из поколения, которое поглотила виртуальность? Она, возможно, сложится из тех, кто сейчас занимается музыкой. Ведь те, кто не занимается, будут не в состоянии почувствовать разницу между живым выступлением и представлением на экране. На самом деле даже интересно посмотреть, как будет дальше складываться судьба музыки, которая трогает сердце.

— Вы делаете абонементные программы не только для взрослых, но и для детей. Но детям не так легко понравиться, найти к их сердцу тропу. Как вы это делаете?

— Я могу похвастаться. Самым юным моим поклонникам — 2,5 года. Недавно возрастная планка сместилась к этим цифрам с трех лет. И это удивительно трогательно. Пусть это не чужие для меня люди — дети моих знакомых или наших музыкантов. Но это ошеломляющее ощущение, когда они приходят, — а потом хотят возвращаться на концерты снова. И спрашивают у родителей: «А когда мы в следующий раз пойдем на дядю в красном свитере?» Я играю абонементные концерты для детей «Классика — это классно» именно в нем с исключительно утилитарной точки зрения: детки маленькие, им сложно сконцентрироваться, а так — цветовое пятно посередине сцены должно удержать их внимание. И так получилось, что я уже 15 лет этим занимаюсь. Выросло поколение, которое уже стало родителями, и теперь их дети ходят на наши выступления. Как я это делаю? Не знаю. Наверное, просто люблю детей даже иногда больше, чем взрослых.

— Чувствуется, что и к взрослым вы относитесь, как к повзрослевшим детям. Например, помню, как на одном из первых концертов вы мягко объяснили, что между частями произведения не аплодируют.

— Да, ведь это нарушает логику музыкального произведения, а пауза между частями служит для того, чтобы музыкант перевел дух, эмоционально отыграл и перешел к следующему настроению. Или ярко сыграл финал одной части, а следующая — медленная, требует тишины. Аплодисменты или звонок мобильного телефона нарушают композиторскую драматургию. Это как реклама по телевидению: идет душевное кино о любви и вдруг «Приобретайте наши пельмени». А еще бывает, что зрители «выхлопывают» между частями все свое восхищение вместо того, чтобы накопить его и поблагодарить артистов напоследок. Хотя эта проблема во многих странах существует, не только здесь.

Правда, важно понимать, почему так сложилось. В случае с Беларусью — это традиция, которая царила во времена СССР, была прервана, и теперь ее сложно восстановить. Например, в Индии аплодисменты между частью не от необразованности. Ухо индийцев более привычное к жанру классической индийской музыки, состоящей из очень длинных частей по 20—40 минут, невыносимых по продолжительности для европейского слушателя. Это чаще всего импровизация, которая создается в явном трансе. Она может длиться десятками минут. Но слушатели чувствуют конец этих больших построек и, конечно же, не договариваясь, аплодируют в конце их. Во время аплодисментов музыканты даже не останавливаются, продолжают играть дальше и так несколько раз. Так и в частях между европейскими произведениями индийцы аплодируют, потому что чувствуют логическое музыкальное окончание и делают это по привычке.

— Если человек слушает классическую музыку и способен воспринять ее, есть ощущение, что ты гармонизируешься с музыкой, миром и внутренним «я». То же самое происходит у музыкантов?

— Все наоборот. Среди них сложно встретить человека, который был бы доволен собой. Я не говорю о тех, кто занимается ремесленничеством: приходят на работу, отбывают определенное время, а дальше обсуждают — сколько что стоит, где, что и по чем... На дирижера смотрят как на сумасшедшего и кровопийцу: что он от нас хочет, все и так нормально играют. А дирижер стремится заселить бациллу неравнодушия, научить вновь полюбить ту музыку, что они исполняют. Он выходит после репетиции изможденный, так как «сдал» несколько литров крови для того, чтобы хоть немного сдвинуть с мест этих людей. Очень неблагодарная работа. Но в определенный момент эта масса меняется. Правда, для того могут уйти годы.

Есть и те, для которых играть на инструменте — творческий процесс и бесконечный путь к самосовершенствованию. Среди них мало гармоничных личностей, довольных собой. Ведь чем больше и дальше ты развиваешься, тем чаще возникают сомнения.

Это как со взрослением человека: ребенок рождается с ощущением, что оно властелин вселенной, а умираем мы с осознанием абсолютной ничтожности и того, что ты — песчинка, пыль. С музыкантами похожая ситуация: чем больше знаешь, постигаешь и умеешь, тем более ярким становится осознание, что то, что делаешь, — плохо и не то. Ко всему этому добавляется недовольство от того места, которое удалось занять, и не для того, чтобы стать самым богатым и знаменитым, а чтобы иметь возможность высказываться и быть услышанным среди широких масс.

Творческий человек — сумасшедший, так как готов перегрызть горло за право отстоять именно такой способ и видение играть или слышать музыку. Самая распространенная фраза среди музыкантов: «Нет, это надо играть не так!» Возьмите большинство людей, которые не имеют к музыке непосредственного отношения, — они смотрят на нас как на психов. Ну какая разница, выше ноту взять или ниже, продлить или сократить? А музыканты из-за этих расхождений годами не разговаривают. Но именно так происходит движение к идеалу.

— У вас есть еще одна очень ценная способность: приглашать пусть не всегда всемирно известных и раскрученных музыкантов, но способных достучаться до сердца слушателя.

— Спасибо, стараюсь. Современный концертный рынок очень жесток. Если ты успешный солист, твой график расписан на годы вперед, и ты почти не имеешь права заболеть, сыграть другое, быть не в настроении. А люди талантливые, творческие, гении могут чувствовать, что сегодня не в форме — и выступление сорвано. Один раз, второй, третий — контракт разорван. Так и остаются достойные — не востребованы. Но это не имеет никакого значения: реклама, известность, ажиотаж не имеют никакого отношения к взаимоотношениям артиста с Богом.

Для меня — счастье работать в Беларуси, потому что здесь как нигде есть свобода творчества, возможность играть то, что требуют душа и сердце, делиться с людьми настоящим искусством. Повезло, что у меня широкий круг знакомых и друзей, которые по взаимной симпатии, по общности наших корней не прочь посетить Минск. К тому же оркестр достаточно свободен в выборе произведений и солистов. Что еще нужно? В мире, где всем правят деньги, нет никакой творческой свободы. А за возможность делать то, что нравится, с теми, с кем приятно работать, я и свою зарплату
отдал бы.

Блиц-опрос

— Лето или зима?

— Лето.

— После выступления у слушателя — слезы или смех?

— Слезы.

— В том, как играть произведение, техника или отношение?

— Отношение.

— В семье доминирование или партнерство?

— Партнерство.

— Взрослые или дети?

— Дети.

— Семья или друзья?

— Семья.

— Свобода или правила?

— Правила.

— Творчество или отдых?

— Творчество.

— Счастье это...

— Свобода творчества.

Вероника ПУСТОВИТ

Фото Анны ЗАНКОВИЧ и из архива Евгения БУШКОВА