Город, «где были памятники и красивые здания, зеленые бульвары и тихие домики на окраинах, где был даже университет, а значит, существовала горластая и худощавая, остроумная и ехидная порода людей, которых называют студентами»... Не раз в произведениях Владимира Короткевича мы попадаем туда.
Киев... Украина, с которой у великого белорусского романтика, который, правда, не любил, чтобы его называли романтиком, было крепкое единение.
Он любил и знал украинскую литературу, он имел верных украинских друзей, именно в переводе на украинский вышло его культовое эссе «Земля под белыми крыльями» — раньше, чем на белорусском... Известно, что пытался писать стихи на украинском языке. И в бронзовом виде уже несколько лет стоит в Киеве, и возле него фотографируются желающие, которых всегда много... Я тоже в свое время сбегала к бронзовому своему учителю, на улицу Коцюбинского, и подержалась за надежный локоть, сфоткавшись хоть так, не встретившись вживую... А за спиной у нас с ним звучали строки из развернутой огромной книги:
«І пад птушак зялёны гоман
Нарадзіліся для абшараў
Плод кахання бору і хмары —
Мой Дняпро, і Бяроза, і Нёман».
Давайте накануне юбилея классика вспомним украинские страницы его биографии.
Подростком Короткевич попал в разбомбленный Киев и влюбился
В наследии Короткевича есть два наиболее «украинских» произведения: это повести «Листья каштанов» и «В снегах дремлет весна». И хотя последняя была написана раньше, история нашего классика в Украине начинается с сюжета первой...
Это очень автобиографическая повесть. Короткевич попал в Киев в 1944 году, когда город только освободили от оккупантов, на Крещатике стоял единственный уцелевший дом, и повсюду были следы бомбежек. Тогда юный Короткевич после неудачного бегства на фронт чудом сплотился с родителями, но не перестал рваться в драку.
«Как раз в этот момент проезжал через наш город мой дядя, которого перевели с Дальнего Востока на фронт, и взял нас с собой в большой полуденный город, от которого немцы откатились куда подальше, чем от Лиозно.
Там в огромном просторном дворе нашлся брошенный дом, флигель, который весь тонул в зарослях сирени. Было твердо известно, что хозяева погибли. И мы заняли флигель. И стали жить» — так сказано в повести.
В жизни упомянутый дядя — это муж младшей материнской сестры писателя, Евгении Василевны, Владимир Иванович Усюкевич, которого назначили начальником штаба железнодорожных войск 2-го Украинского фронта.
Говорят, дом описан точно: он был на нынешней улице Богдана Хмельницкого, 52 (бывшие названия Фундуклеевская и Ленина).
В повести «Листья каштанов» главный герой, альтер эго Короткевича, белорусский подросток Василий, влюбился в местную красавицу, боевитую Нонку Юницкую. «...девчонка год пятнадцати. Склонилась, почесывая очень длинные, поцарапанные ноги шоколадного цвета, после потерла коленкой о коленку, вскинула голову — черно-бурые волосы тяжелой волной шибанули назад — улыбнулась мне, и я увидел темно-синие глаза с неестественно громадными, безумно веселыми черными зрачками».
Исследователи утверждают, что у этой героини был реальный прототип.
Судьба героев трагична: их подростковая дружная команда попадает на мины, ища оружие, чтобы отправиться на фронт. Выживают только Нонка и Василий.
В повести Василий спустя много лет возвращается в Киев, отыскивает Нонку и женится на ней.
В реальности Владимир Короткевич потерял след своей юношеской любви, о которой не раз упоминал в письмах. Правда, есть гипотеза, что в Киевский университет он мог поступить с расчетом, что найдет свою Нонку...
Почему Короткевича потрясали киевские каштаны
Повесть «Листья каштанов» начинается с того, что рассказчик признается: он не любит эти каштаны — «визитку» Киева:
«...Кто-то может не поверить мне, но я и сам не люблю одно из самых красивых явлений на земле. Не люблю листвы каштанов. Желтой, осенней, золотистой под солнцем, лапчатой (а за ней синее-синее небо золотой осени).
Красивее ее нет на земле. Улочки в золотых каштанах ныряют то вверх, то вниз. Поодаль смутно, как через воду, плавятся в неярком солнце золотые купола церквей. Листва звенит, когда ее сгребают в купы, в которых так хорошо кувыркаются детям и влюбленным юношам. Умиление такое, что глянь на все это — и умри, ведь сердце разрывается от красоты увядания».
Но герою красота каштанов напоминает трагический случай, когда погибли друзья. А для автора повести еще и — о неловкой любви... И той, в 1944-м, к неизвестной Нонке, и о второй, что случилось позже, во время учебы в Киевском университете, описанной в повести «В снегах дремлет весна».
«Будзь праклятым,
юнацтва маё!
Будзь праклятым! Каштаны
квітнелі вясной,
Хаваў нас бэзавы дым.
І былі мы з ёю — адно, адно,
І ніколі не будзем адным».
«Раяль пра нешта
дарагое плача
І прывіды каштанаў у акне».
Ну вот врезался в память писателя этот сильный образ — киевские каштаны... И теперь всегда будет впечатлять читателей красотой, ностальгией и тревогой.
В студенчестве классик едва не погиб на трамвае
«В сорок девятом году я поступил в Киевский университет на филологический факультет. Учился, был счастлив, имел много друзей и, все же, вспоминаю это время со смешанным чувством глубокой нежности и стыда. Нежности потому, что была наука, старые рукописи, книги, музеи, музыка, девушки, друзья, свои и чужие стихи. Стыда потому, что нередко приходилось тогда встречаться с обычной вульгаризацией науки. Мне хотелось самому понять, почему и зачем, и поэтому на некоторые лекции я не ходил, а вместо того сидел в публичной библиотеке».
Однокурсница Владимира Короткевича по киевскому университету, главный библиотекарь Национальной парламентской библиотеки Украины Муза Снежко вспоминала: «Любимым местом Володи была Киево-Печерская лавра. Это для него святая святых: древнейшая точка города и абсолютное совершенство архитектуры».
А как он любил Днепр! Тот самый Днепр, который освятил и его проведенные в Беларуси годы, который протекает страницами эпопеи «Колосья под серпом твоим».
Муза Снежко вспоминает, что студентами они участвовали в восстановлении разбомбленного города. А еще, что Короткевич с первого курса заинтересовался Киевской древностью, пешком обошел все достопримечательности, посещал храмы, о чем, конечно, не рассказывал. Не раз отправлялся на баржи на остров посреди Днепра, где студенты в летнюю сессию любили готовиться к экзаменам.
А был и еще потрясающий случай... Адам Мальдис записал, как они с Короткевичем бродили по Киеву возле университетских стен, приехав на какую-то конференцию.
«Здесь Короткевич стал вспоминать свои студенческие годы. Показал тот трамвайный спуск, где он чудом остался в живых. Ехал перед стипендией без билета, и на остановке кондуктор высадила его. Идет обиженный и вдруг слышит грохот, скрежетание металла. Оказывается, на повороте трамвай сошел с рельсов и со всего размаха врезался в ворота... Вспоминая о той катастрофе, из которой мало кто вышел живым, Володя подряд выкурил две папиросы и каждый раз, по студенческой привычке, поджигал спичкой белые пряди тополиного пуха на асфальте».
Этот случай странным образом перекликается с финалом повести «Листья каштанов» — там герой, приехавший из Беларуси, также чудом избегает в Киеве смерти.
В университете Короткевич писал о легендах и пережил измену
Та пара, обучение в университете, подарила Короткевичу еще одну украинскую любовь... Исследователь прототипов его героинь Денис Мартинович цитирует письмо Короткевича к другу Гальперину от 5 февраля 1957 года: «Я дважды любил взаимно — одна уехала, вторая — умерла, и я не знал обеих так, как желал. А в других случаях те, кто любили меня, были мне безразличны, а те, которых любил я, наверное, не любили меня. И была одна в Киеве».
Эта «одна» — Светлана, прототип Аленки из повести «В снегах дремлет весна». Однокурсница героя, любви с которой помешал завистливый друг. Герой, Владислав Бересневич, не смог поступить в аспирантуру — из-за того же завистника, который решился на клевету. Владислав встречается с Аленкой через несколько лет, будучи деревенским учителем, любовь вспыхивает снова... А что в жизни?
Возможно, знакомство с упомянутой Светланой приходится на весну 1950 года, когда будущему классику было всего девятнадцать. Тогда и обратил внимание на девушку с «пушистыми волосами над чистым лбом, миндалевидными синими глазами, маленьким прямым носом, немножко великоватой нижней губкой, тонкой, детской еще шеей»; с «общим выражением чего-то детского, робкого и, вместе с тем, хитрого».
Из писем Короткевича следует, что с девушкой не справилась еще и потому, что когда ему, как и его герою, не удалось поступить в аспирантуру, строгая мать Светланы посчитала его недостойным кавалером.
Дипломная работа Короткевича «Сказка. Легенда. Предание», как пишут, «вызвала неоднозначную реакцию». К счастью, нашлись смелые преподаватели, которые поддержали, Короткевич получил наивысшую оценку... Но вот в аспирантуру не поступил. Адам Мальдис вспоминает воспоминания однокурсника Короткевича по Киеву, известного польского поэта и переводчика Флориана Неуважного, о свободомыслии Короткевича: «В день смерти Сталина устроил в общежитии демонстрационное застолье. Потом, когда стали припирать к стене не только его, но и друзей, защищая их, выкручивался: с горя... Короткевича очень любил и всегда защищал академик Белецкий. Он хотел взять Володю в аспирантуру, даже тему подобрали о восстании 1863 года в славянских литературах. Но будущий «классик» срезался на экзаменах на вопросе о Берии. Правда, выписки для диссертации продолжал делать. Потом они пригодились для «Колосьев...».
В повести «В снегах дремлет весна» Белецкий выведен под фамилией Белевич, а Флориан Неуважный познается в Яне Уважном.
Так что автору «Дикой охоты» пришлось отрабатывать два года учителем русского языка и литературы в селе Лесовичи Таращанского района Киевской области.
Конечно, девушку из состоятельной семьи, которая серьезно занималась музыкой, родители не хотели видеть женой деревенского учителя с неопределенным будущим. «А я обострил со всеми отношения, вырубил стихами многих начальников из университета. Я не жалею, но не стоили они такой моей жертвы».
Муза Снежко, однако, утверждает: Короткевич не рассматривал свою учительскую работу как ступень вниз или как что-нибудь ненужное. «Володя к любому явлению жизни относился с большой любознательностью... Он описывал своих хозяев и учеников в письмах, еще и рисунки достаточно выразительные делал. А по натуре Короткевич — большой жизнелюб, его все очень интересовало...»
Исследователь Анатолий Воробей считает, что именно тогда поэт написал стихотворение, вспоминая несбывшуюся любовь:
«Вон он, поезд, в дымке
исчезает...
От души твоей меня увёз. <...>
Расставанье будет невесёлым,
Встреча вряд ли
будет веселей...
Впереди ж пока родные сёла
И печаль великая полей».
И именно таинственной С. М. посвящено стихотворение «Разговор с Киево-Печерским слоном», в котором звучит любовь Короткевича не только к героине, но и к чудесным местам:
У асеннім прысмерку
над Дняпром
Замігцеў агеньчык сляпы.
Ад дажджу пачарнеў
небарака-дом
І дубоў магутных слупы.
Ад дажджоў стаў зялёным
стары паркан,
Парадзела лісце садоў.
Пабяжы на поўдзень,
Дняпро-рака,
Панясі прывітанне з вадой.
Прынясі яго ў горад юнацтва
майго,
Дзе плылі тапаліныя дні,
Дзе чырвоныя паркі
ля берагоў,
Дзе якраз запалілі агні.
Ў гэтым горадзе,
дзе златабрамскі сквер
Зараз, пэўна, ад ветру пажоўк,
Ёсць любімы раён,
што завецца «Пячэрск»,
Ёсць каштаны ў імжацы
дажджоў.
Колькі я недакуркаў
там раскідаў
У начны нечапаны снег,
Колькі раз пад вокнамі
ноччу стаяў,
Каб пабачыць цень у акне.
Настоящая Аленка-С. М. вышла замуж за другого... Владимир Короткевич уехал на Беларусь, где его ждала литературная нива. Но о киевской своей любви не забыл никогда.
Украинский романист вдохновлялся произведением «Христос приземлился в Гродно»
Профессор Вячеслав Рогойша, который вместе с коллегой и спутницей жизни Татьяной Кабржицкой много писал о белорусско-украинских связях Владимира Короткевича, так рассказывает об украинском писателе Романа Иванычука: «Во время упомянутой уже нашей с Иванычуком раковско-исламской встречи автор „Мальв“ рассказал: только что прочитал в „Немане“ повесть Короткевича „В снегах дремлет весна“ — и буквально был поражен подобием этого произведения белорусского побратима к своей ранней повести „Остановись, путешественник!“. Тема, сюжетные ходы почти те же: студенческая жизнь, 1952 г., канун смерти Сталина... Да и доля похожая оба произведения постигла: повесть Короткевича, написанная в 50-е гг., напечатана только в конце 80-х; повесть Иванычука, снятая цензурой с печати в 1966 г., появилась в свет приблизительно в то самое время...»
Кстати, тот самый Иванычук вспоминал о Короткевиче: «До первой и единственной встречи, не видев его в глаза и зная только по произведениям и письмам, я считался с Короткевичем как с учителем, хотя были мы ровесниками, не переставал учиться у него мастерству и после личного знакомства; я читал и просматривал „Колосья под серпом твоим“, „Чазению“, „Дикую охоту короля Стаха“, из тех произведений представал передо мной добрый и мудрый человек, который бесконечно любит свою Беларусь, ее историю и глубоко ценит мою Украину, понимая и нашу боль, и национальную гордость. Для меня, исторического романиста, Короткевич всегда был образцом мастера, который умело владел и честно распоряжался историческим материалом, не ревнуя как хороший хозяин приобретенного в поте чела имуществом; под влиянием Короткевичевого романа „Христос приземлился в Гродно“ я написал едва ли не самое удачное свое произведение „Манускрипт с улицы Русской“, попользовавшись художественными рецептами белорусского побратима».
Короткевич и Шевченко
Адам Мальдис упоминал, как в Киеве, когда они пошли делегацией в музей Тараса Шевченко, Короткевич рассказывал о классике украинской литературы столько, сколько экскурсоводы рассказать не могли. А помните, как в «Колосьях под серпом твоим» князь Алесь Загорский посещает санкт-петербуржский салон, где тайно встречаются будущие повстанцы, и видит особенного человека:
«Сколько ему могло быть лет? Наверное, далеко за пятьдесят. Во всяком случае, об этом неопровержимо свидетельствовали очень седые усы, склеротический румянец на щеках и висках, нос, что когда-то, видимо, был островатым и немножко вздертым, а теперь, с годами, обвис и сделался уже даже немного красным. Да и брови были как у старика: кустистые, суровые брови.
Незнакомец встретился с Алесем глазами и, видимо, понял, что тот рассматривает его как интересный и загадочный экземпляр рода человеческого. Усы шевельнулись, но даже если бы этого не было, об улыбке можно было бы догадаться по глазам.
Вот что молодило человека: глаза! Золотисто-карие и, честное слово, жгуче-синие, как полуденное небо.
В глазах какая-то мучительная вечная мысль, которая пытала и даже в минуту веселья не давала облегчения. Тяжелое, обессиленное некой навязчивой думой, изможденное и грозное лицо.
— А того ты не знаешь? — спросил Алесь, собираясь уже идти обратно в курилку.
— Знаю.
— Кто?
— Шевченко».
Именно великому украинскому поэту Алесь Загорский впервые читает свое стихотворение — о белорусском языке.
«Горячие, синие сейчас, смотрели на Алеся глаза. И Алесь вдруг почувствовал, что ему будет не стыдно читать этому человеку даже слабые строки, что он даже хочет читать, что подсознательно, еще половину часа назад, мечтал об этом...
— Ты мой жытні хлеб
і каханы май,
Песня продкаў,
нашчадкаў палі.
Без цябе, не з табой —
не патрэбен мне рай
На душы,
Ў небясі,
На зямлі».
Шевченко, послушав стихотворение, целует смущенного Алеся Загорского в лоб, как бы благословляя на творчество.
И нельзя не заметить сходства этой сцены со знаменитой встречей Пушкина и Державина в Царскосельском лицее.
Именно Шевченко, борец за национальный язык, передает эстафету начинающему белорусскому поэту, который тоже должен за свой язык, за независимость своего народа бороться. И молодой человек Алесь находит слова, чтобы утешить украинского гения, который потратил силы в солдатчине.
«— Вы думаете, вы конец? — спросил Алесь. — Вы — начало. Со временем мириады людей сольются в любви к вам, потому что вы нигде не уступали, потому что дело ваше — благородное, потому что такой любви, как ваша, еще поискать на земле. Такой любви, когда один человек спасает целый народ».
Мечтал бродить по Киеву стихами
Прочитала сведения, что в Центральном государственном архиве-музее литературы и искусства Украины хранятся три сценарные заявки на художественные фильмы, которые белорусский писатель Владимир Короткевич предложил сделать на Киевской киностудии имени Довженко. Жаль, что это не свершилось... В завершении повести «Листья каштанов» Владимир Короткевич приводит рассуждения героя возле памятника Богдану Хмельницкому: «Богдан возвышался надо мною. А я подумал, что вот оставил же в Киеве свой след на этой площади один белорус, скульптор, что сделал его. А может, оставлю и я? Хотя бы теми стихами, что я бормотал и забыл. Много лет они будут парить этими переулками, невидимые для глаз других, будут тихо звучать в ушах влюбленных даже в то неизмеримо далекое время, когда меня, возможно, не будет. И они, юноши, будут прислушиваться к этим отзывам, к отзвукам далекого счастья и думать, что это в их душах. А это буду я и стихи, забытые мной ради этих улиц и переулков. Вечные странники любви, бродящие ночью по этой земле».
Короткевич не ошибся — его произведения звучат и в Украине... И его самого там не забыли... И вместе с нами отмечают его юбилей.
Если будете в Киеве — прислушайтесь: возможно, в уличном шуме, в шелесте листьев каштанов вы услышите отклик стихов на белорусском языке, Короткевичевых вечных странников любви...
Людмила РУБЛЕВСКАЯ
Фото из сборника ЖЗЛБ «Уладзімір Караткевіч. Быў. Ёсць. Буду».
Како Шанель утверждала, что чем хуже дела у женщины, тем лучше она должна выглядеть.
«И когда нам сообщили об этом событии, даже не верилось».
«Грустные» продукты — прочь из холодильника!
После смерти Сталина «железный занавес», отделявший Советский Союз от окружающего мира, приоткрылся.