Когда приходишь в мастерскую-музей народного художника Беларуси Ивана Якимовича Миско, всегда найдешь, чему удивиться и чем вдохновиться. Кажется, совсем недавно, год назад, мы отмечали 90-летие «звездного скульптора», как его называют за преданность теме космоса. Тогда состоялось много интересных мероприятий, выставок, в том числе открытие памятника Якубу Коласу в Столбцах по проекту, который победил в республиканском конкурсе, — одним из авторов был Иван Якимович. Возник памятник Льву Сапеге на родине скульптора, в Слониме. А у мастера появились уже новые проекты, над которыми вдохновенно работает, а сколько идей, задумок... Иван Якимович шутит: считаю от девяноста, их в сторону. Вот еще год прожил, значит, один год мне.
— Недавно вы были на Слонимщине, Иван Якимович? Видела ваши фото в сети...
— Да, был... Сейчас снимают документальный фильм обо мне. Вот авторы фильма и запрограммировали поехать на мою родину... Говорю — холодно же, пейзаж некрасивый... И не весна, и не зима... Нет, говорят, нам надо подснять. Хорошо... Позвонил сегодняшним хозяевам дома — мать еще при жизни продала его под дачу. Хозяйка сказала, что может туда приехать только на выходные. Решили в ее отсутствие просто походить вокруг, поснимать. Приехали... Вокруг пустые дома.
И собака нигде не гавкнула, и кошка дорогу не перебежала... Петух не прокукарекал. И ни одного из живых односельчан не увидел. Вокруг поля, где отец мой пахал, заросли лесом. Подошел я к дому, постучал в окошко, пустил слезу... Страшно стало. Как все ушло... Полгода назад я зашел к председателю, говорю: «Я помню источники... Их в окрестностях было много. Сохранились ли?» Предложил восстановить их, чтобы люди попили чистой воды. Оформить. Говорят — хороший проект... Но кто будет пить эту воду? Жителей нет, дома пустые... А какая была огромная деревня! Как дружно жили! Вспоминаю, как и мои родители, и соседи, поскольку холодильников тогда не было, хранили продукты в холодной воде родников. И мы, пацанва, все знали. Но ни разу не залезли, не украли... Настолько это были святые места.
— А фильм о вас когда мы увидим?
— Предположительно, где-то в апреле. Возможно, ко Дню космонавтики. Я просил, чтобы засняли выставку, которая ко Дню космонавтики будет открываться в галерее М. Савицкого. Сейчас моя выставка в Москве, на ВДНХ. Вот оттуда ее привезут и откроют в Минске. А еще до этой минской выставки хочу создать серию портретов инопланетян. Как раз над ней работаю.
— Возможно, космонавт Олег Новицкий, с которым вы дружите, вам рассказал, как они выглядят?
— Рассказывать не рассказывал, но помогает мне лепить. Руки в глину запускает! Я делаю эти портреты с удовольствием. Вот один такой, еще в пластилине. Как вам типаж? Есть что-то египетское. Героиня будет окружена звездами. Я не хочу, чтобы она была такой, как пошел на улицу — и встретил. Отличительная! Это у меня четвертый портрет инопланетян. Три уже в форме, в контейнере. Все очень разные.
— А имена какие-нибудь им даете?
— Инопланетянка, и все. Так и назови свой материал: «Была у Миско, но его посетили инопланетяне». Так что в галерее Савицкого, возможно, 12 апреля вы их увидите. Жду Олега Новицкого, чтобы кое-что насчет выставки согласовать. Есть и еще проекты, замыслы... Когда открывали мемориальный знак на улице Космонавтов, я сказал, что мечтаю, чтобы где-то поблизости был ресторан, который бы назвали «Космос». Чтобы там было два зала. Первая, которая напоминала бы внутреннюю часть космического корабля, и вторая — выход в открытый космос. Мы даже договорились в Центре подготовки космонавтов, что для этого ресторана будут поставлять космическое питание в тюбиках. К сожалению, идея зависла, нет спонсоров.
Теперь я жду, когда из шестерки потенциальных белорусских космонавток, симпатичных наших девушек, отберут одну. Сразу же сделаю ее портрет. Мне говорят: «А ты лепи сразу шестерых!» Говорю: «Зачем мне шесть...» У меня уже есть идея портрета, очень хочу сделать скульптуру «Белорусочка в космосе». Жаль, в Звездный городок поехать, снять для фильма, финансов у съемочной группы нет. Я же думал, чтобы выставка из ВДНХ пошла по тем странам, откуда были космонавты по программе «Интеркосмос». Но при сегодняшней обстановке это невозможно. Был у меня недавно в гостях кубинский космонавт, неожиданно. Я его угостил хорошим самогоном... Он говорит: «Иван, мы с тобой больше сорока лет не виделись». Я когда-то его лепил, вон маска, с него снята, стоит.
— Кстати, в вашей мастерской очень много масок...
— Да, в своей книге воспоминаний я хочу целую главу посвятить маскам. Ко мне приехал один коллекционер, хотел купить их у меня. Я не согласился. Почувствовал, что будет тиражировать их и продавать. В чем ценность моих масок? Они сняты с живых людей. Не из мертвых. Другая энергетика. На днях был Сашка Медведь, я достал маску, которую когда-то с него снимал. Он говорит: «Ну так это же Медведь был!»... Я хотел сделать приз, ему посвященный. Две руки, взятые в замок. Это у борцов знак победы после боя... Я уже завернул Александру рукава, руки приготовил, чтобы слепок с них снять... И вдруг он: «Нет!». Руки, говорит, уже не те... Не та наполненность, упругость... Все думаю, как бы его уговорить. Чужие руки для этого клеить не буду. Не пойду на это — не та энергетика.
— Говорят, руки — тоже портрет человека?
— Так... Пришел как-то Игорь Лученок. Я говорю: «Игорь, какая красивая у тебя рука! А многие знаменитые композиторы делают маску из своих рук». Он говорит: «А зачем?» — «Для истории! Игорь, давай сделаем!» — «Хорошо. Давай с правой». — «А почему?» — «Она рабочая». — «А с левой?» — «Она нет». Я тогда быстро смазал его руку вазелином, поставил камеру, и весь процесс отснял. Отлив форму, Лученок расписался... И вот есть у меня такая историческая «Рука композитора». А с российского клоуна Олега Попова я за один день снял три маски. Олег посмотрел: "Неужели это я? Я же солнечный клоун — почему я такой грустный — «Пришлось заново делать. Когда умер Владимир Короткевич, ко мне пришел писатель Михаил Дубенецкий, попросил снять с умершего маску. Я отказался. Я просто не могу с мертвых маски снимать. Когда умер Киселев, председатель Совета Министров, мне позвонили, чтобы я снял с него маску. Я не мог отказаться... Но позвонил знакомому форматору Григорию Имбро: «Я у тебя буду помощником, ты снимай маску». И мы пошли... Он привез весь инструмент. Одел темные очки. Выпил стакан водки. Все для чего: чтобы потерялась резкость того, что он видит. Лицо покойного смазал вазелином, залил гипсом... Нужно, чтобы гипс схватился, и быстро его снять. А если гипс долго будет находиться на лице, во время снятия маски открываются глаза. И тогда шоковое состояние. Маску сделали, сняли... На следующий день Имбро мне звонит: «Иван Якимович, не предлагай мне больше такого делать. Не хочу. Они меня преследуют, снятся. Ни деньги мне не надо, ничего». Имбро много масок снял с мертвых. А когда ты снимаешь маску с живого человека, ты же с ним общаешься. Из космонавтов обязательно делают маски — со спины. Потому что им нужно стулья, чтобы точно вошли лопатки, все выступы спины — при перегрузке это важно.
— Вы снимаете маски только со знаменитостей?
— Мне интересны для масок типажи. Но самые красивые маски — из девочек в возрасте 10-12 лет. Маска такая напоминает чистый, красивый мрамор. Однажды я показал ее Алексею Константиновичу Глебову, он посмотрел и говорит: «Иван, никогда мы так не вылепим». А когда-то я сделал целую серию работ из учеников 90-й минской школы. Маски снимал и лепил... Это были 5-7-е классы. Я очень бы хотел с кем-то из тех учеников сегодня встретиться, узнать об их судьбах. Тогда я брал портрет, приносил в школу и предлагал писать сочинение «Рождение скульптурного портрета нашего одноклассника». Правда, единицы, кто мог написать... Привыкли списывать... «Образ Печорина», «Образ Полки Корчагина»... Я объясняю: «Опишите, как вы ехали ко мне в мастерскую, что видели за окнами автобуса, как я брал глину, как лепил...» Оказывается, трудно им от себя писать. Единственный, кто хорошо написал, стал журналистом.
А вот смотри, маска певицы Валентины Толкуновой, у окна, беленькая... Она была здесь с сыном на экскурсии. Я говорю: «Валентина, вы такая красивая... Уделите пятнадцать минут, сниму с вас маску». Я не ожидал, что она так свободно согласится: «Хорошо, пожалуйста, сними». Посмотри, какая маска: живая, интересная. Вот там маска Климука... Румынского космонавта Дмитру Прунариу. А это маска народного артиста Беларуси Геннадия Овсянникова. Я снимал ее где-то в 1960-х годах. Я и с себя маску снял.
— Как, самому с себя можно снять?
— Мне, конечно, помогали. Вернулся с юга. Красивый, загорелый. Не подумал, что загара на маске не будет видно. Сняли маску... Сделали отлив. И когда я посмотрел, думаю: «Неужели это я?» Полное разочарование. Я взял молоток, как запустил в маску... И разбил. Остались фрагменты. Я после них склеил. Вот она лежит... Случайно сохранилась. И со временем я посмотрю: «Так ничего же я был? Почему я так разочаровался?» А вот снял я маску с Люси, красивой сотрудницы музея. Она увидела и три дня на работу не выходила. Ей стало плохо от того, что она такая некрасивая. А почему? Потому что ушел цвет, осталась форма. И вот прошло много лет, и она пришла: «Иван Якимович, подари мне мою маску. Я такая была красивая». Я фотографирую теперь все свои маски в профиль и анфас, чтобы напечатать изображения. Возможно, даже покажу сами маски на выставке. Не знаю, конечно, как народ это воспримет. Каких только историй не было... Пришли как-то ученые из академии: у нашего коллеги день рождения, нужно подарок сделать. Коллега не женат, но имел невесту. Я и предложил: «Давайте маску из нее сделаем». Уговорили девушку... Причем маску не с лица, а с груди. Сняли, красиво оформили. Вот празднуют День рождения, столы накрыты, приносят большой ящик. Достали маску... И вдруг все женщины: «И я хочу такую! И я!» Тот именинник, кстати, так и не женился. Но маска груди его невесты всю жизнь висела у его кровати.
А самую страшную маску видел я в музее Николая Островского. Я, когда в Сочи посетил его музей, спросил: «А маска есть у вас?» — «Есть». — «А где она?»- «В хранилище». Они меня повели и показали... То, что я увидел — это же сколько прошло, — до сегодняшнего дня как наяву... Как этот человек мог жить, говорить... Потому что практически ткани на черепе не было, кость, обтянутая кожей. Можно смотреть на эту маску и писать книгу, Кто такой Николай Островский. Через какие страдания прошел.
— Но в вашей коллекции все-таки есть посмертные маски?
— Маска Ленина была — тогда у всех скульпторов имелись с нее копии. Правда, если много раз делают копии, уже мало что остается от оригинала. Предлагали мне как-то купить посмертные маски Сталина и Королева. Но слишком дорого просили, я не дал согласия. Посмертная маска Есенина имелась. Я тогда работал в мастерской Гумилевского и там ее оставил. И она исчезла. Забрали, чтобы снять копии. А привез я ее из Русского музея в Ленинграде.
— О, думаю, именно копию с той, вашей, маски Есенина мне и подарили однажды на день рождения — наш знакомый художник Олег Матиевич. Она висела в его мастерской.
— Может... Но копии с копий, как я говорю, это уже не то. В моих масках ты можешь найти еще волос приклеенный... На маске Олега Попова осталась помада от его грима. А вот маска знаменитого астролога Павла Глобы. Когда он увидел ее: «Ну вот, я таким себя и вижу. Наполеон! Персидский шах!» Волосы настолько у него упругие, пружинящие, сколько вазелина я на них потерял... У него же еще и усы, и борода...
— Скульптурный портрет его, который у вас стоит, кстати, выглядит страшновато — ведь большая трещина через весь лоб. Может, вы специально так сделали?
— Трещина образовалась естественным образом, от того, что глина, высыхая, лопается. Получилось символично, будто от умственного напряжения. Мне посоветовали не реставрировать — а просто назвать портрет «Напряжение». А как я снимал маску с космонавта Олега Новицкого, целый фильм сняли.
Людмила РУБЛЕВСКАЯ
А вместе с ними обучение, соцпакет и даже жилье.
«Мы заинтересованы, чтобы к нам приезжали».
Беларусь — один из мировых лидеров в области добычи и глубокой переработки торфа.
