Владимир Шантарович: Говорят, я — гений, и мне это очень не нравится

Владимир Шантарович пришел в греблю, когда учился в седьмом классе, до этого в поле его интересов также был спорт — футбол и баскетбол. С юных лет он привык к работе: сначала подрабатывал на заводе у отца, а потом попал в сферу, которая стала его стихией, смыслом жизни и судьбой. Перед собственной спортивной карьерой он предпочел тренерское дело, став наставником в сборной СССР не достигнув даже тридцати. Сегодня Владимир Владимирович уже практически два десятка лет стоит у руля сборной Беларуси. Его ученики ежегодно привозят россыпь медалей разного достоинства, в том числе олимпийские, а главное, он построил систему подготовки гребцов, которая работает уже более 20 лет. О том, как все начиналось в далекие 70-е, об отношениях учителя и учеников, о своих победах и поражениях Владимир Владимирович рассказал в интервью «Звязде».

«Редко бывает, что великие спортсмены становятся отличными тренерами»

— На первой тренировке по гребле вы сели в лодку с будущим олимпийским чемпионом Николаем Горбачевым. Верите в знаки, может, это не просто так?

— Конечно, верю! Николай Степанович — великий спортсмен, талантливый человек, на тот момент уже был чемпионом СССР, но, когда приезжал в родной Рогачев, подрабатывал. Садился в лодку и обкатывать молодых. Так сейчас делают и наши некоторые спортсмены. Он прокатил меня и сказал: «Давай, малый, иди, тренируйся, у тебя все получится!» После Горбачев стал олимпийским чемпионом, а я начал ковыряться, ходить на эту работу. Для школьника это уже работа, пока игра, но все равно работа.

— Кто для вас тогда был авторитетом?

— Наши первые олимпийские чемпионы Леонид Гейштор и Сергей Макаренко, они тогда были очень популярны, особенно в Брестской и Гомельской областях. В Союзе была очень сильная конкуренция, гребля была очень распространенным видом спорта, но строилась только на энтузиазме. Если спортсмен попадал в молодежную или взрослую сборную, то знал, что с соревнований точно приедет с медалями, поэтому все старались туда попасть. Можно сравнить то время с сегодняшним: мы приезжаем с молодежного чемпионата мира — 14-15 медалей, студенческий чемпионат мира у белорусов — 23 награды, взрослые чемпионаты мира, Европы — 8-9 медалей. Всего, кстати, у нас в этом году 45 наград. Сегодня Беларусь — одна из лучших стран по подготовке резерва, в которой присутствует технология отбора и методика подготовки.

— Вы очень рано стали тренером, это свидетельствует о том, что амбиций учителя было больше, чем спортсмена?

— В 1973 году я окончил университет и по распределению поехал на работу в Мозырь. А когда тренировался, видел все недоработки специалистов, у которых я учился, в педагогике, в построении движения. В Мозырь с собой пригласил друга Виталия Викторовича Скрыганова. Там мы создали с ним сильную детско-спортивную школу с внутренней конкуренцией, она дала результат. Поехали на первые всесоюзные соревнования и там его показали. А со временем удалось выстроить систему, которую пытается создать вся страна и весь мир. После детской спортивной школы наши гребцы переходят в училище олимпийского резерва, дальше — в вузы, если продолжают показывать результаты, оказываются в школе высшего спортивного мастерства, а потом — национальные и сборные команды. Эта система и родила восемь олимпийских медалей, чемпионов мира, их в Мозыре только десять, а есть и семикратные, и пятикратные. Хотя в районе 120 тысяч населения, представляете, какая статистика? И это мы только о взрослых соревнованиях говорим.

В книгах не пишут, как готовить чемпионов...

— Сколько вам понадобилось времени, чтобы самому выстроить эту систему?

— Главный тренер сегодня — собирательный образ, я выслушаю науку, специалистов во многих областях, а потом только начинаю что-то делать, это рутинная работа. Не приходят идеи в голову просто так, спонтанно. Говорят, великий полководец Шантарович, гений. Мне это очень не нравится. Что такое гений? Я же ничем не отличаюсь, например, от старшего тренера, даже если брать зарплату. Самое важное для главного тренера — через призму видеть всю страну, где есть базы, где есть центры, что делать с конкретной возрастной группой, как изменять техническое оборудование. Сегодня у нас основа основ — антропометрия, функциональная диагностика, а дальше зависит от того, как ты правильно построишь спортсмену шаг в гребле. Это техническое исполнение, качество гребли, это приложение усилий, передача их воде, чтобы лодочка реагировала, биомеханика. Если эти навыки не заложить с начальной стадии подготовки, не уделить серьезно этому внимания, нет смысла пытаться чего-то достигать в большом спорте.

Сколько времени мне понадобилось, чтобы выстроить эту систему? Не могу ответить точно. Сегодня весь мир гребет, у нас семь тысяч занимаются греблей, но становятся чемпионами немногие. Останавливаться нельзя, каждый год нужно вводить что-то новое, вот я уже сегодня сижу и думаю, что надо готовиться к Токио-2020, потому что представление материала уже должно быть иное, не как четыре года назад. Если ты не приехал на какую-то конференцию, ты уже отстал, ничего не украл своими мыслями. Если варишься в своей рутине, повторяешь собственные ошибки.

Сегодня я сам себя заставляю работать, хотя все свои амбиции уже удовлетворил, олимпийские чемпионы есть, чемпионы мира тоже. Было время, когда получал зарплату 15-17 долларов, но все равно остался на этой работе, потому что хочу результатов. Не то, чтобы я ничего больше не мог делать, могу, но душа не лежит.

— О чем вы мечтали, когда только начинали делать первые шаги в тренерском деле?

— Все мечты приходили поэтапно, выиграть один уровень, молодежный, потом второй. А теперь уже, конечно, главная цель — Олимпийские игры. Хотел бы приехать с Олимпиады с процентами сорока медалей, которые там разыгрываются. Сегодня это сложно с тем количеством занимающихся людей, с качеством здоровья, характером, поэтому нужна продуманная качественная работа. Несколько неправильных тренировок выбивают спортсмена на месяц. Сегодня мы большое внимание уделяем селекционной работе на селе, потому что там еще есть здоровые, крепкие люди, это им генетикой заложено. Мы, кстати, очень много занимаемся этой наукой.

«Ехал, обещал, победил»

— Кто стал вашим первым олимпийским чемпионом?

— Четверка в составе Петрушенко, Абалмасова, Литвинчука и Махнева.

— Помните те эмоции?

— Да. Эта эмоция длится буквально пару минут, чувство выполненного долга и труда. Ехал, обещал, побед и к вечеру забыл. Надо забывать, потому что иначе не будет прогресса.

— Психология у всех олимпийских чемпионов одна?

— Они все обладают психологической устойчивостью, сильным характером, агрессией, но каждый в разной степени. Кому-то этих качеств хватает на один старт, а у второго в карьере по две, три олимпиады. Иногда у спортсмена есть все данные, но провал в психологии, он выходит на старт и становится ватный, весь адреналин уже вышел ночью, он уже насоревновался. Чемпион — это штучный материал. Ракету запустить сложно, нужно много специалистов, а мы работаем с живым материалом, который на порядок более непредсказуем, особенно это понимают те, кто работает с девушками.

— Чемпионы, как и многие талантливые люди, часто бывают с непростым характером, сложно с ними работать?

— Я не обращал на их характер особого внимания. У профессионалов должно быть одно понимание: ты получаешь зарплату, а значит, должен приходить и выполнять задание. Если ты его не делаешь, значит, это саботаж. Если у тебя характер и у меня характер, значит, нужно поменять тренера. Были случаи, что уходили. Панибратство начинается, когда преподаватель не может внятно объяснить задание спортсмену. Я принимаю диалог, ученики могут спорить, но только если это не «гнилая» философия. Знаете, если бы я дрался со всеми, кого считаю неправым... Надо беречь свою энергию, поэтому я стараюсь не конфликтовать. Делаешь — делай, нет — уходи. Хочешь что-то доказать, докажи, у нас же нет крепостного права, всегда можно переехать в другую страну.

— Любимчики были?

— Такого понятия быть не должно.

«В полную силу я и сейчас еще к работе не приступил»

— Как вспоминаете предолимпийское время 2016-го?

— Не хочу его вспоминать. Это трагедия, мы потеряли две-три медали на ровном месте.

— В это сложное для вас время кто был рядом?

— Знакомые старались не напоминать мне об этом. Были люди, которые высказывались в СМИ, мол, надо разбираться, не до конца верили в нашу чистоту. Это говорили в том числе и некоторые великие спортсмены, «ревизоры» жизни, для них постоянно все будет плохо.

— Какие слова тогда вы находили для спортсменов, которые были отстранены от Олимпийских игр?

— Они не нуждались в словах, им хотелось поддержки на более высоком уровне. Международная федерация или ВАДА (Всемирное антидопинговое агентство. — Прим. Ред.), когда устраивают скандал, ждут реакции руководства страны или Министерства спорта. У нас было молчание, а они рассчитывали на то, что головы начнут рубить без разбора.

Люди не понимали, как мы могли за три-четыре олимпийских цикла так поднять белорусскую греблю. Та облава на нашу команду во Франции не была первой, они проводили закономерные проверки и раньше, потом зачастили, потом совсем стихли. Но на чемпионате Европы в Милане мы завоевали пять золотых медалей и большие страны не понимали, что они с таким раскладом будут делать на Олимпиаде.

— После этой трагедии вы не опустили руки, как быстро вернулись к работе?

— После определенного отдыха, но в полную силу я и сейчас еще к работе не приступил. Не только меня эта ситуация подкосила на пару лет. Например, Артем Козырь на той Олимпиаде мог иметь медали, а сейчас его дисциплины совсем нет в олимпийской программе. Он три раза выигрывал чемпионат мира в ней, понимаете? А олимпийским чемпионом так и не стал.

«Иногда казалось, что тебя не понимает весь мир»

— Ваша жена тоже из спорта, сын сегодня тренирует сборную Казахстана по гребле...

— Если бы я с певицей встретился или еще с кем-то, думаю, жизни бы не было. Ведь я 10-11 месяцев с рюкзаком за спиной по аэропортам. Жена приняла мой образ жизни только потому, что сама из спорта. Серьезных денег никогда не было, они появились только сейчас. Она понимала, что мне нужно было угнаться за этой индустрией, всегда очень сильно мне помогала. Иногда казалось, что тебя не понимает весь мир, а дома я всегда чувствовал поддержку. В браке мы уже 39 лет.

Сын с пяти лет ездил со мной на сборы, поэтому очень много вобрал в себя, выйти из этой секты, а спорт высших достижений — это секта, было ему сложно. В силу обстоятельств я большого спортсмена заметить в нем не мог, потому что на это просто не хватало времени. Теперь мы всегда на связи, созваниваемся каждый день в семь вечера, в каком бы месте мира ни находились.

— Не боитесь, что когда-нибудь он вас перерастет?

— Дай Бог! Если ученик перерастает своего учителя, то наступает прогресс.

— Владимир Владимирович, в чем вы черпаете силы?

— Ничего кроме спорта. С хобби в жизни как-то не сложилось: ни с грибами, ни с рыбалкой. Могу выйти в цирк, театр, музей, но эти, казалось бы, красоты меня уже не впечатляют. Мне нужно время в жизни это понять и перестроиться. Надо уже учиться, ведь еще три года и семьдесят.

Дарья ЛОБАЖЕВИЧ