Память — неиссякаемый источник воспоминаний о событиях и людях, что «в небытие убежали». Нередко эти упоминания несут острую боль и спустя десятилетия.
Да, лента времени все больше отдаляет нас от победных салютов Великой Отечественной, но ведь и сегодня открываются подробности лихолетья, спрятанные в земле либо на архивных полках. Несколько лет назад на здании музея в деревне Малые Сехновичи Жабинковского района появилась скромная табличка с именами тех, кто всего несколько месяцев не дожил до освобождения...
В начале 1944 г. ситуация изменилась. Зима не спешила уступать свои права и после того, как покликали весну. Слышал не раз от свидетелей: холодные ночи в тот год нередко граничили с дневной оттепелью, а потом снова начинали свирепствовать морозы. И все же с каждым днем солнце всходило выше, принося с собой теплоту, нужную человеку и земле. Однако не только в природе — во всем мире шла борьба. Еще была война, но на востоке все гремела канонада освобождения. Оккупанты же цепко держались за земли.
И в мирные, и в военные дни крестьяне не забывали, что земле-кормилице нужна работа их рук, поэтому в то мартовское утро сехновцы вышли возделывать наделы, расположенные на прежней земле панов Костюшко между Малыми и Большими Сехновичами.
Никита Матвеюк пахал свою полоску на опушке, в урочище Грани. Вдруг плуг зацепился за что-то, спрятанное в почве, скрежетнуло что-то металлическое. Пахарь остановился, взглянул под ноги и обомлел: в земле лежала авиационная бомба или артиллерийский снаряд. Сколько она пробыла в почве, сказать было трудно: может еще с тех июньских дней сорок первого, когда поверх деревни гудели армады самолетов с крестами, а им навстречу выныривали из-под облаков обозначенные звездами?.. Гадать, когда под твоими ногами затаилась смерть, не было времени и смысла. Крестьянин осторожно двинулся прочь от ужасной находки, а вечером рассказал о ней соседям. Вскоре о бомбе узнали партизаны, которые приказали крестьянам передать им опасную вещь.
Уже наступали сумерки, когда несколько Сехновичских мужиков вышло в поле. Они искали Никитов снаряд. Внезапно за этой работой их заметили немцы и полицаи. Те двигались по дороге и случайно обратили внимание на крестьян, которые вечером что-то делали в поле. Это показалось подозрительным. Как только оккупанты приблизились, мужики бросились, кто куда. В руки к гитлеровцам попали только Сергей Юрчук и Семен Матвеюк. Они погибли первыми. Мужчин пытали, чтобы узнать об опасной находке. Еще карателей интересовали имена тех, кто сбежал с поля и остался без наказания.
В деревне поселилась тревога, настоянная на памяти о других чудовищных событиях. Так, в памяти сельчан были еще свежи воспоминания о безжалостном уничтожении на Головосек, 11 сентября 1942 года, села Драмлево. За считанные часы огненная деревня превратилась в пепел. Пеплом стали и ее жители — от младенцев до седых дедов.
Драмлевец Павел Варфоломеевич Левчук уцелел случайно. Он стал жителем Малых Сехновичей уже после войны. Сюда он пришел в примаки, имея с собой богатое «приданое»: лошадь и корову... А тогда, на Головосек, Павел потерял не только жилье, но и родных и близких. В трагический день 11 сентября 42-летний мужчина был в соседней деревне, где помогал выбирать картошку. Ехал в поле — имел большую семью, вернулся бездетным вдовцом. На следующий день Левчук пришел на драмлевское пожарище, где люди грузили на стремянки обгоревшие тела и везли на кладбище, чтобы похоронить всех в братской могиле. Голыми руками мужчина перебирал горячий пепел, пока не отыскал знакомый кусок ткани. Приложил его опаленными ладонями к лицу и заплакал. Здесь лежали, превращенные в прах, его родные женщины: жена Аня и дочери Нина, Лида, Женя. Старшей было четыре года, младшей — десять месяцев... Павел Варфоломеевич прожил семьдесят семь лет, мог бы много рассказать о преступлении, но держал внутри свою боль. И только раз в год он отправлялся в свою огненную деревню, всегда шел на курган, где плакал навзрыд...
Коренные жители Малых Сехновичей имели свой горький опыт. Еще в Первую мировую их поселение оказалось на пути войны. Деревня была сожжена, а жители подались в беженцы. Когда все же через несколько лет вернулись домой, сехновцев встречало молчаливое запустение. Тогда пришлось жить в землянках, отстраивать дома, фактически создавать древнее поселение заново...
И вот теперь, спустя тридцать лет, история могла повториться еще с более кровавым исходом. Не хотелось испытывать судьбу, и поэтому только стало известно, что двух односельчан схватили и повели на допрос, поселение сразу опустело. Люди с детьми, прихватив небольшие пожитки, двинулись к родственникам и знакомым в соседние деревни, чтобы переждать угрозу.
Однако прошло два дня. Все оставалось без изменений. Наступил обманчивый покой, и сельчане начали возвращаться под родные крыши.
Неожиданно в Малые Сехновичи ворвался карательный отряд. Гитлеровцы со своими помощниками окружили деревню, согнали людей во двор Павла Салея, где начали судилище.
Нина Омельянюк — младшая из тех, кто был убит, — ей было всего двенадцать лет. Старшей, Анне Петровне Шумик, шел семьдесят второй. В траурном списке находим также фамилии Василия Павловича Гиня, его четырнадцатилетней дочери Нади, старого Степана Ивановича Гиня, Афанасия Павловича и Марии Максимовны Омельянюков, семена Евграфовича Матвеюка и сорокалетнего Сергея Сидоровича Юрчука.
Их судьбы стали одинаково трагичными, их жизни оборвались преждевременно от автоматных выстрелов или в огне.
В список попали и безвинные, не имевшие никакого отношения к поискам бомбы. Одних коты убили из автоматов, тела расстрелянных Омельянюков сгорели.
Гораздо позже Валентина Волосюк, племянница Афанасия Омельянюка, упоминала:
— В тот день мы были в больших Сехновичах и позже от других услышали о произошедшем. Когда немцы после расправы пошли, мы спешно вернулись в свою деревню. Наш дом и дом дяди Афанасия уже догорали, стоял невыносимый запах горелого мяса. Было ужасно. Я побежала в конец села. Возле усадьбы Салея лежали окровавленные тела: сбоку — Василий Гинь в тулупе, рядом — его дочь Надя, с которой мы ходили вместе в школу. Помню, лежала она, закрыв глаза руками. С помощью жителей других деревень тайно сколотили гробы, быстро похоронили расстрелянных и сожженных на кладбище. Через день снова на подводах приехали оккупанты, чтобы вывезти свиней и овец. Они забирали сено, зерно, а из домов и сараев — посуду, мебель, одежду, продукты. Все тянули в Жабинку. Решили и дома перевозить в поселок, даже начали нумеровать бревна, чтобы потом было проще складывать. Да не успели: пришло известие, что в соседних деревнях появились партизаны-колпаковцы. Немцы все оставляли и поспешили прочь.
Это важное замечание позволяет датировать трагедию в Малых Сехновичах, о которой почти молчат архивы.
О том, что через день после расправы над мирными жителями на Жабинковщину пришли колпаковцы (или «колпаки», как называл соратников легендарного Сидора Колпака местный люд), рассказывали многие. Некоторые даже утверждали, что собственными глазами видели самого Сидора Артемьевича, хотя на самом деле в том походе бойцов Первой Украинской партизанской бригады возглавлял не менее легендарный бородач, могучий, как его фамилия, подполковник Петр Вершигара.
Коренастый, широкобородый партизанский командир после войны не чурался изящной словесности, оставил содержательные мемуары. За свои произведения, не лишенные литературных способностей, он даже был награжден Сталинской премией. Петр Петрович упоминал интересный эпизод. Как-то партизанские командиры собрались среди леса на совещание и поклялись, что не побреют бороды, пока не освободят землю от фашистской наволочи. Каждый даже выбрал себе город, в котором обратится к парикмахеру: один — Варшаву, другой — Прагу, а сам Вершигара объявил:
— Побреюсь только тогда, как дойду до самого «логова», — в Берлине!
Много за плечами Вершигары, Героя Советского Союза, смелых рейдов, операций. Судьба была благосклонна к бородачу. Хотя на длинном боевом пути пришлось хоронить многих однополчан. В марте 1944 года партизанские могилы появились и на нашей полесской земле — между Каменцем и Жабинкой. Однако и сами оккупанты как огня боялись этой грозной силы.
— Целая партизанская армия! — сказал в восторге Аркадий Привитень, что был в войну подростком и жил вблизи Малых Сехнович. — Никогда не видел такой огромной вооруженной громады. Местные люди отличали настоящих партизан, которые бились за свободу, от так называемых землемеров. Те прикрывались именем партизан, а на самом деле грабили окрестности. Так вот, в колпаковцах здешние признали настоящих народных мстителей, силу, которая пришла, чтобы освободить нашу землю.
Однако преимущество и в боевой, и в людской силе весной сорок четвертого все же оставалось на стороне врага.
Партизаны, проводившие рейд в немецких тылах, стремились попасть на польскую сторону. Однако, обремененные большим обозом с сотнями раненых бойцов и освобожденных пленных, колпаковцы были вынуждены форсировать Западный Буг и вернуться на белорусскую территорию.
В ночь на 19 марта 1944 года они расположились на ночлег в нескольких каменецких деревнях. В тот же день при подходе к Беловежской пуще народные мстители неожиданно столкнулись с авиадесантной дивизией «Герман Геринг». Тем временем за помощью немецким десантникам по Брестскому шоссе спешили большие колонны гитлеровцев.
После ожесточенных боев возле пущанских деревень Рожковка, Януши и Олешковичи, где погибло около полусотни колпаковцев, партизанская дивизия повернула на юг. Их разведка докладывала: четырехтысячный гарнизон города над Бугом, усиленный танками и артиллерией, — серьезная угроза. К счастью, враг имел очень приблизительное представление о силах партизан. А у страха, как известно, большие глаза. Противник считал: «Кольпак» имеет гораздо больше бойцов, чем было на самом деле.
По проселочным дорогам партизаны подошли к реке Лесной, которую форсировали, а затем разбили два фашистских гарнизона. Полковник Вершигара собрал совещание и приказал: нужно немедленно перейти Пружанское шоссе. Однако «прошмыгнуть» незамеченно через бойкую дорогу, которую контролировали немцы, не удалось. Разгорелся бой, в котором полегло более сотни гитлеровцев, также и партизаны понесли заметные потери.
Утром 22 марта первая украинская партизанская дивизия имени С. А. Колпака углубилась в жабинковские земли, где расположилась на ночлег. Среди оккупантов и полицаев появление такого количества народных мстителей вызвало настоящий ужас: большинство из них поспешило в Житинь и Жабинку, где находились немецкие укрепленные участки и гарнизоны.
При встречах с жителями села Хмелево пожилого возраста не раз слышал от них: во время постоя «колпаки» меняли повозки на санки, а своих лошадей, измученных сложным переходом, на деревенских. Когда спрашивал, зачем партизанам понадобились сани, свидетели почти единогласно утверждали:
— Хоть и был конец марта, но в тот день и ночь внезапно сорвался страшный буран. Подобного вихря не помним, сколько на свете живем. Снега выпало столько, что потребовалось менять повозки. В непогоду партизаны, которые едва стояли на ногах после напряженных боев, остановились в Деменичах, замаскировали повозки с ранеными, выставили кордоны, выслали разведчиков в сторону Жабинки.
Однако передышка получилась недолгой. Колпаковцы вынуждены были снова вступить в большие длительные бои вблизи Хмелева и Олизарова Става. На нашей земле их погибло около трех десятков, останки партизан после войны были перезахоронены в братской могиле в городе Жабинка. Одновременно эти события отвлекли внимание гитлеровцев от Малых Сехновичей, где оккупанты, видимо, планировали продолжать свое черное дело. Расправа прекратилась, но и те десять человек, что стали ее жертвами, могли бы жить и иметь продолжение...
Как известно, в следующем году возбуждено расследование уголовного дела, заведенного Генеральным прокурором Республики Беларусь, о геноциде белорусского народа в период Великой Отечественной войны и послевоенные годы. В частности, это позволило вновь более внимательно взглянуть в том числе на события, происходившие в марте тысяча девятьсот сорок четвертого года в деревне Малые Сехновичи.
Даже спустя долгие десятилетия звучат голоса свидетелей. Так, на просьбу прокуратуры Жабинковского района поделиться семейными воспоминаниями о событиях огневых сороковых откликнулась жительница райцентра Эмма Афонина.
Эмма Ивановна сообщила, что в годы войны ее дедушка Иосиф Омельянюк жил с семьей под Жабинкой, в деревушке Путище. Иосиф Павлович имел брата Афанасия. В братской семье воспитывались четверо детей. Афанасий Павлович с женой Марией помогал партизанам, передавал им еду, семья пекла для партизан хлеб. Однажды, по словам свидетеля, Афанасий узнал, что кто-то донес на него немцам. Поэтому Афанасий Омельянюк вывез своих детей к брату в Путище, а сам с женой оставался в Малых Сехновичах. Однако их старшая дочь, двенадцатилетняя Нина, на свою беду, вернулась в родительский дом и сгорела вместе с ними, когда каратели бросили девочку заживо в соседский дом, принадлежавший Гиням. Из всей семьи Афанасия Павловича и Марии Максимовны Омельянюков остались жить только младшие дочери Аня и Рая.
Имена погибших никогда не исчезали из воспоминаний сехновцев. Однако путь к чествованию выдался очень непростой, чрезвычайно долгий: прошли целые десятилетия после трагедии, пока имена односельчан появились на вывеске, расположенной на здании Жабинковского районного историко-краеведческого музея в Малых Сехновичах.
После освобождения деревни, которое произошло в июле сорок четвертого, буквально через четыре месяца после убийства, в самом центре мирной Полесской деревушки — на месте, где уничтожали людей, поставили скромный деревянный крест. Это первая недолговечная памятка. Когда на рубеже сороковых-пятидесятых годов организовывали колхозы, пришел приказ из райцентра: в селах не должны стоять церковные знаки! Памятка об убитых сехновцах была уничтожена.
Только это не могло истребить человеческую память о родных и близких, желание сохранить их имена для потомков. Жители Малых Сехновичей обратились к районным властям с просьбой поставить хотя бы какой-то знак в честь тех, кто погиб от рук фашистов. Но в той просьбе было отказано: мол, сначала вступайте в коллективное хозяйство, поскольку прежде всего нужно восстанавливать разрушенное войной, а память пусть немного подождет...
Снова и снова на протяжении долгого времени неравнодушные люди возвращались к этому вопросу. В 60-е — 80-е годы прошлого века не раз его поднимал известный краевед, учитель Сехновичской школы Павел Васильевич Филиппук, которого иногда называют «первым историком Жабинки». Затем отцовский завет «не оставлять надежду на справедливость» подхватила дочь Елена Цыбуля. К сожалению, сегодня ее уже тоже нет среди живых, однако именно заботой Елены Павловны дело, возбужденное ее отцом, было доведено до логического завершения.
Хотя боль от потерь со временем утихала, все дальше отходили в историю страшные рисунки войны, рождались, взрослели, а затем и седели послевоенные поколения, надежда оставалась: придет день, когда вспомнят события военного времени, поименно будут увековечены его невинные жертвы.
В 1999 году в Минске увидела свет книга «Память» — историко-документальная хроника Жабинковского района. Среди ее полутысячи страниц места для сехновичской трагедии не нашлось... Никто из десяти замученных в марте сорок четвертого так и не был упомянут.
Краткое упоминание об уничтожении людей в Малых Сехновичах отыскалось в Национальном архиве Республики Беларусь. Хотя в справке, составленной вскоре после трагедии, имелись ошибки (например, были неточно указаны время и количество убитых), однако архивный документ стал веским основанием для официального признания факта трагедии, а следом — и увековечения убитых мирных жителей.
Спустя семьдесят лет, 8 мая 2014-го, на открытие мемориальной доски собрались не только потомки и односельчане погибших. Людей разных возрастов тогда объединила ее Величество память, что дождалась наконец исторической справедливости.
... Дождь и рука настоятеля Великосехновичской церкви отца Алексия Петрусевича окропляли мемориальную доску с десятью фамилиями. Возле этой новой исторической памятки были размещены корзины цветов, которые создавали очертания большого сердца.
Щемящей нотой прозвучали слова:
Няма ўжо тых, хто дарагія сэрцу,
Чый вобраз праз гады
мы беражом.
Па-над зямлёй плывуць у нябёсах
душы,
І слёзы льюцца
з веснавым дажджом.
На мероприятие пожаловали поседевшие уже дети погибших: Василий Сергеевич Юрчук и Николай Василевич Гинь. Последний вспомнил день, когда внезапно осиротел, поблагодарил всех, кто воплотил память о жертвах войны в простом, но таком нужном знаке.
К микрофону подошел, опираясь на трость, старейший Сехновец Леонид Михайлович Ярмошук. Волнуясь, старожил проговорил:
— Помню, как в нашей деревне погибли мирные люди, — и заплакал, не найдя сил, чтобы описать пережитое.
После искренних речей и минуты молчания люди снова и снова подходили к вывеске, читали фамилии, возлагали цветы, слушали панихиду, которую вел священник, молились, прикладывали руки к сердцам, в которых незаметно ожила незаживающая рана. Даже те, кто не видел войны.
Анатолий БЕНЗЕРУК
Фото автора и из его личного архива.
Существуют строгие требования к местам для купания.
Пятикурсник Полоцкого государственного университета имени Е. Полоцкой был удостоен почетного звания «Человек года Витебщины — 2023».
