Зиновий Пригодич. Воспоминания о Максиме Танке

В начале немного воспоминаний.

Конечно, Максима Танка как хрестоматийного поэта я знал со школы. Знал, но не могу сказать, что очень любил. Не добрал, как говорят, вкуса, наверное, не позволила школьная программа.

Настоящее открытие Танка как поэта у меня произошло значительно позже. Уже когда я учился на третьем курсе университета. Однажды на летних каникулах поехал по какой-то надобности в Пинск, наш районный центр. Перед возвращением домой зашел в книжный магазин — благо до автобуса было еще часа два.

В книжном магазине среди новых поступлений увидел небольшого формата книжку с нарисованными на обложке ласточкой и струящимся родником. И название  — «Максім Танк. Глыток вады».

Развернул книжицу — и первое же стихотворение захватило меня, очаровало.

У чыстым полі сваты блудзілі,

Блудзілі, скрыпку сваю згубілі.

А каля яру, дзе коней гналі,

Ў сумётах кінулі і цымбалы.

А калі ехалі праз сасоннік,

З рук гарманіста выпаў гармонік.

Ля самай грэблі старой, ля дуба,

З саней апошніх скаціўся бубен.

Цяпер завея на скрыпцы грае,

Цымбалаў струны перабірае,

Дзьме у гармонік, б'е ў бубен глуха,

Аж часам спынішся, каб паслухаць.

Куды нясецца шырокім светам

Завея гэта — вяселле гэта?

Короче говоря, я приобрел книгу и, пока ехал домой, всю ее проглотил. И был просто ошеломлен необычным впечатлением от прочитанного. На меня дыхнуло, как из улья медом, такой чистой, такой густой, такой по-народному веселой поэзией, что ни до этого, ни после этого я не переживал подобных чувств.

Мне и сегодня, спустя много лет, кажется, что «Глыток вады» — самая поэтичная, самая эмоциональная книга поэта. И, признаюсь еще, одна из самых моих любимых, самых зачитанных. Уже и суперобложка с той нарисованной ласточкой давно порвалась, уже и большую половину стихов знаю почти наизусть, а все равно время от времени достаю ее, как дорогой, заветный талисман, разворачиваю на любой странице, читаю — и снова переживаю те мои прежние чувства, получаю глубокое душевное наслаждение.

Позже, когда я работал в ЦК КПБ и по должностным обязанностям должен был регулярно бывать в Союзе писателей, Доме литераторов, время от времени я встречал там моего любимого поэта. Максим Танк всегда был среди своих коллег. Рассказывал разные смешные истории, которых знал множество, и там, где он был, всегда слышался дружный смех.

А какой он был остроумный, находчивый тамада! Несколько раз мне приходилось бывать на писательских застольях, организованных в честь гостей-литераторов из соседних республик или по поводу чьего-либо юбилея. И если инициативу брал Евгений Иванович — скучать не приходилось. И хотя спиртного он не пил ни капли, в компании был самый веселый.

А самая продолжительная и самая памятная встреча с Максимом Танком состоялась весной 1980 года. Евгения Ивановича пригласил к себе секретарь по идеологии ЦК КПБ Кузьмин. Случилось так, что Кузьмину надо было куда срочно отлучиться, и он попросил меня, своего помощника, когда придет Танк, чтобы я чем-нибудь занял его.

И теперь я искренне благодарен той случайности. Ведь она дала мне возможность побыть целых полтора часа с моим любимым поэтом наедине, поговорить на разные темы.

Коснулись сначала проблемы белорусского кино. Я сказал, что в последнее время нашу киностудию заполонили досадные неудачи. Одна за другой. Неужели у нас уже нет талантливых сценаристов, режиссеров, операторов?

Конечно, есть, сказал Евгений Иванович, но нет порядка. При тех отношениях к белорусской литературе и белорусским литераторам, которые существуют сегодня на киностудии, мы никогда не сможем ничего путного создать. Режиссеры выступают как диктаторы с правами неограниченного своеволия. Без должного уважения к сценаристу как автору, как личности. А творчество — вещь все-таки довольно интимная, тонкая. Кроме того, отрыв от национальной основы, от родной почвы еще больше осложняет положение. В результате если и появляется какой-то более-менее приличный с технической стороны фильм, то по своим идейно-художественным качествам он не имеет никакой ценности. Никого он не волнует и не радует.

— Евгений Иванович, — спрашиваю я, — а как же это случилось, что мы, белорусы, так умудрились потерять своё национальное достоинство, уважение к своей культуре, языку?

Танк задумывается:

— Вопрос непростой. Здесь, по-видимому, и определенные исторические события стали причиной. Ведь кто только не топтал белоруса, не насмехался над ним. Но во многом виноваты и мы сами. Какое-то странное у нас равнодушие, более того — стеснительность к своему языку. Я вот когда, бывает, приезжаю домой, то отец уже начинает говорить со мной по-русски. Ты что это, говорю, отец? А ему кажется, что если по-русски, то это уже культурно, уважительно.

—Хотя я, — продолжал Танк, — не склонен смотреть в будущее пессимистично. Силы, глубинные, непреодолимые, живые, живут в народе. Возьмите наш Союз писателей. Ежегодно мы принимаем пять-семь способных молодых поэтов, прозаиков. А какая хорошая молодая смена появилась сейчас в союзе художников! Только порадоваться можно.

— Евгений Иванович, а с чего начинался ваш поэтический путь, ваша поэтическая биография?

— Знаете, я никогда не думал и не собирался стать поэтом. Со мной пас коров один мой товарищ, так тот все время говорил: «Я буду поэтом!» А я думал, что поэты все давно умерли — Пушкин, Лермонтов, Есенин... А когда уже позже стал писать, издал сборник стихов, у нас вслед за мной начали многие писать. Некоторые долго, упорно писали. Но поэтами так и не стали...

Одного, помню, где-то перед самой войной вызвали в райком партии, чтобы послушать, что он пишет, оценить и, если нужно, помочь ему. Ну, тот встал в позу и начал, как ему казалось, с самого патриотического:

Спасіба Сталіну-грузіну,

Што абуў нас у рызіну!

У секретаря райкома аж лицо побелело от таких стихов. Он схватился за телефон и начал куда-то звонить, но поэт, не дожидаясь, пока дадут надлежащую оценку его «произведению», прыгнул в открытое окно, и только его видели ...

Евгений Иванович светится мягкой, теплой улыбкой, и я смеюсь вместе с ним.

Говорили мы долго, о многом. Жаль, что я не все записал. Но осталось очень хорошее, приятное впечатление и от разговора, и от личности самого поэта. Какая эрудиция, какая высокая общая культура. Настоящий интеллигент!

И при всем при этом — необыкновенно скромный человек. Вот я проговорил с ним полтора часа и нигде, ни разу, ни на минуту не уловил в нем даже намека на какое-то собственное превосходство. Иногда я даже забывал, что передо мной поэт европейского, а то и мирового масштаба, лауреат Ленинской премии, Герой Социалистического Труда. Говорили как равный с равным. Вот уж действительно: чем более талантлив человек — тем он более простой и скромный. И какое же это счастье, что в нашей литературе есть такие фигуры, как Максим Танк, Иван Мележ, Василь Быков... Они — не только опора, основа национальной культуры, ее вершины, но и наша гордость, наша совесть.   

У Максима Танка не было высшего образования. Более того, он даже не закончил гимназии, хотя учился аж в четырех — в Вилейской, Радошковичской, Вильнюсской белорусской и Вильнюсской русской. Закончить их молодому поэту не дали польские власти. За активную революционную деятельность он неоднократно оказывался за тюремной решеткой.

Тем не менее Евгений Иванович был одним из самых образованных людей своего времени. Достиг этого благодаря самообразованию — всю свою жизнь он истово учился. Удивляет, впечатляет количество имен писателей, литературоведов, исследователей и других лиц, приведенных в его дневниках. А количество мыслей, высказанных им в многочисленных записях, письмах, публичных выступлениях, — это настоящие золотые россыпи.

Собранные вместе, эти мысли дают яркое, концентрированное представление о том, что радовало, волновало поэта. Больше всего, конечно, у Максима Танка рассуждений о литературе.

• «Как часто у людей, которые живут в темноте, рождаются образы солнечные; о богатырях — пишут слабые, о любви — те, что её не познали. Разумеется, это — не аксиома, но не аксиома и то, что, чтобы о чем-то написать, обязательно нужно пережить».
• «Едва заставил себя дочитать Хлебникова. Мне кажется, что подобными экспериментами могут заниматься поэты, перед которыми никогда не стоял вопрос: быть или не быть их языку? Даже завидно, что есть на свете писатели, которых никогда не тревожила эта проблема».
• «Я все больше начинаю думать, что настоящая поэзия начинается не со словесной и ритмичной эквилибристики, но — с мысли».
• «В оценке литературных произведений у нас существуют две меры: одна — белорусская, вторая — европейская. Согласно первой — все выдающиеся, все классики. По второй... Второй пока некого и мерить».
• (Надо только иметь в виду, что писались эти строки в 1936 году. Когда и Мележ, и Быков, и Короткевич еще ходили под стол пешком. Правда, были уже Богданович, Купала, Колас. Но Танк, по-видимому, имел в виду западнобелорусскую литературу ).
• «Мне кажется, у нас сейчас замечается феминизация лирики. И, возможно, это явление — не временное».
• (Как далеко смотрел Евгений Иванович! У нас сейчас феминизация не только лирики, но и всей литературы).
• «Мне кажется, что сегодня наша любовная лирика о невинных героинях мало кого интересует. А о тех, что балдеют от секса, наркотиков, современного абстрактного искусства, ударной музыки и танцев трясунов или святого Вита, — мы еще писать не умеем. Видимо, придется учиться у более молодых».
• (Сорок пять лет назад поэт написал эти грустные строки, а горькая ирония, которая заключена в них, не потеряла своей актуальности и сейчас. Наоборот!)
• «Вызывали в отдел пропаганды ЦК на банкет. Готовился разнос нашего секретариата. Не знаю, что там говорили другие, но я в конце этой беседы сказал: когда-нибудь будут вспоминать, что было время, когда союзом управляли настоящие писатели».
• (И снова можно только поразиться, каким «дальнозорким», предвидящим был наш поэт.)
• «Уже не помню, у кого вычитал, что культура — синоним этичности; развитие культуры — процесс поэзияубийственный. Чем меньше культуры, тем больше поэзии».
• (Высказывание достаточно парадоксальное. Жаль, что сам поэт не выразил своего отношения к этому. Неужели это действительно так?)

«Юбилеи, которые когда-то были целыми событиями в культурной жизни, теперь стали карой Божьей. Сегодня их отмечают только графоманы и больные амбициями».

(Ну точно как о сегодняшнем дне. А написано это было аж 25 лет назад).

Максим Танк дал емкие, точные характеристики не только литературным процессам, но и самим литераторам. Иногда ему хватало буквально одного-двух предложений, чтобы выявить, что-то главное в человеке, характерное. При этом в оценках писателя, его произведений Евгений Иванович никогда не допускал унижения, въедливости, злости, а если иногда и проскакивает резковатое слово, то понимаешь, что оно продиктовано прежде всего заботой о литературе.

• «Думаю о Я. Купале. Если представить, что наша Земля — огромный орган, то никто из него не извлек столько волебшых звуков, как он».
• «Нам необходимо переводить и переводить, чтобы присвоить нашей литературе новые качества, которые расширяли бы ее горизонты. И это понимал М. Богданович. Он один из первых отработал многие наши опоздания».
• «Что касается К. Чорного, то я его начинаю все больше и больше любить. У него многие из нас могут поучиться не только писать, но и думать по-белорусски ».
• «Умер Вл. Дубовка. У него был перелом бедра. Оперировали, но сердце не выдержало. Так и не стало поэта, который в нормальных условиях был бы после Купалы, Коласа, Богдановича одним из самых наших замечательных и культурных поэтов ».
• «Читаю Я. Брыля и радуюсь, что у нас есть такой замечательный мастера слова. Радуюсь тихо, потому что очень уж надоели крикливые восторги, трибунные аллилуйщики».
• «Завязалась с В. Короткевичем по телефону продолжительная беседа. Интересный и самобытный писатель. Только любит порисоваться. Категоричен в своих приговорах. Кого любит — хвалит без меры, кого ненавидит — чернит и поносит».
• «Умерла Евдокия Лось. Взбалмошная была, но поэтесса искренняя, интересная. Очень жаль, что так рано покинула наш Парнас, так как с каждым годом она писала все лучше и лучше и была уже на своей творческой дороге, на которую, как известно, не всем удается пробиться».
• (Вот еще один урок танковской требовательности. Писать и печатать стихи — еще не значит быть поэтом. Поэт только тот, кому удалось выбиться на свою творческую дорогу.

Максим Танк, однако, не замыкался только в рамках белорусской литературы. Он много читал литературы соседних народов — России, Украины, Польши, Литвы — и так же искренне радовался каждому успеху и глубоко огорчался творческим неудачам.)

А закончить эту подборку мыслей-рассуждений нашего известного поэта Максима Танка о писателях и литературе мне хочется цитатой из его выступления на VІІ съезде писателей Беларуси:

— Сегодня как никогда, пожалуй, за всю историю советской литературы возросла роль авторской личности в творческом процессе, ее самоотдаче, внутренней зрелости. Пассивное, вялое, холодно ремесленное описание — это выхолащивание души искусства. Общеизвестно, что писатель узнает людей через собственный внутренний мир, через познание самого себя. Поэтому только высокая интеллектуальная организация личности писателя, его духовная зрелость гарантируют создание образа героя, который обладал бы подобными качествами. Герой по своему внутреннему развитию должен превосходить читателя, чтобы быть интересным ему. Читатель всегда будет игнорировать литературные произведения, где образы героев блеклые и схематичные, с узким и примитивным духовным миром. 

Зиновий ПРИГОДИЧ