Вы здесь

Болит ли кому-то так, как болит нам?


Мои друзья вчера прилетели из Германии в Минск. В планах — очень большая культурная программа: куплены билеты на балет в Большом театре, на закрытие Европейских игр, сводим детей в цирк. И, конечно, главное — парад на 3 июля. Михаэль, немецкий муж подруги, нам прямым текстом и говорит, что приехал в Беларусь, прежде всего, ради него. Причем делает он это не впервые.


Мы с подругой, его белорусской женой, сначала думали, что это у него такой изящный способ самобичевания — наблюдать, как «мы» празднуем освобождение от «них». Потому что Михаэль — типичный современный немец средних лет, он с самого детства получил надежную прививку от каких бы то ни было проявлений нацизма, в которую еще добавили и хорошую порцию чувства вины. Может, для того, чтобы это чувство не пропало, чтобы его подпитать, он и приезжает сюда именно тогда, когда наш общий день памяти о событиях почти восьмидесятилетней давности проявляется в особом, концентрированном, можно сказать, виде? Но теперь, проговорив с ним и его друзьями и коллегами долгие часы (мы никогда не стесняемся говорить о войне, она для нас не закрытая тема), не раз и не один день побыв в Германии сама, я, кажется, знаю, зачем он приезжает сюда как раз на 9 мая или на 3 июля. Он не пытается найти здесь что-то, чего никогда не оставлял, — он пытается понять для себя, что она такое — наша с вами память о той войне. Ведь для него, как и для других — не только его соотечественников, но и для западных европейцев, уже не говоря о жителях других континентов, — наша память как никогда не читаемая книга, которая стоит где-то высоко на полке в разделе «фантастика».

Мы об этом редко задумываемся, но оно на самом деле так. Для нас эта память, эти ужасные воспоминания, эта боль стали частью жизни, и мы, наивные, думаем, что остальному миру болит так же. Нет, не болит, а если болит, то совсем по-другому. Ведь тысячи мертвых — замученных, сожженных, расстрелянных — людей через несколько десятков лет становятся для даже заинтересованных приезжих всего лишь красивым ухоженным памятником, а документальные свидетельства о том, как они умирали, — страницами книги или открытой ссылкой в ​​сети. И не надо от них, заинтересованных приезжих, ожидать большего, так как это только НАШИ бабушки и прабабушки бросали военнопленным хлеб и яблоки, хоронили своих сожженных родственников, завернув в простыночку, это НАШИХ бабушек и прабабушек гоняли под автоматами копать могилу евреям, это они чудом не оказались в той могиле сами. Не они, заинтересованные приезжие, а МЫ — внуки и правнуки тех, кто выживал на пепелище родной деревни в вырытых землянках, собирал по полю перемерзший картофель и пек из него оладки-«пышки», отбивался ночью от голодных волков и одичавших собак. У каждого обитателя этой земли война в генах, в крови, в подсознании, это личная, семейная история, и поэтому наша память — совершенно отличная от памяти других, более того — им, другим, абсолютно непонятная, так как у них и у их старших поколений в биографии была война (она же не зря — Мировая), но ничего подобного — даже близко подобного, да еще в течение трех лет — не было.

Я об этом задумалась, когда впервые поговорила с матерью Михаэля, фрау Марией. Она ровесница моей мамы, обе родились за два года до войны. Только одна жила в Западной Германии на границе с Францией, а вторая — около Станьково, недалеко от Минска. У обеих родители воевали (как вы понимаете, на разных сторонах). Все. На этом сходство заканчивается. Ведь фрау Марии «было трудно» в детстве из-за перебоев с хлебом несколько недель, когда пришли американцы. А мама с братом чуть не ослепли — фашист, который искал в доме партизан, полоснул из автомата по потолку над головами детей, и костра, что посыпалась оттуда, запорошила детям глаза (и это только один из эпизодов, мамочка, в то время трех -четырехлетняя, запомнила на всю жизнь). А позже одна девушка рассказала мне о своей швейцарской бабушке, которая вспоминала войну только по одному поводу — в городе, где она жила, иногда из продажи исчезал шоколад...

А на старом кладбище в той же Западной Германии я видела немало семейных захоронений, на которых среди других представителей рода выбиты имена молодых мужчин с датой смерти с 41-го по 44-й год и надписью в скобках «Russlаnd». Это значит, что они там не похоронены, а лежат где-то в нашей земле, которую пришли завоевывать. Мы же имена тех, кто пропал без вести или погиб неизвестно где на той войне, на семейных памятниках не пишем. Мы упорно перекапываем свою землю, ища останки всех — и завоевателей, и освободителей, чтобы похоронить их по-человечески. Говорим избитую уже фразу о том, что, мол, война не закончена, пока не похоронен ее последний солдат. А она и правда для нас еще долго не закончится, так как поиски идут, а находок меньше не становится. И это тоже только НАША память и долг.

Я все это к чему перед праздником освобождения пишу. «Беларусь помнит» — это наше собственное, личное дело. Не надо ждать большого интереса к этому, а тем более причастности к нему от дальних, да даже от близких соседей. Они просто должны знать, что МЫ ПОМНИМ — когда есть несколько миллионов свидетелей, повторить преступление вряд ли кто решится. Главное, чтобы нас, носителей памяти, здесь, на этой земле, не уменьшалось.

Елена ЛЕВКОВИЧ

Выбор редакции

Общество

Время заботы садоводов: на какие сорта плодовых и ягодных культур стоит обратить внимание?

Время заботы садоводов: на какие сорта плодовых и ягодных культур стоит обратить внимание?

Выбор саженца для садовода — тот момент, значимость которого сложно переоценить.

Культура

Чем в этом году будет удивлять посетителей «Славянский базар в Витебске»?

Чем в этом году будет удивлять посетителей «Славянский базар в Витебске»?

Концерт для детей и молодежи, пластический спектакль Егора Дружинина и «Рок-панорама».