Валентина Быстримович. «Смех за дверью»

Отслужив во флоте, Василий вернулся в родной город и устроился слесарем. Маленько выпивал. Ходил вразвалочку, как настоящий морской волк, руки в локтях несколько сгибал, как борец и на женщин смотрел как орёл. Высоких целей не ставил, так бы и прожил жизнь работягой, не встреть её — хрупкую, утончённую, интеллигентную.​

Когда увидел Нину, его как током шибануло. Девушка в платье в горошек с широким белым поясом и в белых туфлях. Ему показалось, что она не идёт, а плывёт по воздуху. Рядом с ней шли её родители: седовласый офицер и красивая женщина — её мать. У Василия не хватило духу с ними заговорить, и он пошёл следом. Но офицер посадил женщин в машину и увёз. 

Эта встреча сразила Василия, в тот день он впервые стоял перед зеркалом и пристально себя рассматривал: нечищеные ботинки, несвежий ворот рубашки, а ногти.... Возможно, его действительно шарахнуло, у него весь мир перевернулся. Мать была поражена, застав сына за стиркой. А он старательно приводил себя в порядок и думал о девушке в платье в горошек: «Кто она? Где она?» Искал её, и... — повезло. В троллейбусе обернулся на смех девчат, и троллейбус качнуло, как палубу. 

Это был шанс. Он не мог потерять её во второй раз и рванул к ней, расталкивая людей:

— Девушки, который час? Как вас зовут? — он горящим взглядом впился в голубые глаза девушки, и ему показалось, что тонет в них. 

— Не приставайте. Ишь, какой быстрый! — зазвенел серебристый смех Нины, и голубые глаза сощурились. 

Девушки вышли на следующей остановке. Василий не отставал, он навязчиво их провожал, пытаясь завести знакомство. Девчонки от «продолжения банкета» отказались и, смеясь, старались от него отвязаться. На пороге квартиры первого этажа пятиэтажки попрощались и захлопнули перед ним дверь. 

Он слышал, как за дверью рассыпался серебристый смех. Это его, ещё, больше раззадорило, и он принял рушение, ждать. Он должен настоять на следующей встрече или хотя бы что-то узнать о девушке.

— Ну когда-то же эта дверь откроется! — думал он, а у самого кипела кровь.

За дверью стало тихо, и на звонок никто не отвечал. Он ждал, злился, но не отступал. Прождал час — не выходят. Еще через час пришла пожилая пара. Мужчина открыл дверь ключом. Строго спросил:

— Вы к кому?

—Жду Нину, — твёрдо отчеканил Василий. — Пока с ней не поговорю — не уйду.

— Здесь нет никакой Нины, — пожал плечами мужчина и, снова, перед Василием захлопнулась дверь. Но он не сдавался: настойчиво звонил и требовал Нину, пока изумлённый хозяин не открыл: «Иди ищи!» 
Наверное, сам когда-то был таким же. Василий пробежал по квартире. Девушек не было... Будто испарились. Василий извинился и удручённый ушёл. Мысль, что это была квартира не Нины, а её подруги, и что девчонки выбрались через окно, чтобы отцепиться от назойливого ухажёра — ему в голову не пришла.

Больше он Нину не встречал, но забыть не мог. Он был уверен, что найдет её. Из кожи лез, чтобы стать достойным своей мечты — делал карьеру, рос, креп, обживался. С годами образ девушки стал размытым... А потом он завёл семью...

***

Может: от того, что мечты его не сбылись или от ещё каких неурядиц, но стал Василий жёстким и бестактным руководителем — Василием Васильевичем. Обозлился на мир и женщин.

Подчинённые к его взрывному характеру приспособились, старались промолчать, опустив глаза. Работать то надо. А что Василия Васильевича раздражает, чего этот колобок орёт, никто не знал. Жена дома достала, так он тут отрывается? Причины могли быть разные. Но, что у начальника нервы не в порядке, было бесспорно.

На следующий день, после очередной вспышки гнева, пыл его угасал и Василий Васильевич, чувствуя, что вчера перегнул, заходил в отдел замять инцидент. Вот и сейчас пришёл, сел рядом со столом Нины Ивановны. Она больше всех его раздражала. Почему? Он и сам не знал. Вчера грубо наорал на женщину. 

Василий Васильевич мирно начал разговор на отвлеченную тему:

— Почему в вашем кабинете нет цветущих растений? Плохо ухаживаете?
Сотрудники с опаской косились и молчали, не зная, чего ожидать от начальника. Нина Ивановна, не отрывая глаз от монитора, ответила ровным голосом:

— Ухаживаем, даже чайком подкармливаем. У нас сторона не солнечная, может света мало.

Сотрудники не встревали в разговор.

— У меня в кабинете тоже не цветут, хоть и солнечно, — сказал Василий Васильевич примирительно.

— Есть примета: не цветут цветы, значит, им кто-то мешает, — продолжила разговор Нина Ивановна. — Я случайно в автобусе услышала разговор двух женщин. Одна жаловалась: «Что-то цветы не цветут. Ухаживаю, разговариваю с ними, землю сменила, а они как сидели, так и сидят на месте». Вторая пояснила: «Это им кто-то мешает. У меня так же цветы не цвели, пока муж жил. Злой и вредный он был! А когда умер, расцвели все!»

Василий Васильевич покосился на Нину Ивановну, разговор принимал явно не то направление. А она, не отрываясь от монитора, продолжала:

— Я тогда значения рассказу не придала. Однако, когда умер мой муж, все цветы на окнах и на балконе зацвели. Даже те, которые, я думала, что никогда не цветут. 

Василий Васильевич передёрнул плечами и поднялся со стула:

— Пойду я от вас.

Бочком двинулся к выходу. Нина Ивановна оставалась бесстрастной. Но когда он был на пороге, окликнула:

— Василий Васильевич, а у вас дома цветут?
Ответом был звук хлопнувшей двери. В коридоре Василия Васильевича остановил взрыв смеха за дверью. Смеялись все, смеялись до слёз, просто покатывались от неудержимого хохота. Кровь закипела от негодования: «Ну, я тебе, шельма!» Багровый и трясущийся от негодования он повернулся, чтобы рвануть на себя дверь и... застыл. Среди дружно смеха сотрудников он услышал знакомый серебряный смех, как тогда, много лет назад, за дверью квартиры. И пол качнуло, как палубу...

Валентина БЫСТРИМОВИЧ