Вы здесь

Мария Костюкович: Сначала детское кино было большим воспитателем, а потом стало частью детства


В сфере нашей культурологической литературы ожидается прибавление: через некоторое время под твердой обложкой мы сможем найти основательное и увлекательное исследование белорусского детского кино — того, что в советские и постсоветские времена специально создавалось для очень особенной аудитории. Книга «Детский сеанс», богатая на найденные в архивах материал и иллюстрации ставит задачей ответить на вопрос, какого зрителя воспитали белорусские детские картины. Эту и другие интриги раскрывает исследовательница из Национальной академии наук, а также координатор конкурса национальных киношкол кинофестиваля «Лiстапад» Мария Костюкович. Для выхода «Детского сеанса» дело осталось за малым: в июне на платформе ulej.by начнется краудфандинговая кампания по сбору средств на издание книги, и она обязательно должна быть успешной. Мы тем временем встретились с Марией, чтобы увлечься предложенной темой.


— Является ли детский сеанс — что касается названия твоей книги — отдельным явлением?

— Он был устойчивой традицией, пока существовала советская система, а вместе с ней — целая инфраструктура для детей с детскими кафе, журналами, радио, кружками, спортшколами и прочим. Существовали даже детские кинотеатры. Сеансы для детей шли утром или днем и стоили дешевле, а иногда даже сопровождались познавательными лекциями или комментариями к фильмам.

— Что позволяет тебе выделить детское кино в белорусском кинематографе как определенный феномен?

— У нас были фильмы, которые прокатывались по всему Советскому Союзу, нравились детям и для многих становились частью детства. Моя знакомая шутит, что «Приключениями Буратино» ей испортили детство, хотя другие, конечно, вместе с лентой «Про Красную Шапочку» резонно называют этот фильм лучшим у Леонида Нечаева. И у нас были авторы, которые умели снимать для детей, а это редкое мастерство — сегодня мы можем видеть, что оно куда-то исчезло. Правда, многие не знают, что это наследие — наше. Иногда мы думаем о себе, как об обломках империи, и не готовы воспринимать наше нашим, будто оно сделано где-то там — это большая постколониальная проблема. Во время работы над книгой мне приходилось объяснять «присвоение» советских приобретений и слышать претензии, что я пишу о белорусском кинематографе так, будто отделяю его от советского. В одном российском издательстве я получила огромную отповедь о том, что никакого белорусского или украинского кино не было — было только советское. При этом оно издавало книги, скажем, об истории российского кинематографа 1930–1950-х. Тем не менее белорусское кино, детское тоже, существует и не нуждается в том, чтобы его обосновывать и защищать.

— В советские времена кино формировалось интересами идеологии: для чего власти было нужно детское кино?

— Чтобы воспитывать детей. Считается даже, что детское кино придумали большевики, ведь никто больше не нуждался в нем. Советская система была одержима идеей воспитания нового человека и по ленинскому завету считала, что самым эффективным инструментом для этого является кинематограф. Все, на чем держалось детское кино в Советском Союзе, было создано в 1920-е теми, кто действительно мечтал построить утопию. А для утопии нужно было воспитывать детей в коммунистическом духе. Сначала детское кино действительно было большим воспитателем, а потом стало просто частью детства.

— То есть детское кино было рассчитанным на будущее проектом по воспитанию верных коммунистов...

— Да, но идеология здесь сочеталась с искренним стремлением улучшить действительность. Пиша книгу, я даже осознала, что шестидесятники, о которых говорят как о поколении, что внесло величайший вклад в советскую культуру, — это дети детей тех, кого настраивали на лучшее завтра, кто верил, что работает как ломовик и умирает ради того, чтобы дети жили иначе. То есть шестидесятники — это проект тех, кто долгие годы жил утопией.

— Сегодня детского кино как такового не существует — есть семейное, настолько же детское, насколько взрослое. Что в советском контексте нужно понимать под детским кино?

— Это какое-то высказывание о мире для человека, который о нем пока ничего не знает. Советское детское кино было автономной замкнутой сферой, часто избеющей тем, на которые с детьми важно говорить, поскольку старалось сохранить идеалистический образ детства, где все хорошо. Разве только школьные драмы поднимали вопросы, как жить в обществе, быть друг с другом и отстаивать себя в условиях ханжеской морали. Мне кажется, то, что советское детское кино отделяло детей от взрослых, было его большим просчетом. Дети как бы жили в своем мире и смотрели свои фильмы, поэтому у них был большой соблазн привести к другому кино — для целых поколений действительность была скучной и нормативной, и им обязательно нужно было пролезть в тайное и секретное. Когда в 1980-х появились «видики» и все побежали смотреть «Робокопа», новые картины стали глотком воздуха, а старые забыли. Несмотря на это, мы и сегодня вместо развития других форматов пытаемся сохранить то самое детское кино, будто стараемся почувствовать, что детство — непоколебимое.

— Ты сказала, что определенных тем избегали. Что скрывалось от детей?

— В фильмах редко говорили собственно о проблемах, с которыми ребенок сталкивается либо может столкнуться, например, в отношениях с родителями. Советское детское кино, как правило, передавало очень соцреалистичный взгляд на мир — такую утопию и идиллию. Не скажешь, что это страшно, ведь все же у человека должны храниться образы, которые будут служить поддержкой, поэтому многие и ностальгируют по фильмам вроде «по секрету всему миру» — для них это отпечаток детства. Но по большому счету назначение детского фильма — помочь ребенку пережить сложные чувства, это такая, грубо говоря, психотерапия, что важно настолько же, насколько дать зрителю модель поведения и объяснить, как построен мир. Тем временем в кино не вписывались почти все экстремальные ситуации — ссоры с родителями, сложные родители, развод родителей, дети с ограниченными возможностями, болезнь или смерть близких и смерть как таковая. Чувства с негативной окраской если не избегались, то невинно обыгрывались, например, через так называемый эллипсис — кто-то умирает, затемнение и все. За отрицательные эмоции даже больше отвечала анимация. Был, например, мультик «Варежка» Романа Кочанова, в котором девочка мечтала о собаке и мечтала так сильно, что вместо собачки ухаживала за варежкой: она бегала с этой варежкой, и та превратилась в собачку, но в итоге распустилась, что вызвало слезы и сопли.

— Какие ценности советское детское кино старалось передать детям и как они менялись с течением времени?

— В 1920-е мы растили человека будущего, который все может сам и не нуждается в авторитетах — в фильмах Дети бунтовали против родителей и даже перевоспитывали их. Например, в картине «Кривоножка» видно, что дети всесильны и способны изменить мир. А в 1930-х их срочно стали учить быть маленькими и послушными, следовать родителям, перенимать эстафету и жертвовать собой ради чего-то большого. Если герои 1920-х, как правило, были сиротами и в одиночку совершали подвиги, то в 1930-х главной ценностью стал коллективизм. Так продолжалось где-то до конца 1950-х, а в 1960-х стали бороться за то, чтобы человек был человеком: не только совершал подвиги, но и чувствовал, мыслил, самостоятельно определял свою жизнь. Герою стало позволено не смотреть на коллектив и даже вступать с ним в конфликт — этот переворот начался в школьном фильме.

— Школьный фильм — это отдельный жанр?

— Да, действие происходит в школе, как, например, в картинах «Доживем до понедельника» с Вячеславом Тихоновым либо «Расписание на послезавтра». Вместо личности и коллектива в школьном фильме выделилась триада — ученик, учитель и родители. В этом треугольнике и рождается конфликт: обычно это разговор о том, как родители и вообще взрослые давят на детей. Кстати, до сих пор детское кино было именно детским — оно рассчитывалось на дошкольников и младших школьников, а после, мол, иди смотри «Сказание о земле Сибирской». Но в конце 1950-х — начале 1960-х появилось юношеское кино, которое стало говорить также с теми, кому 14 или 15 лет, например, о школьной любви, как в слезливой драме «А если это любовь» Юлия Райзмана. Одним словом, безликая детская аудитория стала сегментироваться, и для каждого советский кинематограф предложил свое.

— А что изменилось в 1970-х?

— В 1970-х стали говорить, что ребенок имеет право быть самим собой. Расслабьтесь, не надо его воспитывать. Детей, например, стали чаще показывать на отдыхе, а не в школе за учебой. В 1960-х в Союзе настроили типового жилья, и когда советские семьи переехали в благоустроенные квартиры, решилось много бытовых проблем. Детям больше не нужно было быть взрослыми — колоть дрова и присматривать за младшими, поэтому им предложили просто смотреть кино. К тому же в каждой советской семье появился телевизор, и случился телевизионный бум — для детей стали потоками снимать телевизионные фильмы. Наконец, в 1980-х накопилась усталость, поэтому делали все то же, но делали классно — тех же «Гостью из будущего» или «Электроника». Наконец, стало понятно, что нужно что-то менять. Детское кино умерло первым, когда денег не стало, пришли видеомагнитофоны, изменилась эпоха. А когда умерло все остальное, появились фильмы о детях, которые вдруг стали взрослыми и вынуждены жить сами по себе, здесь говорилось на невиданные доселе темы наркомании, проституции, одиночества. Таким образом в конце 1980-х дети снова стали несчастными, а кино снова заговорило, что ребенок страдает от того, что мы не можем справиться с действительностью.

— На твой взгляд, советское детское кино может «зайти» современным детям?

— Дети моих друзей прыгают под «Приключения Буратино». Есть вещи, что, как ни странно, еще работают — в основном это сказки, ведь они универсальны и не носят признаков эпохи. Фильмы «По секрету всему свету» или «Денискины рассказы» точно сегодняшним детям непонятны, для них это уже другая реальность. Но как минимум «Про Красную Шапочку» и «Приключения Буратино» мы сняли для всех.

— У белорусского детского кино был свой период расцвета — когда он произошёл и с чем это было связано?

— Все сошлось в 1970-х. «Беларусьфильм» переехал в новое здание, появились ресурсы и мощности, здесь работали талантливые режиссеры и крутая редакторская служба, добывавшая хорошие сценарии, — и случился взрыв всего, в том числе детского кино. Еще в начале 1960-х на киностудию пришел Владимир Бычков, у которого был талант снимать для детей, в 1970-х появились Николай Калинин, Леонид Нечаев, Геннадий Харлан. Вся система, при том, что в ней были конфликты и группировки, которые между собой не дружили, отлично работала, поэтому появились десятки великолепных фильмов для детей — «Кортик» и «Бронзовая птица» Калинина, «Зимородок» Вячеслава Никифорова, «Расписание на послезавтра» Игоря Добролюбова, «По секрету всему свету», фильмы Нечаева.

— Ты охарактеризовала свою книгу как попытку ответить на вопрос, какого зрителя вырастило советское детское кино. Думаешь, оно действительно сыграло свою роль в формировании людей?

— Да, кино дает образы, к которым возвращаешься взрослым, мы хорошо запоминаем то, что смотрели в детстве. Я, например, стала понимать, откуда некоторые мухи в голове моей мамы: она родилась после войны и принадлежит к поколению пионеров-героев, которые абстрактную общественную идею ставят превыше всего и в каждом деле совершают подвиг. Конечно, мою маму сформировали не только детские фильмы, но кино было частью воспитательной советской системы. Мне идеалы мамы уже кажутся странными, ведь я не росла с визуальными образами вроде партизанского помощника Володи Дубинина в фильме «Улица младшего сына» Льва Голубя. У меня были другие примеры — Буратино, который не совершал никаких подвигов, а просто шел, не дошел, вернулся, и ему почему-то «обломился» клад. Вот и я жду, когда мне «обломится» клад. В целом советское кино вырастило зрителя, который очень надеется, что реальность хороша, идеалистична, соцреалистична, а в случае чего — придет взрослый и все исправит.

— А есть ли у нас сегодня детское кино?

— Сегодня мы стараемся вернуть былое, не понимая, что как раньше уже не будет. Попытка возобновить разговор с детьми должна поддерживаться, но они изменились, у них другие интересы и другая реальность, которую наше кино не понимает. Обычно современные детские фильмы представляют собой кальку из взрослой жизни, мол, спародируем ее и детям будет смешно. Если в советское время с детьми старались обсуждать какие-то темы, то сейчас их просто развлекают, чтобы они хорошо провели время и желательно без сложных эмоций — им предлагают не почувствовать печаль, скорбь от потери или вину, а лишь посмеяться над тем, как люди выпутываются из клоунады, что эмоционально обедняет. Ситуация напоминает 1930-е, когда системе было по большому счету плевать, что там дети думают и какие у них проблемы, — она сама себе рассказывала о прекрасной советской стране и как в ней надо жить. Сегодня снова и автор, и адресат никому непонятны, даже сам фильм как бы не нужен. Белорусским детским кино мы растим неразборчивого в своих эмоциях человека, но, слава богу, его никто не смотрит, поэтому ущерб небольшой.

Беседовала Ирена КОТЕЛОВИЧ

Выбор редакции

Грамадства

Продавцы квартир соглашаются на скидки

Продавцы квартир соглашаются на скидки

Собственники корректируют свои предложения.

Музыка

Светлана Агарвал: Музыка — это моя душа

Светлана Агарвал: Музыка — это моя душа

Певица воспевает колорит и многогранность белорусской и индийской культур.