Вы здесь

«Сдвину в пропасть сталактиты...» Извилистые дороги Анатолия Деркача


Давайте сравним две цитаты... Вот первая:


«У Міколы буракі —

Без папа і цуда —

Не узняць у дзве рукі:

Важаць па поўпуда!»

Вот вторая : 

«Догорают последние свечи.

Замирают прощальные зовы.

И грядущих величий предтечи

Для кладбищенских склепов готовы».

Какими вы представляете авторов этих строф? Много ли у них общего?

А можете представить, что и первый, и второй стих написал один человек?

А между тем, это так... Автор обоих стихов — Анатолий Зимионко, известный как белорусский поэт Анатолий Деркач. Имя практически забытое... А между тем личность чрезвычайно интересная! Давайте восстановим факты его жизни с помощью документов Белорусского государственного архива-музея литературы и искусства.

Семья вольнодумцев

Начнем цитатой из метрики: «...тысяча восемьсот восемьдесят седьмого года апреля шестого родился, а двадцать шестого крещён Анатолий; его родители: штатный сельский фельдшер Еремичского пункта, Новогрудского уезда, Минской губернии Григорий Игнатиев Зимионко, православного вероисповедания и законная его жена Каролина — Мария Карлова, римско-католического исповедания...»

Заметьте сразу необычность: отец — православный, мать — католичка. Григорий и Мария должны были сильно любить друг друга, если принадлежность к разным конфессиям им не помешала...

Но когда Анатолию Зимионко было четыре года, он осиротел. И оказался на воспитании старшей сестры Валерии. Разница в возрасте была большой: сестра уже работала учительницей в деревне Турец.

Еще заметим, что семейка была очень вольнодумной. В 1904-м, когда Валерия с младшим братом переехали в Минск, ее арестовали за революционную деятельность. Она погибла в минской тюрьме. Старшего брата, Александра, еще раньше выслали в Иркутскую губернию.

Интересно, что Александр Зимионко значится в списке выпускников Минского духовного училища, в выпуске 1889 года он среди удостоенных перевода в 1 класс духовной семинарии по первому разряду. А вот он в Разрядном списке учеников духовной семинарии, в третьем классе, по итогам 1891-1892 учебного года... Но, судя по всему, будущий священник отдал предпочтение революционной деятельности перед духовной карьерой.

Разумеется, и младшему Анатолию судьбой было суждено стать борцом. Когда сестру арестовали, он остался в Минске без средств существования... Как писала его дочь, «увлекшись революционной деятельностью, накануне Первой русской революции 1905 года в схватке с полицией в Городском саду был ранен. С простреленной ногой он попал в тюрьму. На всю жизнь остался хромым. Просидел в тюрьме около двух лет. Впоследствии, учитывая его молодость, тюремное заключение ему заменили надзором полиции вплоть до Октябрьской революции».

Юноше повезло — благодаря одному либералу-чиновнику, устроился секретарем в городское управление. А параллельно писал стихи...

В архиве-музее литературы и искусства есть стопка листов с его стихами 1904-1917 гг. на русском языке, некоторые напечатаны еще на машинке с ятью. Стихи сердобольного, романтичного юноши, довольно подражательные, напоминают то Надсона, то Северянина...

«Солнце сердце погубило.
Ночь глухая даст звезду.
Это будет. Это было.
Сам я к гибели пойду.
Сдвину в пропасть сталактиты.
Шторы вечности спущу.
Нектар жизни недопитый
По пустыне расплещу».

В 1907-м на страницах либеральной газеты «Голос провинции» появилось стихотворение Зимионки: «На кострах врагам на страх Мы снесём все пытки. Друг! Не тронь — пускай огонь Обратит нас в слитки!». 

Были и другие публикации... В 1912-м году женился, любимой Шурочке посвятил много лирических стихотворений... И если бы не революция, не образование Белорусской Советской Республики и всплеск национальной культуры, возможно, остался бы Александр Зимионко провинциальным русскоязычным поэтом, о котором бы не вспомнили...

Тайна мастерской Катарбинского

Неизвестно, что послужило первым толчком, чтобы начать писать на белорусском языке... Но появился на свет поэт-сатирик Анатолий Деркач. Псевдоним со смыслом: деркач — веник из прутьев, которым выметают мусор...

И стихи были такие же жестокие-народные, с грубым юмором... Здесь уже не Надсона, а Демьяна Бедного вспоминаешь.

Но есть в наследии Анатолия Деркача чудесное, к большому сожалению, подзабытое произведение в прозе — «Иконки из жизни Полесья». Написано в 1920-м году, наполнено лирикой и некой толстовской философией... Что ни персонаж, белорусский мужик — просто Платон Каратаев из «Войны и мира». Есть там раздел «Кальск», очередная остановка героя-странника:

«Вось мы ўжо і ў Кальску. Выпраг Яўхім каня, а я хаджу па вялікім садзе. Каля пустога вялікага дома ліпы старыя шумяць, забіты вокны, скрозь іх нічога не відаць... Нехта ідзе высокі худы, падазрона вочы глядзяць з-пад сваіх брывоў.

— Добры вечар! — здымаю я першы перад ім шапку.

— Вечар добры! — адказвае. — Адкуль самі, ці здалёку? — пытае.

— А як вам, пане дабрадзею, сказаць? — адпавядаю я. — Здалёку ці не здалёку, але ад раніцы едзем i вось тутака прымушаны адпачыць.

— Што ж, добра, дык прашу да мяне ў хату, — адказвае мой новы знаёмы.

— Дзякую, я вось сад аглядаю, — кажу я. — Вельмі добры!

— Праўда, сад добры, — згаджаецца ён.

— А што ў гэтай хаце? — зноў пытаю.

— Эх, — уздыхае ён, — у гэтай хаце жыў вялікі чалавек — «художнік» адзін, пэўне, бачылі яго малюнкі, абразы ён усё маляваў, Катарбінскі прозвішча яго.

— Катарбінскі? — здзівіўся я. — Дык ён тутака жыў?

— Але жыў, гэта ж студыя яго, — адказаў ён і ўздыхнуў.

— Ці не можна было б паглядзець яе ў сярэдзіне? — запытаўся я.

— Чаму не? Але ўсё, што было ў ёй, зніштожана... Пойдзем, ключ разам ca мной.

— Чаму зніштожана? — запытаўся я.

Мы ўвайшлі ў сярэдзіну таемнага дома праз вузкія з шыбамі дзверы і апынуліся ў вялікай зале ў два прасветы.

— Вось гэта і ёсць яго студыя, — паказаў ён на пустыя сцены.

Я стаяў і дзівіўся: на падлозе ляжалі паламаныя рамы, рваная папера, валяліся пэндзлі, фарбы, банкі з-пад аліў, ну, быццам хто пагром вялікі ўчыніў у студыі маляра.

— Што дзівіцёся? — запытаў мой правадыр. — Гэтак зрабілі тыя, што людзей да святла, да сонца вялі.

— Хто? — не зразумеў я яго.

— А яны! Тыя, што рай на зямлі абяцалі!

— А-а! — уцяміў я. — Дык вось вы, братачкі мае...
Я доўга стаяў, як акамянелы, i зразумець i да гэтага часу не магу, навошта дзеля шчасця i святла народа зніштажаць тое, на чым не раз вочы гэтага самага народа маглі б адпачыць, адпачыць на пекным малюнку мастака?

Я выйшаў адтуль з цяжкай думкай. Сонца закацілася, i замест яго месяц свяціў. На высокіх ліпах пеў салоўка. Было ціха вакол. Ветрык гуляў, лісткі калыхаў. На невялічкай сажалцы, як у люстры, з неба зоркі свяціліся.

— Пойдзем у хату, — пазваў мяне мой новы знаёмы.

— Вось тутака праз сад бліжэй! — i мы пайшлі».

Во-первых, это очень вольнодумно — заметили иронию насчет обещающих рай на земле? Во-вторых, очень ценно для искусствоведов. Ведь речь о подзабытом сегодня художнике польского происхождения — Вильгельме Катарбинском. Он был чрезвычайно популярен в эпоху арт-нуво, рисовал мистические картины, изображения которых распространялись на открытках. Приобрел имение в Слуцком районе, в Кальске, где работал в 1890-1910 годы. Именно белорусская страница его жизни, как утверждает искусствовед Надежда Усова, самая интересная и почти неизвестная.

Катарбинский действительно рисовал иконы, делал фрески в Троицком костеле в соседних с Кальском Старчицах. А еще вместе с Васнецовым, Нестеровым, Врубелем расписывал Собор Святого Владимира в Киеве, а на картине Васнецова «Царевна Несмеяна» изображен в образе усатого шляхтича.

В Кальске Катарбинский оборудовал огромную мастерскую. После революции, возможно, в 1918-м, перевез сюда часть своих произведений из Киева. Куда делась коллекция? Исследователь Палеес когда-то сделал выписку из документа 1919 г. о Минском областном музее: «Недавно из Слуцка была вывезена инструктором музея Т. Костелянским большая галерея картин художника В. А. Катарбинского в количестве 282 полотен, хранящихся в помещении музея».

8 августа 1919 года Минск заняли польские войска, и картины Катарбинского, скорее всего, были вывезены в Польшу. Сегодня только одна картина, «Пейзаж», есть в фондах нашего Национального художественного музея.

Дружеские шаржи

А вот дружеские шаржи 1930-х на известных белорусских писателей из журнала «Пионер Беларуси». Рисовал их Николай Малевич, а стихотворные части подписаны инициалами А. З. всего таких шаржей в архиве пять: на Якуба Коласа, Михася Лынькова, Янку Мавра, Алексея Толстого, Алеся Якимовича. Объединяет «жертв» то, что все они — авторы недавно напечатанных произведений для детей. Вот, например, эпиграмма на Якуба Коласа имеет эпиграф: «В прошлом году вышла поэма для детей Якуба Коласа «Михасевы приключения», которую с большим интересом читают пионеры и школьники». Стихотворение звучит так:

«Стары Талаш наш не старэе
Ні з галавы, ні з барады...
Малым і тым пісаць умее —
Ён майстра ў нас на ўсе лады!»

Шарж на Михася Лынькова имеет такое предисловие: «Еще давно, года три тому назад, Михаил Лыньков обещал написать для ребят. Как хорошо знают наши читатели, он свое обещание выполнил с успехом, даже перевыполнив».

И эпиграмма:

«Ён слоў не любіць так кідаць
І не гуляе ў пагулянку:
Праз год, праз два, праз тры, праз пяць,
Але спаўняе абяцанку!»

Из рисунка понятно, что речь — о повести Лынькова «О смелом воине Мишке и его славных товарищах».

Шарж на Янку Мавра посвящен его книжке «ТВТ», на Алеся Якимовича — публикация в журнале «Пионер Беларуси» стихотворной сказки «Кузнец—Вернидуб», на Алексея Толстого — касается «Приключений Буратино»... Эпиграмма на Толстого остроумно обыгрывает фамилию писателя:

«Для старых пісаў ён шмат,
Але ўспомніў і рабят:
Сеў, падумаў, напісаў —
І нічуць танчэй не стаў!»

«А. З.» — Это Анатолий Зимионко. А тема детской литературы возникла потому, что Деркач работал в журнале «Пионер Беларуси». Сам много писал для детей, тем более в семье подрастала дочь Тамара. А еще именно он перевел на белорусский язык «Кем быть» Маяковского, «Мойдодыр» Чуковского, произведения Агнии Барто, Самуила Маршака, Демьяна Бедного (которому явно подражал).

«Возов десяток насобирал навоза для рассады»

До того, как в 1929-м попасть в «Пионер Беларуси», Деркач работал в газете «Белорусская деревня», редактировал приложение к газете «Звязда» — сатирический журнал «Дубинка». Каждое место работы накладывало отпечаток на выбор тем. В архиве хранятся рукописи двух поэм Зимионки. Агро-поэма «Миколово хозяйство» описывает, как хорошо ведет свое хозяйство крестьянин Микола и его жена Марина. «Не! Мікола не кулак, у таго не столькі, Ён — найболей — серадняк і не болей толькі». 

Вместо того, чтобы разоблачать небрежность крестьян, Деркач описывает пасторальный идеал, как Николай «пепел ночами таскал в катухе — на гряды, возов десяток насобирал навоза для рассады», как его «ульи как часовенки», «в семь пудов одна овца». Возможно, выбранную форму утопии объяснят строки предисловия:

«Каб ніхто не даў па карку
Небарацы Дзеркачу
І адразу гаспадарку
Стаў весці, як я хачу».

Поэма вышла в 1927-м году. В том же году было принято решение о создании колхозов, а в 1928-м — о массовой коллективизации. Так что поэма быстро стала неактуальной, там упоминаются только кооперативы. А через год-второй такой восторг хозяйством единовластника вообще будет невозможным. Микола и Марина в ближайшем будущем должны все свои ульи, овцы и свеклу отдать в колхоз... Да еще непременно получат клеймо «кулаки», не спасет участие в кооперативе и статус «середняка».

Вторая рукопись — поэма 1930 года «Бог вдвоем», которая «ставит своей целью — в старой сказочной форме дать новую антирелигиозную и политическую сатиру». Согласно сюжету, на землю спускаются Бог и Святой Петр. Попадают они в Западную Беларусь, где оказываются в польской тюрьме, выдерживают пытки, даже расстрел, после которого чудом остаются живыми. После переходят в Советскую Беларусь, где также, схваченные пограничниками, оказываются в тюрьме... Только более уютной, чем польская, и с вежливыми допросами. «Стены выбелены белым, хорошо вымыт пол». Хлеб ржаной дают, и вши — не те, что в польской тюрьме, мелкие, как мак.

На всякий случай, Деркач не очень убедительно объясняет: «Бог и Петр», которые действуют в Польше, а после убегают за советскую границу, — это не боги (ведь их нет и никогда на свете не было), а двое обычных крестьян. Они только выдают себя за богов, чтобы посмотреть на деле, что из этого выйдет — верят ли в бога сами паны, или только лгут народу«.

Кстати, в продолжение темы польской тюрьмы: в 1932-м году в Москве вышла брошюра Анатолия Деркача «Интервенция и оккупация в Белоруссии».

От тюрьмы до тюрьмы

Из предисловий к произведениям складывается впечатление, что Зимионка всего опасается...

Опасение было не напрасным. Обратимся к воспоминаниям Сергея Граховского о секретаре журнала «Пионер Беларуси» Федора Клименко:

«Редакции пионерских изданий были в доме № 25 на Комсомольской улице, находилась там и бухгалтерия издательства «Чырвоная змена». Почти все писатели часто заходили туда. Клименок их знал в лицо и на следствии назвал своими знакомыми. Вместе с Клименком стиль-редактором работал Анатолий Зимионко, известный как юморист Деркач.

Где-то в деревне на Жлобинщине Клименок нашел сборник со статьей Троцкого, привез в Минск и показал товарищам по институту. Вскоре об этом редком издании узнали в сером доме на Советской улице, арестовали всех, кто его только видел. Возникла версия, что раскрыта троцкистская организация. Но в ловушку попали только желторотые юноши. Не солидно. Нужен лидер. Вспомнили старика Зимионку с каким-то тусклым прошлым. Вот и находка!»

Анатолию Деркачу было тогда под пятьдесят... Потом Граховский вспоминает, как оказался в одной камере с известным полярником Иосифом Степуром, которого арестовали как еще дореволюционного знакомого Зимионко: «Когда-то Степура и Зимионко сочувствовали эсерам. Когда это было, они уже не помнили сами, а для следователей они были находкой, как вдохновители и руководители контрреволюционной группы».

В новых застенках «руководителю троцкистской группы» Анатолию Зимионко пришлось пережить то, что и его героям из поэмы «Бог вдвоем» — вплоть до имитации расстрела, когда узника вывозили за город и ставили у ямы.

5 сентября 1937 года Анатолий Зимионко был расстрелян взаправду. В 1957-м его реабилитировали.

Людмила РУБЛЕВСКАЯ

Выбор редакции

Общество

Время заботы садоводов: на какие сорта плодовых и ягодных культур стоит обратить внимание?

Время заботы садоводов: на какие сорта плодовых и ягодных культур стоит обратить внимание?

Выбор саженца для садовода — тот момент, значимость которого сложно переоценить.

Культура

Чем в этом году будет удивлять посетителей «Славянский базар в Витебске»?

Чем в этом году будет удивлять посетителей «Славянский базар в Витебске»?

Концерт для детей и молодежи, пластический спектакль Егора Дружинина и «Рок-панорама».