Режиссер Филиппович: если зритель не рассуждает, для меня этот спектакль пропащий

На прошлой неделе в Купаловском театре состоялась премьера «Женитьбы» Николая Гоголя. Спектакль поставил 27-летний Даниил Филиппович. Режиссер получил образование в Минском государственном колледже искусств, а потом попал на режиссерский факультет Российской академии театрального искусства. Даниил сотрудничал с белорусскими театрами: ТЮЗом, Полесским, а также Гомельским молодежным театром. Мы поговорили с режиссером о премьере «Женитьбы», творческих планах и отношениях с другими режиссерами. Что из этого получилось, читайте в нашем интервью.

— В анонсе к «Женитьбе» указано: «Режиссер в очередной раз пытается в классическом тексте выявить новые современные смыслы и звучания, превращая простую историю в драматический сюжет». Получилось ли?

— Выявить новые смыслы всегда получается, если это классический текст, потому что он насыщен образными понятиями. Это не современная литература, в которой меньше образов. В «Женитьбе» Гоголя все привыкли видеть алчность и материализм. Но я имел в виду совсем другое. Моя тема: женщина хотела выйти замуж и быть счастливой. Но из-за того, что у нее нет никакого опыта, она ошиблась и в итоге осталась одна. Это трагедия женщины, ее тела и души. Наши проблемы, кроме нас самих, никто не решит. А то, что нам говорят: «У кого денег больше, с тем и женимся», — для меня эта тема отнюдь не актуальна и не интересна.

— Как зрители отреагировали на новое прочтение классического произведения?

— В этот раз я, наверное, впервые посмотрел свой спектакль из зала как зритель. Я не хотел «выпендриться»: нет цели удивить зрителя. Зритель был поражен, но я этому не верю. У меня есть критики: мои близкие друзья, родственники и первый художественный руководитель. Вот им я доверяю.

Меня интересует сам процесс: репетиции, выявление моих недостатков, их осмысление. По тем отзывам, что я слышал, у зрителей сложилось двойственное впечатление. Кому-то совсем не понравилось, кому-то понравилось полностью. Так происходит с каждой моей постановкой. Я люблю, когда зритель уходит, потому что его что-то возмутило. Если мы все будем опираться на вкусы зрителя, мы больше не будем существовать как театр. Это ошибочный ход — думать, как отреагирует кто-то в зале.

— Вам нравится, когда зрителю неудобно?

— Я люблю заставлять зрителя думать. Если он не рассуждает, для меня этот спектакль пропащий. У театра нет функции поучать или воспитывать. Есть функция поразить, вдохновить, поместить человека в ту атмосферу, в которой он раньше никогда не был. По такому принципу и работает иммерсивный театр (театр погружения — «Зв.«). У меня был опыт постановки «Пьяных» Вырыпаева. Наверное, тогда мы и приблизились к тому, о чем сейчас с вами говорим. Спектакль шел в пространстве завода «Горизонт», и уровень творческой свободы был довольно высок. Мы достигли единения со зрителем. Люди не могли выйти из спектакля, даже если им не нравилось. Они были поставлены в крайне неудобное положение.

Есть режиссеры, которые говорят: «Мы не делаем современный театр». Как вы не делаете современный театр, когда вы ставите спектакли в 2021 году? То, что вы сохраняете канон, созданный в XVІІІ-ХІХ веке, вовсе не говорит о том, что это классический спектакль. Мы другие. Это не значит, что мы плохие. Просто мы желаем свежести и нового языка. Какой смысл оставаться в тех веках?

— Что вообще происходит с современным театральным процессом в Беларуси?

— В Беларуси не с кем соревноваться. Самое ужасное, что можно сказать о постановке, — «хороший спектакль». А мы в этом засели. Все считают, что я тут сел и почиваю на лаврах. Никогда такого не было. Мы соревнуемся только на словах в «Фейсбуке» — это выглядит так смешно. Вы искусством сразитесь: со мной, с другими. Да, есть Национальная премия. Но это не та борьба. Я видел список спектаклей-номинантов… Очередной повод для шуток. Здесь каждый пятый может сказать: Я режиссер… А назвали бы те, кто составляет номинацию, трех режиссеров Гомеля, Пинска, Молодечно? А фамилии четырех актеров из любого областного театра? В областных театрах работают намного более профессиональные люди, чем в Минске.

Почему, если в Москве ты спросишь, кто такая Фрейндлих, тебе ответит почти каждый. А тут подойдешь и спросишь: «Кто такая Зубкова?» И услышишь: «Э-э-э». Стыдно не знать, что происходит в театрах, стыдно не знать фамилий режиссеров…

Я люблю Юру Дивакова. Мы даже хотели делать совместный проект: один акт ставит он, второй — я. Но не нашли общего языка с театром. Но с Чудаковым мы не сразимся, потому что дружим. Но он достойный соперник. Он гений в белорусской театральной среде, не задумывается, что скажут критики.

— Вы ставили Вырыпаева. Хотели бы поставить что-то из современной белорусской драмы?

— С удовольствием. Но автор должен прийти к тебе. В 23 года я начал работать с непрофессиональным коллективом, который я набирал сам. Мы делали серьезные спектакли. Нас вообще не воспринимали. А у нас полные залы. И как-то повелось, что я для всех одинок. Я, наверное, не умею дружить с творческими людьми.

— Вы говорили, что вам не хватает свободы эксперимента. Разве не существует никаких средств, чтобы исправить положение?

— За свою карьеру я сделал уже около тридцати пяти спектаклей. Мне уже просто неинтересно работать с русскими и белорусскими артистами, со знакомыми языками. Я хочу попробовать новое. Что такое немецкий актер? А английский? Это новая планка.

—  А что будет, если, скажем, на немецкой сцене поставить белорусскую классику?

— Представляете, «Павлинка» на немецком в современной интерпретации? Мы знаем, что Павлинка — скромная девушка, которая потом становится героем. Это все можно легко перефразировать на абсолютно другое общество. Сделать все современным, живым языком. Это называется новаторство. Я бы с радостью посмотрел такую «Павлинку».

— Планируете ли дальше работать в Купаловском?

— Я планирую, но пока это останется в секрете. Я не единственный, кто здесь будет ставить. Есть другие режиссеры и другие постановки. Скоро узнаете эти фамилии.

Я не люблю репертуарный театр. Мне нравится так: приехал, поставил и уехал. А потом через полтора года вернуться и поставить что-нибудь новое. Мне кажется, что репертуарный театр скоро исчезнет. В Москве это уже сделали: спектакль идет не больше года, потом ставится следующий. Например, «Гоголь-центр» — это структура, которая постоянно обновляется. Видимо, в стране будет один национальный репертуарный театр. В Москве, например, Вахтанговский, у нас — Купаловский.

В Беларуси очень много талантливых людей, но сегодня чувствуется какая-то тишина. Видимо, сейчас такое время, и всем действительно нужно побыть в тишине.

Арина КАРПОВИЧ