Режиссер Влада Сенькова: Белорусское кино может легко войти в моду

Премьера картины ІІ, которая состоялась на прошлом кинофестивале «Лістапад», стала настоящим событием со всеми причитающимися атрибутами — громким контекстом, толпой в кинотеатре и длинными рефлексиями, которые подтвердили, что фильм попал в яблочко. Ее режиссерка Влада Сенькова затронула школьный булинг, отношение к гомосексуалам, стереотипы о ВИЧ-инфицированных и показала, как в этих направлениях выглядит наше общество (для тех, кто не видел ленту, — крайне непривлекательно). Картина, снятая за скромное количество денег и съемочных дней, подтвердила Владу как одну из главных представительниц белорусского независимого кино. Сейчас автор, известная также амбициозным дебютом «Граф в апельсинах» и изрядным коротким метром Раrаnоіd Аndrоіd, учится в Варшавской Школе Вайды, доделывает молодежный фильм «Прожектеры» и разрабатывает проект «Ошибка 404». Мы спросили режиссера о нашей многострадальной киноиндустрии, ее новых картинах и где белорусских киношников ждут с распахнутыми объятиями.

— В качестве молодого независимого режиссера как ты чувствуешь себя в условиях белорусской киноиндустрии?

— Будто нахожусь вне белорусской киноиндустрии. Это как в комедии «Страна Оз» Василия Сигарева, где главная героиня проходит через сплошной трэш и в конце на вопрос, почему она хочет уехать, отвечает: «Как-то не прижилась». Я тоже говорю, что не прижилась; если иметь в виду индустрию с финансированием Минкульта, я себя с ней не ассоциирую. И вообще существует ли белорусская киноиндустрия? Есть группа чудесных людей, которых я уважаю и люблю, правда, даже если конкурс кинопроектов впервые за долгое время дал хороший результат, мы стали друг на друга писать доносы. Наша культурная сфера недостаточно развита, чтобы говорить о полноценной кинематографии. Взять Индустриальную платформу «Лістапад»: разные люди рассказывают, как с белорусскими деньгами, даже с двадцатью процентами бюджета, войти в копродукцию и снять кино, мол, что вы сидите. Но эти разговоры бессмысленны, ведь нам все еще нужно иметь те двадцать процентов «домашних» денег, а получить их невозможно. Соответственно, остается, когда все звезды сойдутся, удивлять тем, что снимаешь за копейки. Школа Вайды дала нам около тысячи долларов на съемки сцены, так мои одногруппники пошутили, что я за эти деньги сделаю весь фильм.

— В последнее время в Беларуси много обсуждалось, сколько на самом деле должен составлять бюджет кино. Сколько стоили твои фильмы и сколько ты бы хотела, чтобы они стоили?

— На «Графа в апельсинах» у меня ушло пять тысяч долларов — это на съемки и звук, притом что все работали бесплатно и я монтировала сама. Но потом началось продвижение «Графа» на фестивальных платформах, и я до сих пор должна деньги друзьям. Стоимость картины — это одна сумма, но фильм просто ляжет на полку, если какие-то средства не потратятся еще и на продвижение. У нас говорят правильные вещи: меньше денег на проект, значит больше проектов, значит больше возможностей участвовать в копродукциях — и белорусов будут с удовольствием брать в партнеры, потому что мы очень интересны за рубежом, особенно в последнее время. Сейчас вообще время низкобюджетного кино — идет мировой кризис, финансирование Школы Вайды, например, сократилось чуть ли не вдвое, на кино былых денег тоже давать не будут. Остается оптимизировать команду и расходы — на площадке, скажем, не нужны двадцать пьяных световиков, достаточно одного хорошего гофера.

— Если имеется в виду низкобюджетное кино, о каких суммах идет речь?

— За сто тысяч, если не учитывать налоги, можно снять хороший, добротный полный метр. Лучше пусть десять человек снимут за 100 тысяч, а я уверена, у нас достаточно людей, которые могут сделать это хорошо, чем кто-то один получит миллион и непонятно, снимет или нет.

— Фильм II ты сняла за шесть дней — что в нем было бы лучше, если бы у тебя было больше возможностей?

— Наверное, лучшим было бы наше здоровье, ведь работать по восемнадцать часов очень тяжело. Как-то по заказу IТ-компании я снимала сериал, и мы работали по двадцать часов — мой звукорежиссер тогда настолько устал, что оступился, упал с лестницы и долго пролежал в больнице. Мне хочется беречь команду, чтобы они чувствовали себя людьми и имели человеческие условия труда — первый раз, может, и прикольно работать сутками, но бесконечно это тянуться не может.

— Ты говоришь, белорусских коллег готов брать в партнеры — откуда такое ощущение?

— На зарубежных фестивалях ко мне неоднократно подходили, в том числе, например, представитель Берлинале, и говорили, что ждут наших проектов и готовы их поддержать. Есть мода на кино: если раньше была волна румынского кино, сейчас, я думаю, начинается интерес к балканскому, то тоже легко в моду может войти белорусское. Даже после выхода «Хрусталя» я заметила на международных фестивалях к себе другое отношение — Беларусь стала интересной.

— На твой взгляд, можно ли назвать одной из причин стагнации нашего кино существующую систему его финансирования?

— Абсолютно. Посмотреть на Украину: как только там наладилась система финансирования, в каждом питчинге участвует по три украинских проекта, чуть ли не в каждом конкурсе есть украинский фильм. Один бизнесмен, не имеющий к кино никакого отношения, возил молодых авторов на Каннский кинофестиваль, чтобы они поучились. У нас же кино никто особо не хочет заниматься-с проектом «Прожектеры» мы обращались к разным людям, причем просили абсолютно посильные деньги, и увидели, что бизнесу неинтересно в этом участвовать.

— Ты как-то пыталась сотрудничать с «Беларусьфильмом» — почему сотрудничество не сложилось?

— Киностудия, насколько я понимаю, предложила многим молодым режиссерам снять фильм по их сценарию, а согласилась только я — сценарий был плохой, но я подумала, что смогу сделать из него что-то стоящее. Проект подавался на конкурс Министерства культуры, а как работают на киностудии — проект идет на конкурс и запускается в производство одновременно, настолько все уверены, что фильм получит финансирование, но нам через некоторое время отказали. Я этому рада, потому что понимаю, что просто измотала бы себе нервы и сняла какую—то фигню — что-то свободное, современное, дерзкое на «Беларусьфильме» сделать, мне кажется, нельзя. Потом я узнала: проблема была в том, что «в смысле Сенькова?». Возможно, я не очень подходящий персонаж для киностудии либо сработало отсутствие специального образования.

— Зарабатываешь ли ты на кино?

— Я получила гонорар за фильм ІІ и смогла прожить на него полтора-два месяца, то есть в отпуск за эти деньги не съездишь. Потом мне шел процент от проката — я потратила его на фестивали. Это вся моя зарплата, хотя, мне кажется, на картине II можно заработать, только на это должна работать целая команда. Может быть, ситуация в киносфере изменится, но я и не ожидаю больших дивидендов.

— Что происходит с проектом «Прожектеры» и когда публика его увидит?

— Я сейчас просто в огне, потому что не могу найти звукорежиссера — все либо заняты, либо не имеют сил, а доверить проект новичку мне сложно из-за отрицательного опыта. Звук — главный «затык» в проекте, но в моем прекрасном мире фильм должен быть готов уже в конце августа, а что дальше, пока неизвестно. Хотелось бы думать о фестивале, но непонятно, скоро ли они возобновятся в традиционном формате.

— В Школе Вайды ты разрабатываешь проект «Ошибка 404» про ребят, которые сбегают от армии. Идея перекликается с твоей короткометражкой Раrаnоіd Аndrоіd — чем эта тема особенная для тебя?

— Хоть я и женщина, которой не угрожает, но я смотрю вокруг и жалею художников, актеров, айтишников, которым нужно идти в армию, так как считаю, что каждый должен заниматься своим делом. Есть люди, которым нравится служить, — пусть они служат и получают за это деньги. В Израиле тоже служат все, правда, могут выбирать формат службы — знакомый музыкант в армии занимается музыкой. К тому же я устала от милитаристской пропаганды и мне хочется об этом поговорить — я понимаю, что не изменю мир, но по крайней мере помогу посмотреть на него иначе. Я еще никогда не имела такого взвешенного и обоснованного желания снять фильм.

— Что касается картины II, думаешь, наше общество действительно такое равнодушное и неразвитое в отношении гомосексуалов и ВИЧ-инфицированных?

— Думаю, нам есть куда стремиться, проблема с гомофобией точно есть, кстати, поляки на мой фильм тоже реагировали: «Ой, это как у нас». А равнодушие и сосредоточенность на своих потребностях я вообще считала нашим основным качеством — но хочется верить, мы это прошли — в последнее время чудо что происходит, начиная с волонтеров во время «ковида» и пожертвований на благо врачей, наше общество становится другим.

— Когда ты снимала II, ты преувеличивала во имя художественной идеи или действительно чувствовала, что отражаешь реальность?

— Сюжет, конечно, вымышленный, но я бы не сказала, что он преувеличивает агрессивность нашего общества: у нас в «Фейсбуке» взрослые травят друг друга каждый день, что уж говорить о детях. В моем классе, например, довольно жестоко издевались над одним парнем, и хотя никто не болел ВИЧ, я легко представляю сцену из фильма в своей школе. Недавно читала, как в каком-то израильском городке девушка заболела «ковидом» и ученики с родителями ее затравили.

— Ты учишься в Школе Вайды — в будущем будешь стараться снимать в поле белорусского кино или уедешь за границу?

— Конечно, я буду снимать белорусское кино, но попробую сделать проект и в Польше. Я решила, что не буду бороться за белорусский кинематограф — есть я, я белоруска и снимаю о том, что меня волнует, белорусская это действительность или мировой контекст: почему я должна себя ограничивать? Дарья Жук, например, работает и в Беларуси, и в России, я уверена, она хочет работать в США и не мыслит категориями национальности. Вот и я буду просто снимать кино.

— Что Школа Вайды позволила тебе понять о кино?

— Я пришла сюда уже с опытом, но много получаю на эмоциональном уровне. У нас есть преподаватель Войцех Марчевский, который создал Школу вместе с Анджеем Вайдой: он абсолютно современный — например, солидарен с движением #mеtоо — и чрезвычайно мудр в теме кино. Когда он говорит, все откладывают телефоны или ноутбуки и просто слушают. Двадцать лет назад он перестал делать фильмы, так как понял, что не хочет снимать, просто чтобы снимать, и решил, что очередную картину создаст, только если возникнет тема, в которой ему захочется что-то сказать. Эта позиция, наверное, стала моим величайшим впечатлением от Школы. К тому же я сейчас серьезнее отношусь к кино и понимаю, что у фильма должен быть бюджет, а работа кинематографиста должна оплачиваться: поляки впадают в истерику, когда узнают, что Школа платит актеру меньше, чем он обычно получает на съемках. Важным считаю обсуждение моего проекта с коллегами — интересно смотреть на него через призму другой реальности, которая не совсем понимает наш контекст. Моя одногруппница как — то сказала фразу: «Видно, что здесь есть сценарист» — и я решила, что нужно делать кино так, чтобы сценариста в нем никто не увидел, как в румынских фильмах. Я же принесла своим одногруппникам идею того, что не нужно ждать, пока фонд даст деньги, — можно пойти и снять бесплатно. Они несчастливы, так как хотят снять фильм и годами ждут на это средств, а я — человек, который никогда денег не видел, — создаю кино и чувствую себя счастливой.

Беседовала София ПОЛЯНСКАЯ