Мой Брыль, наверное, как для многих, начался с его «Жмені сонечных промняў». Эта маленькая книжка, которая помещалась на ладони, наделала немало шума. Резонанс среди читателей был неслыханный. Думается, что и сам автор не ожидал такого громкого успеха. Что же стало его причиной?
Во-первых, едва ли не впервые в белорусской литературе появилась книга произведений такого жанра — лирические миниатюры. А новое, как известно, всегда привлекает повышенное внимание.
Во-вторых, а может, и самых первых, самое главных, — книга привлекала, завораживала содержанием. В коротких, остроумных, веселых зарисовках отображался весь спектр проявлений нашей действительности. Писатель щедро передавал свое восхищение жизнью, человеком, природой, свои любовь и ненависть, печаль и раздумья. А меткие, емкие выражения, смешные эпизоды, юмористические ситуации, ярко выписанные автором, сразу пошли в народ, их разобрали на анекдоты, поговорки, байки. Книга действительно стала народной. Ее с удовольствием читали как молодые, так и пожилые люди. И каждый находил в этой веселой мудрости что-то свое — для ума и души.
И наконец, третье, что в определенной степени поспособствовало читательскому успеху «Жмені сонечных промняў», — ее оригинальное полиграфическое исполнение и совершенное художественное оформление. Не ошибусь, если скажу, что оно было настоящей творческой удачей издательства «Беларусь». И не случайно, что этот полиграфический и литературный шедевр многие любители изящной словесности хранят в своих домашних библиотеках до сих пор. И не просто хранят, а время от времени достают книгу с полки и с наслаждением перечитывают давно знакомые, выученные на память зарисовки. Как это делаю и я.
Да, мой Брыль начался именно со «Жмені сонечных промняў» в далеком 1965 году. С тех пор я уже не пропускал ни одной его публикации, ни одного нового издания. А на книге «Ад сяўбы да жніва» имею даже бесценный для меня автограф: «Дарагому Зіновію Кірылавічу з найлепшымі пажаданнямі. Янка Брыль».
Не нужно говорить, что своего любимого писателя я читаю и перечитываю. Жаль только, что те свои давние впечатления нигде не записывал. А сейчас, спустя годы, их уже не восстановишь. Первая запись в моем дневнике появилась после вот этой встречи.
Янке Брылю — шестьдесят.
От торжественного вечера юбиляр отказался. По состоянию здоровья. Врачи обнаружили в ноге тромб, который медленно, но неумолимо двигался вверх. Еле его остановили, сделав блокаду. Но и сейчас никто не мог дать гарантии, что этот проклятый тромб не тронется и не начнет двигаться снова.
Понимая всю серьезность ситуации, врачи настаивали на неотложной госпитализации. Но Иван Антонович попросил у них пару дней отсрочки, чтобы хоть кое-как отметить юбилей.
Чувствовалось, что смертельная угроза ощутимо подкосила неизменное душевное равновесие и такой завидный оптимизм Янки Брыля. Что-то было в нем от раненого орла, у которого еще много силы, но подняться в высокую синь он не может, только с грустью смотрит на других, кружащих там молодо и беззаботно...
Однако речь не об этом. После того как Брыль отказался от торжественного вечера, секретариат Союза писателей решил устроить ему небольшой фуршет в Доме литераторов. В кабинете Максима Танка собралось человек с двадцать — руководители литературных изданий, секретари Союза писателей, близкие друзья юбиляра. И я как представитель ЦК партии.
Еще до начала официальной части я подошел к Янке Брылю и поздравил с юбилеем. Он тепло поблагодарил, но посмотрел на меня немного недоуменно-удивленно: откуда, мол, ты такой взялся? Моя же миссия заключалась не только в том, чтобы поздравить юбиляра, но и в том, чтобы сказать ему важную вещь.
— Иван Антонович, вы, наверное, немного волнуетесь?
— Чего? — удивился Брыль.
— Ну… что вот такая задержка с наградой…
А задержка получилась действительно неприятная. 4 августа — юбилей, сегодня уже 10-е, а никакого указа нет. Хотя наш ЦК своевременно представил в ЦК КПСС все необходимые бумаги на орден Трудового Красного Знамени.
Брыль на мои слова улыбнулся, махнул рукой:
— Э, большая беда…
— Мы звонили сегодня в Москву, все нормально. Вопрос решается положительно. Задержка по каким-то техническим причинам.
— А у меня уже это было на пятидесятилетие. Указ появился где-то через пять или шесть дней. Так что ничего страшного. «Семь лет мак не родил, но голода не было».
За точность Брылевых слов не ручаюсь, но хорошо помню его очень простое, как-то по-деревенски мудрое, вовсе не кокетливое отношение к этой досадной задержке.
После была торжественная часть. Говорили речи, тосты. Хотелось и мне сказать свое слово, признаться Ивану Антоновичу в любви. И не решился. Побоялся. Теперь каюсь. Надо было бы решиться! Может, ему и нелишне это было бы. Слово простого, обычного читателя... В последних дневниковых записях Брыля я остро почувствовал, что он в этом нуждался — в искреннем читательском слове, в общественном признании. Ну да что после драки махать кулаками. Но я обязательно найду еще случай, чтобы выразить эту любовь Янке Брылю. Иначе никогда себе не прощу.
На фуршете Ивану Антоновичу было трудно стоять на больных ногах, да и ему это категорически запретили врачи. Поэтому Иван Шемякин, Андрей Макаенок, видя, как болезненно морщится юбиляр, усадили его наконец в кресло.
На протяжении всего вечера Иван Антонович мужественно старался не показывать своей немощи. Шутил, смеялся. И только холодный пот, что предательски выступал на висках, на лбу, выдавал, чего стоит ему это веселье.
Впервые я увидел Брыля-рассказчика, как говорят, в деле. До этого я от многих слышал, что он большой мастер разных баек. И вот лично убедился, что это действительно так. Брыль и рассказывает, как пишет — немногословно, емко, необычайно выразительно, артистично. В этом ему помогает и его немалый актерский талант. Рассказывая что-нибудь о своих знакомых или даже незнакомых, он невольно имитирует жесты, мимику своих героев, то, как они говорят. И это создает необычайное впечатление.
В автобиографии, написанной для литературного справочника «Пяцьдзясят чатыры дарогі», Янка Брыль выразил правильную мысль: «Наивысшая форма писательского отчета перед народом — книги. Об этом надо думать больше всего, пристально оберегать свое время и силы для главного». И чуть позже в статье для журнала «Вопросы литературы» развил свою мысль, конкретизировал ее так: «Вся жизнь писателя — если он понимает ее как беззаветное служение народу — это естественно необходимое для него и пожизненное изучение действительности, изучение человека в самом себе и в ближнем, неустанная подготовка к работе, к написанию новых, настоящих произведений...»
Таким образом, в этих двух коротких цитатах сформулирована важная и, может быть, самая главная задача литературы: давать народу не просто новые книги, а глубокие, настоящие, высокохудожественные произведения. Что для этого нужно? Ответ на вопрос мы находим в самых разных книгах Янки Брыля.
Прежде всего — это верность жизненной правде. Лев Толстой в свое время писал: «Герой, которого я люблю всеми силами души, которого старался показать во всей красоте его и который всегда был, есть и будет прекрасен, — правда». Ссылаясь на это высказывание, Янка Брыль отмечает: «Правдой, служением правде живем и мы, живет — в своих лучших произведениях — наша многонациональная советская литература, благодаря этому она законно гордится именем передовой, наиболее человечной в мире литературы...»
Янку Брыля беспокоил, тревожил формализм, который все активнее начинал проявлять себя в отечественной литературе.
«Читая любомудрые выверты некоторых молодых и не очень-то молодых прозаиков, поэтов и философов, иногда вспоминается женская очередь в поликлинике былой и сегодняшней «лечкомиссии». Сидячая очередь, в светлом удобстве, в неспешном гомоне с более или менее выразительным соревнованием в свободном знании причудливых названий болезней и лекарств, со всей эквилибристикой иностранных специальных словокомбинаций, которые мне и к стенке поставленному не запомнить...»
Некоторые молодые свои причуды пытаются объяснить тем, что они этим хотят утвердить свою европейскость. Иван Антонович сказал об этом по-своему коротко, емко, с немалой долей едкого юмора: «Во, и еще один тщится быть очень современным, все в его «рассказе» на одних намеках, на глубокомысленной недомолвке... А я, прочитав терпеливо, почти зевнул: не хватало еще догадываться, что здесь у тебя к чему!..»
И словно подводя итог сказанного, писатель отмечает: «Вечный критерий: если есть что сказать, если хочешь, чтобы тебя поняло, чтобы тебе поверило как можно больше людей, — мудрствовать не будешь».
Янка Брыль был строг, иногда даже суров не только к произведениям коллег, но и к своим собственным.
Вот как развивалась история вокруг первой повести Брыля «У Забалоцці днее». Повесть, которая, казалось бы, имела неплохой резонанс среди читателей и определенную приверженность некоторых критиков. Более того, произведение было выдвинуто на получение Сталинской премии. И Брыль получил ее! Однако сам автор оценивал произведение довольно самокритично.
«Написав эту вещь, я давал ее читать многим. Обсуждалась она в редакции журнала «Полымя», после — на секции прозы, и товарищи не дадут мне солгать, что я просил их критики, волновался, волнуюсь, слыша дельную критику, и буду волноваться, дорабатывая произведение, ведь всем нам, кто честно зарабатывает свой писательский хлеб, известно, что написать повесть немного тяжелее, чем рецензию.
Я не собираюсь отпрашиваться от критики, которую заслужил, а также лицемерно каяться в тех ошибках, которые еще не успел продумать и понять, — буду говорить о той критике, что правильно называется поверхностной и заушательской».
А вот к критическим замечаниям и доброжелательным советам старших товарищей Брыль прислушивался очень внимательно и с благодарностью.
Каждый раз, приобретя новую книгу Янки Брыля, радуюсь, как ребенок, который получил свою любимую игрушку. Нет, пожалуй, это сравнение неполное. Мое чувство скорее можно сравнить с тем, что я переживал в детстве вечером перед Рождеством. Наконец после долгого поста наступали волнующие, торжественные минуты. Отец приносил в дом охапку сена, расстилал его на столе, мать накрывала сено чистой, свежей скатертью, посредине ставила стакан с пшеницей и воткнутой свечой. Место в углу занимал большой горшок с кутьей.
После на стол ставились миски с разной, пока еще постной едой. Зажигалась свеча, родители искренне молились. И только после этого разрешалось садиться за стол. Необычность, таинственность ужина усиливала в моей душе предвкушение праздника. Я уже точно знал, что завтра, когда проснусь, меня ждут богатый праздничный завтрак, разная вкуснота, а еще... А еще какая-то во всем загадочность, таинственность, сказочность, которая мне нравилось, манила, может, даже больше, чем та вкуснота.
Так вот такую гамму чувств я переживаю и неся домой новую книжку Янки Брыля — своего любимого писателя. Книжку я сначала любовно ласкаю в руках, любуясь художественным оформлением (а брылевские издания, как правило, оформляются с большим вкусом), разглядываю бумагу, шрифты, рисунки. Делаю это, чтобы оттянуть как можно дальше начало самого чтения, сделать еще более острым, более полным наслаждение вхождения в высокий, напряженно-щемящий мир чуткой, впечатлительной души.
Брыля нельзя читать залпом. Его нужно пить по глотку, медленно, смакуя каждое емкое, особенное слово. А они, эти слова, как золотинки-самородки, рассыпаны на каждой странице, блеснет чуть ли не в каждой записи. И даже привычное, будничное слово особый Мастер может повернуть так, поставить в такой контекст, что оно вдруг откликнется, засияет по-новому, свежо, празднично. Нельзя не восхищаться умением, филигранным мастерством автора экономно, глубоко, изумительно точно передавать самые тонкие, самые сокровенные движения души. Нельзя не удивляться и восторженно следить, как, казалось бы, на ровном месте прорастает, вылущивается из щебня жизненных фактов живая, трепетная мысль. Какая же это действительно роскошь и ни с чем не сравнимая радость — быть свидетелем, даже более того — соучастником, соавтором самого загадочного, самого непостижимого — процесса думания! Книги Янки Брыля дают своему читателю этой радости полной мерой, или, как бы сказал сам автор, полностью.
Зиновий ПРИГОДИЧ
Что меняется для любителей средств персональной мобильности?
Сильные мысли паралимпийского чемпиона.
Эксперты ответили на распространенные вопросы об изменениях в пенсионном обеспечении.
Корреспондент «Звязды» узнала, какие для этого предпринимаются шаги в регионе.