Город, «где были памятники и красивые здания, зеленые бульвары и тихие домики на окраинах, где был даже университет, а значит, существовала горластая и худощавая, остроумная и ехидная порода людей, которых называют студентами»... Не раз в произведениях Владимира Короткевича мы попадаем туда.
Киев... Украина, с которой у великого белорусского романтика, который, правда, не любил, чтобы его называли романтиком, было крепкое единение.
Он любил и знал украинскую литературу, он имел верных украинских друзей, именно в переводе на украинский вышло его культовое эссе «Земля под белыми крыльями» — раньше, чем на белорусском... Известно, что пытался писать стихи на украинском языке. И в бронзовом виде уже несколько лет стоит в Киеве, и возле него фотографируются желающие, которых всегда много... Я тоже в свое время сбегала к бронзовому своему учителю, на улицу Коцюбинского, и подержалась за надежный локоть, сфоткавшись хоть так, не встретившись вживую... А за спиной у нас с ним звучали строки из развернутой огромной книги:
«І пад птушак зялёны гоман
Нарадзіліся для абшараў
Плод кахання бору і хмары —
Мой Дняпро, і Бяроза, і Нёман».
Давайте накануне юбилея классика вспомним украинские страницы его биографии.
Подростком Короткевич попал в разбомбленный Киев и влюбился
В наследии Короткевича есть два наиболее «украинских» произведения: это повести «Листья каштанов» и «В снегах дремлет весна». И хотя последняя была написана раньше, история нашего классика в Украине начинается с сюжета первой...
Это очень автобиографическая повесть. Короткевич попал в Киев в 1944 году, когда город только освободили от оккупантов, на Крещатике стоял единственный уцелевший дом, и повсюду были следы бомбежек. Тогда юный Короткевич после неудачного бегства на фронт чудом сплотился с родителями, но не перестал рваться в драку.
«Как раз в этот момент проезжал через наш город мой дядя, которого перевели с Дальнего Востока на фронт, и взял нас с собой в большой полуденный город, от которого немцы откатились куда подальше, чем от Лиозно.
Там в огромном просторном дворе нашлся брошенный дом, флигель, который весь тонул в зарослях сирени. Было твердо известно, что хозяева погибли. И мы заняли флигель. И стали жить» — так сказано в повести.
В жизни упомянутый дядя — это муж младшей материнской сестры писателя, Евгении Василевны, Владимир Иванович Усюкевич, которого назначили начальником штаба железнодорожных войск 2-го Украинского фронта.
Говорят, дом описан точно: он был на нынешней улице Богдана Хмельницкого, 52 (бывшие названия Фундуклеевская и Ленина).
В повести «Листья каштанов» главный герой, альтер эго Короткевича, белорусский подросток Василий, влюбился в местную красавицу, боевитую Нонку Юницкую. «...девчонка год пятнадцати. Склонилась, почесывая очень длинные, поцарапанные ноги шоколадного цвета, после потерла коленкой о коленку, вскинула голову — черно-бурые волосы тяжелой волной шибанули назад — улыбнулась мне, и я увидел темно-синие глаза с неестественно громадными, безумно веселыми черными зрачками».
Исследователи утверждают, что у этой героини был реальный прототип.
Судьба героев трагична: их подростковая дружная команда попадает на мины, ища оружие, чтобы отправиться на фронт. Выживают только Нонка и Василий.
В повести Василий спустя много лет возвращается в Киев, отыскивает Нонку и женится на ней.
В реальности Владимир Короткевич потерял след своей юношеской любви, о которой не раз упоминал в письмах. Правда, есть гипотеза, что в Киевский университет он мог поступить с расчетом, что найдет свою Нонку...
Почему Короткевича потрясали киевские каштаны
Повесть «Листья каштанов» начинается с того, что рассказчик признается: он не любит эти каштаны — «визитку» Киева:
«...Кто-то может не поверить мне, но я и сам не люблю одно из самых красивых явлений на земле. Не люблю листвы каштанов. Желтой, осенней, золотистой под солнцем, лапчатой (а за ней синее-синее небо золотой осени).
Красивее ее нет на земле. Улочки в золотых каштанах ныряют то вверх, то вниз. Поодаль смутно, как через воду, плавятся в неярком солнце золотые купола церквей. Листва звенит, когда ее сгребают в купы, в которых так хорошо кувыркаются детям и влюбленным юношам. Умиление такое, что глянь на все это — и умри, ведь сердце разрывается от красоты увядания».
Но герою красота каштанов напоминает трагический случай, когда погибли друзья. А для автора повести еще и — о неловкой любви... И той, в 1944-м, к неизвестной Нонке, и о второй, что случилось позже, во время учебы в Киевском университете, описанной в повести «В снегах дремлет весна».
«Будзь праклятым,
юнацтва маё!
Будзь праклятым! Каштаны
квітнелі вясной,
Хаваў нас бэзавы дым.
І былі мы з ёю — адно, адно,
І ніколі не будзем адным».
«Раяль пра нешта
дарагое плача
І прывіды каштанаў у акне».
Ну вот врезался в память писателя этот сильный образ — киевские каштаны... И теперь всегда будет впечатлять читателей красотой, ностальгией и тревогой.
В студенчестве классик едва не погиб на трамвае
«В сорок девятом году я поступил в Киевский университет на филологический факультет. Учился, был счастлив, имел много друзей и, все же, вспоминаю это время со смешанным чувством глубокой нежности и стыда. Нежности потому, что была наука, старые рукописи, книги, музеи, музыка, девушки, друзья, свои и чужие стихи. Стыда потому, что нередко приходилось тогда встречаться с обычной вульгаризацией науки. Мне хотелось самому понять, почему и зачем, и поэтому на некоторые лекции я не ходил, а вместо того сидел в публичной библиотеке».
Однокурсница Владимира Короткевича по киевскому университету, главный библиотекарь Национальной парламентской библиотеки Украины Муза Снежко вспоминала: «Любимым местом Володи была Киево-Печерская лавра. Это для него святая святых: древнейшая точка города и абсолютное совершенство архитектуры».
А как он любил Днепр! Тот самый Днепр, который освятил и его проведенные в Беларуси годы, который протекает страницами эпопеи «Колосья под серпом твоим».
Муза Снежко вспоминает, что студентами они участвовали в восстановлении разбомбленного города. А еще, что Короткевич с первого курса заинтересовался Киевской древностью, пешком обошел все достопримечательности, посещал храмы, о чем, конечно, не рассказывал. Не раз отправлялся на баржи на остров посреди Днепра, где студенты в летнюю сессию любили готовиться к экзаменам.
А был и еще потрясающий случай... Адам Мальдис записал, как они с Короткевичем бродили по Киеву возле университетских стен, приехав на какую-то конференцию.
«Здесь Короткевич стал вспоминать свои студенческие годы. Показал тот трамвайный спуск, где он чудом остался в живых. Ехал перед стипендией без билета, и на остановке кондуктор высадила его. Идет обиженный и вдруг слышит грохот, скрежетание металла. Оказывается, на повороте трамвай сошел с рельсов и со всего размаха врезался в ворота... Вспоминая о той катастрофе, из которой мало кто вышел живым, Володя подряд выкурил две папиросы и каждый раз, по студенческой привычке, поджигал спичкой белые пряди тополиного пуха на асфальте».
Этот случай странным образом перекликается с финалом повести «Листья каштанов» — там герой, приехавший из Беларуси, также чудом избегает в Киеве смерти.
В университете Короткевич писал о легендах и пережил измену
Та пара, обучение в университете, подарила Короткевичу еще одну украинскую любовь... Исследователь прототипов его героинь Денис Мартинович цитирует письмо Короткевича к другу Гальперину от 5 февраля 1957 года: «Я дважды любил взаимно — одна уехала, вторая — умерла, и я не знал обеих так, как желал. А в других случаях те, кто любили меня, были мне безразличны, а те, которых любил я, наверное, не любили меня. И была одна в Киеве».
Эта «одна» — Светлана, прототип Аленки из повести «В снегах дремлет весна». Однокурсница героя, любви с которой помешал завистливый друг. Герой, Владислав Бересневич, не смог поступить в аспирантуру — из-за того же завистника, который решился на клевету. Владислав встречается с Аленкой через несколько лет, будучи деревенским учителем, любовь вспыхивает снова... А что в жизни?
Возможно, знакомство с упомянутой Светланой приходится на весну 1950 года, когда будущему классику было всего девятнадцать. Тогда и обратил внимание на девушку с «пушистыми волосами над чистым лбом, миндалевидными синими глазами, маленьким прямым носом, немножко великоватой нижней губкой, тонкой, детской еще шеей»; с «общим выражением чего-то детского, робкого и, вместе с тем, хитрого».
Из писем Короткевича следует, что с девушкой не справилась еще и потому, что когда ему, как и его герою, не удалось поступить в аспирантуру, строгая мать Светланы посчитала его недостойным кавалером.
Дипломная работа Короткевича «Сказка. Легенда. Предание», как пишут, «вызвала неоднозначную реакцию». К счастью, нашлись смелые преподаватели, которые поддержали, Короткевич получил наивысшую оценку... Но вот в аспирантуру не поступил. Адам Мальдис вспоминает воспоминания однокурсника Короткевича по Киеву, известного польского поэта и переводчика Флориана Неуважного, о свободомыслии Короткевича: «В день смерти Сталина устроил в общежитии демонстрационное застолье. Потом, когда стали припирать к стене не только его, но и друзей, защищая их, выкручивался: с горя... Короткевича очень любил и всегда защищал академик Белецкий. Он хотел взять Володю в аспирантуру, даже тему подобрали о восстании 1863 года в славянских литературах. Но будущий «классик» срезался на экзаменах на вопросе о Берии. Правда, выписки для диссертации продолжал делать. Потом они пригодились для «Колосьев...».
В повести «В снегах дремлет весна» Белецкий выведен под фамилией Белевич, а Флориан Неуважный познается в Яне Уважном.
Так что автору «Дикой охоты» пришлось отрабатывать два года учителем русского языка и литературы в селе Лесовичи Таращанского района Киевской области.
Конечно, девушку из состоятельной семьи, которая серьезно занималась музыкой, родители не хотели видеть женой деревенского учителя с неопределенным будущим. «А я обострил со всеми отношения, вырубил стихами многих начальников из университета. Я не жалею, но не стоили они такой моей жертвы».
Муза Снежко, однако, утверждает: Короткевич не рассматривал свою учительскую работу как ступень вниз или как что-нибудь ненужное. «Володя к любому явлению жизни относился с большой любознательностью... Он описывал своих хозяев и учеников в письмах, еще и рисунки достаточно выразительные делал. А по натуре Короткевич — большой жизнелюб, его все очень интересовало...»
Исследователь Анатолий Воробей считает, что именно тогда поэт написал стихотворение, вспоминая несбывшуюся любовь:
«Вон он, поезд, в дымке
исчезает...
От души твоей меня увёз. <...>
Расставанье будет невесёлым,
Встреча вряд ли
будет веселей...
Впереди ж пока родные сёла
И печаль великая полей».
И именно таинственной С. М. посвящено стихотворение «Разговор с Киево-Печерским слоном», в котором звучит любовь Короткевича не только к героине, но и к чудесным местам:
У асеннім прысмерку
над Дняпром
Замігцеў агеньчык сляпы.
Ад дажджу пачарнеў
небарака-дом
І дубоў магутных слупы.
Ад дажджоў стаў зялёным
стары паркан,
Парадзела лісце садоў.
Пабяжы на поўдзень,
Дняпро-рака,
Панясі прывітанне з вадой.
Прынясі яго ў горад юнацтва
майго,
Дзе плылі тапаліныя дні,
Дзе чырвоныя паркі
ля берагоў,
Дзе якраз запалілі агні.
Ў гэтым горадзе,
дзе златабрамскі сквер
Зараз, пэўна, ад ветру пажоўк,
Ёсць любімы раён,
што завецца «Пячэрск»,
Ёсць каштаны ў імжацы
дажджоў.
Колькі я недакуркаў
там раскідаў
У начны нечапаны снег,
Колькі раз пад вокнамі
ноччу стаяў,
Каб пабачыць цень у акне.
Настоящая Аленка-С. М. вышла замуж за другого... Владимир Короткевич уехал на Беларусь, где его ждала литературная нива. Но о киевской своей любви не забыл никогда.
Украинский романист вдохновлялся произведением «Христос приземлился в Гродно»
Профессор Вячеслав Рогойша, который вместе с коллегой и спутницей жизни Татьяной Кабржицкой много писал о белорусско-украинских связях Владимира Короткевича, так рассказывает об украинском писателе Романа Иванычука: «Во время упомянутой уже нашей с Иванычуком раковско-исламской встречи автор „Мальв“ рассказал: только что прочитал в „Немане“ повесть Короткевича „В снегах дремлет весна“ — и буквально был поражен подобием этого произведения белорусского побратима к своей ранней повести „Остановись, путешественник!“. Тема, сюжетные ходы почти те же: студенческая жизнь, 1952 г., канун смерти Сталина... Да и доля похожая оба произведения постигла: повесть Короткевича, написанная в 50-е гг., напечатана только в конце 80-х; повесть Иванычука, снятая цензурой с печати в 1966 г., появилась в свет приблизительно в то самое время...»
Кстати, тот самый Иванычук вспоминал о Короткевиче: «До первой и единственной встречи, не видев его в глаза и зная только по произведениям и письмам, я считался с Короткевичем как с учителем, хотя были мы ровесниками, не переставал учиться у него мастерству и после личного знакомства; я читал и просматривал „Колосья под серпом твоим“, „Чазению“, „Дикую охоту короля Стаха“, из тех произведений представал передо мной добрый и мудрый человек, который бесконечно любит свою Беларусь, ее историю и глубоко ценит мою Украину, понимая и нашу боль, и национальную гордость. Для меня, исторического романиста, Короткевич всегда был образцом мастера, который умело владел и честно распоряжался историческим материалом, не ревнуя как хороший хозяин приобретенного в поте чела имуществом; под влиянием Короткевичевого романа „Христос приземлился в Гродно“ я написал едва ли не самое удачное свое произведение „Манускрипт с улицы Русской“, попользовавшись художественными рецептами белорусского побратима».
Короткевич и Шевченко
Адам Мальдис упоминал, как в Киеве, когда они пошли делегацией в музей Тараса Шевченко, Короткевич рассказывал о классике украинской литературы столько, сколько экскурсоводы рассказать не могли. А помните, как в «Колосьях под серпом твоим» князь Алесь Загорский посещает санкт-петербуржский салон, где тайно встречаются будущие повстанцы, и видит особенного человека:
«Сколько ему могло быть лет? Наверное, далеко за пятьдесят. Во всяком случае, об этом неопровержимо свидетельствовали очень седые усы, склеротический румянец на щеках и висках, нос, что когда-то, видимо, был островатым и немножко вздертым, а теперь, с годами, обвис и сделался уже даже немного красным. Да и брови были как у старика: кустистые, суровые брови.
Незнакомец встретился с Алесем глазами и, видимо, понял, что тот рассматривает его как интересный и загадочный экземпляр рода человеческого. Усы шевельнулись, но даже если бы этого не было, об улыбке можно было бы догадаться по глазам.
Вот что молодило человека: глаза! Золотисто-карие и, честное слово, жгуче-синие, как полуденное небо.
В глазах какая-то мучительная вечная мысль, которая пытала и даже в минуту веселья не давала облегчения. Тяжелое, обессиленное некой навязчивой думой, изможденное и грозное лицо.
— А того ты не знаешь? — спросил Алесь, собираясь уже идти обратно в курилку.
— Знаю.
— Кто?
— Шевченко».
Именно великому украинскому поэту Алесь Загорский впервые читает свое стихотворение — о белорусском языке.
«Горячие, синие сейчас, смотрели на Алеся глаза. И Алесь вдруг почувствовал, что ему будет не стыдно читать этому человеку даже слабые строки, что он даже хочет читать, что подсознательно, еще половину часа назад, мечтал об этом...
— Ты мой жытні хлеб
і каханы май,
Песня продкаў,
нашчадкаў палі.
Без цябе, не з табой —
не патрэбен мне рай
На душы,
Ў небясі,
На зямлі».
Шевченко, послушав стихотворение, целует смущенного Алеся Загорского в лоб, как бы благословляя на творчество.
И нельзя не заметить сходства этой сцены со знаменитой встречей Пушкина и Державина в Царскосельском лицее.
Именно Шевченко, борец за национальный язык, передает эстафету начинающему белорусскому поэту, который тоже должен за свой язык, за независимость своего народа бороться. И молодой человек Алесь находит слова, чтобы утешить украинского гения, который потратил силы в солдатчине.
«— Вы думаете, вы конец? — спросил Алесь. — Вы — начало. Со временем мириады людей сольются в любви к вам, потому что вы нигде не уступали, потому что дело ваше — благородное, потому что такой любви, как ваша, еще поискать на земле. Такой любви, когда один человек спасает целый народ».
Мечтал бродить по Киеву стихами
Прочитала сведения, что в Центральном государственном архиве-музее литературы и искусства Украины хранятся три сценарные заявки на художественные фильмы, которые белорусский писатель Владимир Короткевич предложил сделать на Киевской киностудии имени Довженко. Жаль, что это не свершилось... В завершении повести «Листья каштанов» Владимир Короткевич приводит рассуждения героя возле памятника Богдану Хмельницкому: «Богдан возвышался надо мною. А я подумал, что вот оставил же в Киеве свой след на этой площади один белорус, скульптор, что сделал его. А может, оставлю и я? Хотя бы теми стихами, что я бормотал и забыл. Много лет они будут парить этими переулками, невидимые для глаз других, будут тихо звучать в ушах влюбленных даже в то неизмеримо далекое время, когда меня, возможно, не будет. И они, юноши, будут прислушиваться к этим отзывам, к отзвукам далекого счастья и думать, что это в их душах. А это буду я и стихи, забытые мной ради этих улиц и переулков. Вечные странники любви, бродящие ночью по этой земле».
Короткевич не ошибся — его произведения звучат и в Украине... И его самого там не забыли... И вместе с нами отмечают его юбилей.
Если будете в Киеве — прислушайтесь: возможно, в уличном шуме, в шелесте листьев каштанов вы услышите отклик стихов на белорусском языке, Короткевичевых вечных странников любви...
Людмила РУБЛЕВСКАЯ
Фото из сборника ЖЗЛБ «Уладзімір Караткевіч. Быў. Ёсць. Буду».
Интервью с олимпийским чемпионом по фехтованию.
Профессионально, оперативно, по-хорошему.
