Драма белорусской столицы

19 мая 1956 года на имя Хрущева поступил документ, которому сразу присвоили гриф «Секретно», хотя это был проект выступления Георгия Жукова на предстоящем Пленуме ЦК КПСС. Но с чем была связана такая конфиденциальность, казалось бы, рядового доклада маршала, каких на пленумах звучало немало?

Как свидетельствует недавно рассекреченный его текст, он касался анализа ошибок и просчетов, допущенных в первые часы, дни войны, и он не вписывался в общепринятые тогда в СССР оценки этого периода. Факты, которые там приводились, не просто не удобные, они страшные, особенно те, что касались ситуации в Западном Особом военном округе. В проекте выступления говорилось не только о том, что «… Вооруженные Силы не были своевременно приведены в боевую готовность и к моменту удара противника … им не ставилась задача быть готовыми отразить удар, чтобы не спровоцировать немцев на войну».  Жуков воспроизводит по минутам действия руководства 22 июня. «В 3 ч. 15 мин. немцы начали боевые действия на всех фронтах. В 3 ч. 25 м. Сталин был мною разбужен, и ему было доложено о том, что немцы начали войну. … Мы с тов. С.К. Тимошенко просили разрешения дать войскам приказ о соответствующих ответных действиях. Сталин, тяжело дыша в телефонную трубку, в течение нескольких минут ничего не мог сказать, а на повторные вопросы ответил: «Это провокация немецких военных. Огня не открывать, чтобы не развязать более широких действий». Как свидетельствует документ, разрешения на ответные действия войскам не давали практически до 6.30 утра 22 июня. Цена – огромные человеческие жертвы в войсках, среди мирного населения. Только авиация Западного Особого военного округа фактически была уничтожена в первые часы войны – из 1200 самолетов, 22 июня над Белоруссией потеряно 738, немцами было атаковано 26 аэродромов (в Прибалтике – 11), в приграничье горели белорусские города и села. Но в Минске в первый день войны ситуация была несколько иная. Громкие заявления руководства страны о непобедимости Красной Армии, о том, что воевать будем на чужой территории, делали свое дело. Город жил привычной жизнью, и все были уверены, что врага вот-вот отгонят за пределы границ. Оптимизма добавляло и сообщение ТАСС, опубликованное в печати 14 июня 1941 г., т. е. за неделю до нападения фашистской Германии на Советский Союз. В нем говорилось: «… по данным СССР, Германия также неуклонно соблюдает условия советско-германского пакта о ненападении, как и Советский Союз, ввиду чего, по мнению советских кругов, слухи о намерении Германии порвать пакт и предпринять нападение на СССР лишены всякой почвы».  Уверенность, что все быстро закончится и немцев дальше приграничных районов не пропустят, была столь велика, что жители город продолжал жить в привычном ритме. Много народа пришло на торжественное открытие Комсомольского озера. Искусственный водоем стал событием для 300-тысячного города, кто-то собирался в Дом офицеров на спектакль гастролировавшего тогда в Минске МХАТа им. Горького. Работал транспорт, рынок, магазины. И даже выступление по радио в 12 часов дня Вячеслава Молотова, заместителя председателя Совнаркома, о том, что началась война, не вызвало особой обеспокоенности. Немцы 22 июня город не бомбили. Не вызвали паники и первые бомбардировки окрестностей Минска утром 23 июня. Несколько прорвавшихся немецких истребителей осуществили налеты на железнодорожную товарную станцию и аэродром.  Люди продолжали верить, что это случайность, что все скоро закончится. Но драма разыгралась совсем скоро, 24 июня.   Город бомбили уже утром 24 июня, а точнее первый налет 47 немецких самолетов осуществили в 9:40. Затем были еще три налета, массированные бомбардировки зажигательными, фугасными бомбами. Огромные разрушения, практически сразу уничтожен центр города, начались пожары, перестал ходить транспорт, закрывались магазины, много раненных, убитых. Что стоит за отчетами о первых налетах – только один пример. Как вспоминали очевидцы, после очередной бомбардировки Минска от улицы Володарского остались одни руины, руины остались и от больницы, которая там находилась. И страшная картина -- зацепившись за перекрытие третьего этажа разрушенного здания болталась кровать, на которой на растяжке висел погибший при налете больной.  И такая картина повсюду, как и ни с чем не сравнимый запах пожарища. Что касается железнодорожных путей, то они подверглись бомбардировке в первую очередь и были сильно разрушены, часть подвижного состава уничтожена, а Минск продолжали бомбить и 24-го, и 25-го. О бомбардировках немцами столицы сказано немало, но незаслуженно вниманием обходится другой факт. Разрушений могло быть гораздо больше, если бы не противодействие советской авиации. Несмотря на огромные потери, за Минск дрались отчаянно. Экипажи взлетали с аэродрома Болбасово, что недалеко от Орши, где базировалась 43-я истребительная авиадивизия под командованием генерал-майора Георгия Захарова. Только один пример. Комдив на своем истребителе лично оценивал обстановку над городом. А она была удручающей. Горел не только Минск, но и аэродромы, на которых находилась незамаскированная техника и самолеты.  На предельно низких высотах над городом кружили «юнкерсы», прицельно сбрасывая бомбы на здания. Бои завязывались прямо над центром. Один такой между самолетом комдива и очередным «юнкерсом» произошел над крышей штаба Западного Особого округа. В результате самолет противника накренился и упал в районе Оперного театра. Еще один самолет был сбит над окраиной города. Сам же комдив садился на площадку в Лошице, где тоже все горело вокруг. Делалось все, чтобы отогнать немцев и минимизировать разрушения. Только летчики одного 160 полка дивизии сбили более 20 немецких самолетов. «В небе было черно от фашистских самолетов, и, какую бы задачу мы ни ставили летчикам, все, по существу, сводилось к одному: сбивать! … в те дни ни одну задачу — на штурмовку, на прикрытие, на разведку — нельзя было выполнить, не проведя воздушного боя. 24 июня 163-й полк сбил 21 вражеский самолет. Такое количество боевых машин нам не всегда удавалось сбивать даже всей дивизией во вторую половину войны», -- так впоследствии вспоминал генерал армии Захаров.

Можно только представить, какой еще драмой для Минска могли обернуться налеты немецкой авиации, если бы им не противостояли советские ассы. Руководство республики находилось в Минске и, несмотря на то, что Пантелеймон Пономаренко, первый секретарь ЦК ВКП(б) Белоруссии был членом военного совета округа и знал, что началась война уже с первых минут, не переставало верить, что все скоро закончится. Постоянные звонки, указания из Кремля не поддаваться панике, не поддаваться на провокации тоже делали свое дело.  О том, как действовало белорусское руководство, существует немало противоречивых оценок. Кто-то обеляет, кто-то обвиняет в трусости, бегстве, предательстве. Истина, как всегда, посередине. А ответ -- в документах, многие из которых долгие годы хранились под грифом «Особый сектор» -- наивысшей степени секретности. Они свидетельствуют, что элементы всех этих явлений присутствовали: был героизм, желание изменить ситуацию, как и действия, не поддающиеся логике, нравственным оценкам. Но факт остается фактом -- в полномасштабную войну в первые часы, и даже дни, действительно верилось с трудом, поэтому, все действия белорусского руководства направлены не на эвакуацию, а на восстановление Минска после бомбежек, обеспечение нормального функционирования города – связь, водоснабжение, работа предприятий. Национальный архив Республики Беларусь, фонд 4, опись 33 а, дело 4. Здесь хранится рассекреченный «Дневник работы ЦК КП(б) Белоруссии». Начато 22 июня 1941 года, окончено 19 августа 1941 года». В нем буквально по часам расписаны все предпринимаемые шаги белорусским руководством. Фактически до 2-х часов ночи 25 июня, до тех пор, пока власть оставалась в Минске, акцент делался на восстановительные работы. Пункт 1 записи от 24 июня 1941 года гласил: «Приняты меры по ликвидации последствий бомбардировки, восстановлены тел. связь, водопровод в гор. Минске».   С 22 по 25 июня осуществлялась эвакуация секретных архивов, документов ЦК партии и комсомола, госбанка со всеми ценностями и архивом, детских учреждений». Только 23 июня даны указания о подготовке к эвакуации наркоматов, предприятий, оборудования, тракторов, скота. Частично эвакуация началась уже 22 июня, но массовой как таковой еще не было, да и подготовить к отправке оборудование 332-х только промышленных предприятий за день-два даже в стабильное мирное время – задача архисложная, а речь шла о неопределенности ситуации -- 24 июня все еще давались указания «по поддержанию порядка в гор. Минске после бомбардировки».

Эвакуация в Минске, и эвакуация в других городах – это вовсе не равнозначные процессы. Из других городов она проходила совсем в других условиях, когда это являлось первоочередной задачей, когда сомнений, что началась полномасштабная война, ни у кого уже не было. Наиболее организованно и планомерно проводилась эвакуация предприятий и населения из Полесской и Гомельской областей, которые были позже других оккупированы немецко-фашистскими войсками, и материальных ценностей, прежде всего оборудования ряда промышленных предприятий. В Минске же все усилия снова на восстановление столицы, возвращение к нормальному функционированию всех систем жизнедеятельности.

Следует отметить, что в Дневнике обозначены лишь время и вопросы, которые решались в первые часы, дни войны.  Весь драматизм ситуации -- в дошедших до нас материалах ЦК КП(б)Б, объединенных в Протокол №69. Поистине уникальные документы. Они хранятся тоже под грифом «Особый сектор» и в них решения бюро ЦК КП(б)Б, начиная с 22.VI – 6.VIII 1941 г. (НАРБ. Ф. 4п.  Оп. 3.  Д. 1214. Л. 1—252). Перелистывая страницу за страницей, можно проследить последовательность действий белорусского партийного руководства. Первое заседание 22 июня 1941 года (НАРБ. Ф. 4п.  Оп. 3.  Д. 1214. Л. 2–3). На нем присутствуют члены бюро ЦК КП(б)Б Пономаренко, Калинин, Былинский, Ванеев, Цанава, Наталевич, Эйдинов, Крупеня.

Первый вопрос – «О нападении Германии на СССР». Предлагаемые экстренные меры пока еще в духе инструкций, разработанных на случай военных действий: «Поручить членам бюро ЦК и секретариата немедленно связаться и поддерживать беспрерывную связь с областями и районами, в первую очередь с областями и районами полосы начавшихся военных действий. Передать указания ЦК КП(б)Б: о немедленной перестройки работы парторганизаций на военные рельсы; установить связь с воинскими частями; об организации в городах и районах боевой ПВО». И далее – «усиление охраны промышленных предприятий, железнодорожных узлов, транспорта, складов, средств связи, о борьбе с авиадесантами силами созданных групп из числа коммунистов, рабочих и крестьян».

А еще обязательный комплекс идеологических мер – «широко популяризовать речь тов. Молотова в народе, мобилизуя весь белорусский народ на борьбу и разгром немецкого фашизма, созвать в Минске и других городах партийные активы для мобилизации на решение задач, вытекающих из военной обстановки, на всех предприятиях, в колхозах и совхозах, учреждениях провести митинги». Тут же соответствующие поручения редакциям газет «Советская Белоруссия» и «Звязда». Отделу пропаганды и агитации поручалось «к 12 часам ночи изготовить листовки, плакаты с обращениями и лозунгами к населению Белоруссии».  В принятых решениях, в предложениях членов ЦК -- тревога, обеспокоенность, но ни у кого пока нет сомнения, что все под контролем армии, поэтому все действия руководства осуществляются согласно инструкций на случай военных действий.

Но судя по тому, как быстро меняется риторика заседаний бюро ЦК, по тем решениям, которые принимаются на следующий день, руководству становилось понятно, что уже не до лозунгов и призывов, а тем более до митингов и партактивов, враг стремительно наступал. Протокол от 23 июня 1941 года ставит конкретные задачи – об эвакуации детей, ценностей и денежных знаков Государственного банка БССР, о контроле за работой всех видов транспорта, промышленных предприятий. Из протоколов видно, что ситуацией управляют. Но, судя по количеству принятых в дополнение к основной повестке непопулярных решений, в Минске начиналась сначала неразбериха, а затем и паника. В город прибывали отступающие части Красной Армии, госпитали с прифронтовой полосы, много раненных, население все это видит, понимает несоответствие реальности с лозунгами и призывами не поддаваться панике. Но достоверной информации нет. И на этом фоне – усиление репрессивных мер.  

Тот же протокол от 23 июня, лист 5, пункт 9. «Об организации вооруженных рабочих отрядов для усиления охраны предприятий и порядка в городе». Постановили: «1. В целях усиления охраны предприятий и порядка в городе, обязать Минский обком и горком КП(б)Б создать по районам отряды вооруженных рабочих и трудящихся. 2. Просить Военный Совет Западного Фронта выделить для этой цели 5.000 винтовок и соответственное количество патронов».

 И оружие стреляло, в первую очередь в тех, кто пытался грабить магазины, фабрики, заводы – за марадерство, по законам военного времени. Не разбирались и с заключенными, которые находились в следственных изоляторах, многие по необоснованным доносам. Пункт 11 все того же протокола «О заключенных, содержащихся в тюрьмах Западных областей, приговоренных к ВМН (высшей мере наказания)». Его формулировка не оставляла им никакого шанса. Постановили: «Поручить тт. Цанава и Матвееву передать директиву об исполнении приговоров в отношении осужденных к ВМН, содержащихся в тюрьмах Западных областей БССР» (Л. 5). Документы свидетельствуют, что людей расстреляли, выполнив в точности директиву, и не только западных областей, там уже были немцы, ее применили и в отношении других тюрем республики. Цифры назвать сложно. Все делалось впопыхах, немец наступал, а поручение нельзя было не выполнить.  Это – отдельная драма первых дней войны, предмет особого изучения.

Иначе, чем драмой, можно назвать другое решение бюро ЦК. Ситуация очевидна, столицу уже не только бомбят немцы, они вот-вот войдут в город, кажется, людей надо спасать, а репрессивные решения только усиливаются. Фонд 4п, опись 3, дело 1214, лист 10: «Слушали: О мерах пресечения паники и организации информирования населения (Постановление СНК БССР и ЦК КПБ(б)Б)».  Читаем: «Враждебные советской власти и нашему народу элементы, агенты фашизма, в стремлении посеять растерянность и вызвать панику у населения наших городов и деревень распространяют всякого рода провокационные слухи, враки и небылицы. В целях пресечения подрывной деятельности врагов советского народа Совет Народных Комиссаров  Белорусской ССР и Центральный Комитет Коммунистической партии (большевиков) Белоруссии постановляют: 1. Обязать прокурора Белорусской ССР т. Ветрова, областных и районных прокуроров немедленно арестовывать и предавать суду Военного Трибунала лиц, распространяющих разного рода провокационные слухи. 2. Самовольно покинувших свои посты (далее идут конкретные фамилии): арестовать и предать суду Военного Трибунала, как трусов и дезертиров.

И люди оставались на своих рабочих местах до особого распоряжения, а его все не было и не было: 25 июня руководство республики покидает Минск, причем принимает такое решение не самостоятельно, не делает это тайно, не бежит, спасаясь бегством, как это растиражировано в ряде публикаций, а по указанию Военного Совета фронта переезжает в Могилев. Об этом – соответствующее решение того же Военного Совета и последняя запись в Дневнике ЦК, сделанная в 1.45 25 июня. То, что об этом забыли сообщить населению, находится в плоскости не только морально-этических категорий, но и ответственности за судьбу тех, кто оставался в городе и все еще продолжал выполнять решения партии, которые никто так и не отменил. 

О том, что руководство республики уже покинуло столицу, жители стали узнавать из слухов, распространявшихся по городу. Для Минска, куда уже входили немцы, это была настоящая драма – многие ведь могли спастись. При этом в последнем протоколе заседания бюро ЦК в Минске есть еще один пункт, в нем поручение железной дороге по поводу эвакуации: «Обязать начальников железных дорог тт. Гарныка, Краснобаева, Бурыкина, Бодунова представлять необходимое количество вагонов, в первую очередь, для членов семей начсостава».   Но и они уже не смогли воспользоваться этой записью, многие так и остались в городе, выбраться из которого было практически невозможно. Пожаром был охвачен Борисовский, Долгиновский тракт. Те, кому удалось выйти из города, вынуждены были вернуться, -- вокруг уже были немцы.  

Итог – почти 85 процентов построек в городе было уничтожено в первые дни войны, сильно пострадал жилой фонд. Впоследствии госкомиссия по оценке причиненного ущерба оценила его в 70 процентов.  Помимо железнодорожного узла, в Минске было уничтожено 45 километров трамвайных путей, а городской транспорт остановлен полностью. И самое страшное -- выведены из строя канализация и водопровод, взорваны резервуары и напорные башни. Угроза эпидемии становилась реальностью. Даже немцы, вошедшие в город, не могли скрыть возмущения действиями своего командования. Перед ними встала проблема не только размещения, но и организации работы обслуживающих организаций, предприятий, которые тоже сильно пострадали от бомбежек. Минский деревообрабатывающий имени Молотова, мотороремонтный, автосборочный, кислородный завод… Урон непоправимый. Для размещения немцы использовали все, что можно было приспособить. Так, трансформаторные кабины тяговой подстанции № 1 использовали для лошадиных стойл, машинный зал – под казармы. Немцам пришлось немало потрудиться, чтобы хоть как-то наладить жизнедеятельность города – нужно было элементарно кормить, обслуживать армию. В первые дни оккупации началось разграбление и национальных ценностей республики – из Государственной картинной галереи БССР пропало, как потом было установлено госкомиссией, почти 1700 произведений живописи, среди которых полотна Айвазовского, Левитана, Сурикова, Микеланджело, Растрелли, иконы, скульптуры. Из фондов Государственной библиотеки БССР им. Ленина из 2 миллионов томов пропало 1.5, среди которых уникальные старопечатные издания. Ущерб колоссальный. А в городе оставались люди, которым предстояло пережить страшные годы войны, когда бои над столицей продолжались практически весь период до освобождения 3 июля 44-го. Как удалось выстоять и возродить разрушенный Минск, несмотря на предложения начать ее строительство на новом месте, так как восстанавливать  уже было практически нечего, это особая страницы его истории. Тогда же, в первые дни войны личную драму, судя по документам, переживал и Сталин. В центральном архиве Министерства обороны России сохранился подлинник Первой сводки Главного командования Красной Армии. Опубликована 23 июня 1941 года. Над текстом он работал лично. На ней рукой Сталина краткие, лаконичные правки, слова тщательно подбираются, по всему видно, что он очень хотел успокоить страну. Об этом сделанная вставка: «Противник отбит», но она вычеркнута. Сталин понимал, что произошло нечто страшное. Впервые за многие годы на карту поставлена судьба СССР.

Правительство с 25 июня работало уже в Могилеве. И это уже другие решения, о чем свидетельствуют материалы протокола №69. В них реальная обеспокоенность о судьбе народного хозяйства республики: жесткие постановления об эвакуации предприятий, научных, учебных заведений, сельхозтехники, скота в тыл страны. В Могилеве утверждаются ключевые директивы «О переходе на подпольную работу партийных организаций районов, занятых врагом», «О развертывании партизанской войны в тылу врага», «О создании специальных отрядов истребителей танков», «Об организации отрядов народного ополчения», принимаются другие важнейшие документы. Это уже были те решения, когда стало ясно – началась полномасштабная война. 

Н.А. Голубева, кандидат исторических наук