В школу идти не хотелось…
Серое утро. Туман. В школу идти не хотелось. Когда и кому хотелось идти в школу? Таких не знаю.
Я шел вдоль проволочной ограды детского сада и думал, что отсижу первые уроки и сбегу.
Мое место в классе — за второй партой, что в среднем из трех рядов. Рядом сидит Света. Она хорошо учится, как и я, — без троек. В пятом классе мальчик еще должен сидеть с девочкой, заведенка. В шестом можно мальчику сидеть с мальчиком, а в пятом приходится сидеть с усыпанной веснушками Светой. В шестом я буду сидеть с Валиком. Мы договорились. На перемене я предлагаю Валику вместе сбежать из школы. Хотел еще перед уроками предложить, но он опоздал. Автобус, который вез школьников из деревни в город, задержался, и деревенские опоздали.
Первым уроком была история. Вел ее зауч старших классов. Уроки зауча лучше не прогуливать. Ясно. Вторым уроком была арифметика с очередной контрольной. Контрольную нужно написать. Пение, язык и ботанику я решил прогулять.
Предложил Валику:
— После арифметики сбежим. Просто сбежим, даже в медпункт заходить не будем. Одному еще можно выпросить справку, а сразу двоим они справки не дадут.
— Куда пойдем? — поинтересовался Валик.
— Можно в кино, можно в городе погулять...
— Гулять холодно, туман. Похоже, что дождь пойдет. Лучше сразу в кино.
— С портфелями в кино не пустят...
Такая реальность: все кинотеатры получили указ не пропускать в зал школьников с портфелями. Если ты с портфелем направляешься в кино, значит — прогульщик.
— Портфели спрячем.
— Где ты думаешь спрятать портфели? — в вопросе Валика слышится тревога.
— Под мостом...
После контрольной мы выбежали из школы в туман. Бежать из школы надо быстро, чтобы оказаться как можно дальше и не встретить на дороге кого-нибудь из учителей. Если будешь топтаться возле школы, то обязательно нарвешься на географа или физрука. Встретишь школьного вурдалака и услышишь:
— Прогуливаем?
Придется что-то выдумывать и врать. Врать я не люблю. Поэтому мы быстро бежим от школы до винзавода. Под заводским забором отдыхаем, переводим дух и дальше спокойно идем к мосту.
Мост большой, под ним лежит аж шесть железнодорожных путей. Около моста стоит белый домик железнодорожников. За домиком начинается высоченный тюремный забор. Под мостом, в бетонной нише мы прячем портфели. Засовываем их как можно глубже, чтобы случайный прохожий не заметил.
В кинотеатре «Беларусь» два зала. Там всегда можно купить билеты. Недоверчивая контролерша спрашивает:
— Вы, чвсом, школу не прогуливаете?
— Нет! Мы во вторую смену ходим. У нас даже галстуков нет, — уверенно говорю придирчивой контролерше.
Галстуки мы сняли еще около винзавода и спрятали в портфели.
Киномир радует. Он широкий, многоцветный, героический и не похож на нашу вечно холодную, промозглую жизнь.
Из кинотеатра возвращаемся к мосту. По дороге обсуждаем совершенное мастерство главного киногероя в бросании большого ножа.
— Надо поехать в лес и научиться бросать! — говорю.
— Можно в подвале учиться. Поставим пару широких досок и будем бросать. Ехать никуда не надо. В подвалах нож никто не отберет. В лесу могут отобрать, — рассуждает Валик.
Он из деревни, ближе к лесу, ему можно верить.
В нише портфелей нет. Мы обыскиваем все ниши под мостом. Портфели пропали. Беда. Мы молчим. Сидим на цементных плитах под мостом, по которому с грохотом катятся грузовики, и еле сдерживаем слезы. Ждем, сами не знаем чего.
Из домика железнодорожников выходит рабочий с молоточком на длинной, почти метровой держалке. Он постучал молоточком по шпале так, чтобы мы его услышали, и стал призывно махать свободной рукой, чтобы подошли. Мы спустились к железнодорожному полотну и подбежали к рабочему. Он был сильно пьян:
— Потеряли портфели, подшиванцы? Продинамили школу и потеряли портфели? Несите каждый по пять рублей, и я верну портфели. Не принесете деньги через два часа, свои портфели больше не увидите! Бегом! Я сказал бегом, засранцы, — рабочий-железнодорожник захохотал громко и мерзко, так в кино хохочут полицаи и криминальники.
— У меня нет пятерки! — заскулил Валик.
— Найдешь! У папаши, если что, попросишь или украдешь. Бегом, у тебя два часа.
Когда мы поднялись на мост, заморосил дождь. Мы ускорили шаг, чуть не бежали, но домой я пришел совсем мокрый. Дома никого не было. Я переоделся в сухое. Попил сладкого чая. Достал из тайника деньги и пересчитал. Получилось три рубля с копейками. На выкуп портфеля не хватало почти два рубля. Их я взял в шкафу отца. Можно даже сказать, что я украл у своего отца два рубля.
Эти деньги я позже верну. Буду собирать и сдавать бутылки. Бутылка из-под пива — двенадцать копеек, бутылка из-под молока — пятнадцать. Дорогих бутылок из-под молока на улице не найдешь, пришлось собирать дешевые — пивные и винные.
Хорошо, что дождь закончился, и хорошо, что Валик съездил в свою Барановщину и одолжил у деда пятерку. Мы вернулись к домику железнодорожников в сумерки. Железнодорожников в домике было аж четверо. Они сидели за маленьким столом, застланным пожелтевшей газетой. Посреди стола стояла водка, вокруг нее нарезанное сало, хлеб, стаканы. Рабочие курили. В домике было темно от дыма.
Длиннолицый рыжий рабочий с мешками под мутными глазами забрал наши деньги. Достал из-под стола портфели и просипел прокуренным голосом:
— Еще раз увижу под мостом или возле путей, накостыляю. Пошли вон, уроды!
Мы выскочили из домика как ошпаренные. Пьяный, дурной, агрессивный рабочий мог и впрямь побить, а мог и убить.
— Как думаешь, почему он хотел нас побить? — спросил Валик, когда мы шли узенькой тропинкой вдоль тюремного забора.
— Позабавиться хотел. Побить человека, чтобы показать свою силу, показать власть. Мозги он пропил. Козел рыжий. Надо его, козла, проучить! Давай наберем камней, вернемся и с моста будем бросать камни в домик, пока не побьем стекла.
— Поймут, что это мы сделали. Может, они лазили в портфели, прочитали на тетрадях наши фамилии, может, даже запомнили их... Рискованно возвращаться.
— Сегодня рискованно, а через месяц, когда они забудут про наши портфели, мы вернемся и камнями повыбиваем им окна.
— Надо подумать, — сказал Валик, и я понял, что бить окна железнодорожникам он не пойдет.
Чтобы поскорее вернуть украденные рубли, я несколько дней слонялся по району в поисках пустых бутылок. Больше всего я их нашел на старом, засыпанном желтыми кленовыми листьями кладбище. Районные пьяницы любили выпивать в затишье, между могил и крестов. На том кладбище я и нашел гладкий, светлый, похожий на куриное яйцо камень. Он лежал возле песчаной тропинки, размытой октябрьскими дождями.
Тот камень был первым в моем арсенале. За ним появились второй и третий. На кладбище я собрал камней десять. Все они были гладкими и похожими на яйцо. Бросать такие камни — одно удовольствие. Хотелось поскорее пойти на мост и оттуда обрушить свою накопившуюся злобу на прокуренный домик железнодорожников. На мост я ходил, но без камней. Я старательно разрабатывал маршрут бегства. С моста надо бежать до кинотеатра «Нёман», оттуда закоулками нестись на старое кладбище, а через него идти домой.
Перед акцией я решил еще раз поговорить с Валиком. Подошел к нему на большой перемене в школьном буфете. Валик ел золотистую ватрушку и запивал янтарным компотом.
— Пойдешь бить стекла?
— Нет! Дед сказал, что я могу и не возвращать пятерку. Какой смысл теперь бить окна? Кстати, можно попасться, тогда и десяткой не откупимся...
— Не хочешь, как хочешь, — я немного помолчал, подождал, пока он допьет компот и сказал: — Я тоже один не пойду мстить. Одному скучно...
— Правильно! Не ходи. Пошли они на фиг. Прятать портфели в сарае с картошкой намного лучше. Сарай закрывается. Портфели никто не стибрит. Может, завтра удерем с последних уроков и сходим в «Беларусь»?
— Завтра посмотрим.
На другой день я ушел с уроков. Взял справку в медпункте, что заболел — простудился, и ушел. Пошел на озеро, чтобы протренироваться. Я пытался забросить камень с берега на небольшой остров, заросший тополями. Остров был далековато от берега, и добросить камень мне не удавалось, но бросал я достаточно далеко. На острове я набрался уверенности, что доброшу камень с моста до домика железнодорожников и попаду в окно.
Дождавшись темноты, я поднялся на мост, достал из кармана камень, размахнулся и бросил в золотой квадрат окна. Первый камень попал в стену. Второй камень попал в железную крышу и наделал грохота. В домике железнодорожников открылась дверь, и из нее повыскакивали рабочие. Они громко ругались и показывали руками на мост. Третий камень попал в окно. Стекло разбилось. Рабочие умолкли. Я пересек мост и пустился по склону в направлении «Нёмана». По склону я бежал наискосок, но все равно один раз поскользнулся на мокрой траве и проехался на пятой точке. Обогнув кинотеатр, я несся темными закоулками к кладбищу. Там я спрятался за часовней, сел на мокрые опавшие листья и притаился. За часовней я сидел долго, пока не отдышался и не успокоился.
Домой вернулся в хорошем настроении.
— Почему такой веселый? — спросил папа.
— Я лучше всех в нашем классе бросаю гранату.
На концерте
Купить билеты на концерт «Песняров» было просто невозможно. В минском Дворце спорта шло десять концертов подряд, и на все аншлаг. Купить билеты было трудно, но их можно было достать.
Было такое время, когда все более-менее ценное у нас распределяли и распространяли через какие-то профсоюзные организации и через их так называемых деятелей. Получить право на обычное посещение концерта ансамбля «Песняры» считалось наградой. Ты не просто платил и даже пераплачивал за билет, ты еще был и награжден. Кто-то из нас имел право на награду и не хотел слушать «Песняров», а кто-то жаждал их увидеть и услышать, но не имел права на такую награду.
Чтобы попасть на концерт, мне надо было посетить поликлинику, где работала подруга моей матери — Галина Львовна Киселева. Она работала участковым врачом в районе бульвара Шевченко. В том районе около озера и стояла маленькая, в два этажа, кирпичная поликлиника.
Кто и как передал билеты Галине Львовне, я не интересовался. Было даже неприлично задавать подобные вопросы. Хороший человек дал билеты доктору, а хороший доктор дала билеты сыну своей хорошей подруги. Так об этом говорилось и думалось.
Вообще-то, я сказал матери, что стал встречаться с однокурсницей Аленой и хорошо бы нам вместе сходить в какой-нибудь театр или на концерт. Мать поделилась новостью с подругами. Одна из них — Галина Львовна Киселева и предложила сверхценные билеты. Таким образом я попал в ловушку. Теперь я просто должен был купить дорогущие билеты, а с теми билетами в кармане пригласить Алену на концерт.
В поликлинику я пришел с тревогой в сердце и тяжелым кошельком. Пришел к кабинету Галины Львовны и стал в очередь. Минут двадцать стоял. Потом стул освободился, и я сел и сидел, пока Галина Львовна не выглянула из кабинета:
— Володя, почему ты сидишь? Почему сразу не заглянул в кабинет? Я тебя давно жду!
Пришел. Ждал. Тревожился. Иполучил выговор, потому что не полез без очереди. Стерпел я несправедливость, потому как Галина Львовна — авторитет. В моей семье к докторам всегда относились с большим уважением.
— Заходи. Садись…
Галина Львовна закрыла кабинет на ключ.
— Деньги принес? Ты же понимаешь, что это не мне десять рублей за два билета. Это хорошим людям, которые достали эти билеты для тебя и твоей девушки… Как ее зовут?
— Алена…
— Как ее фамилия? Майхрович? Она случайно не из наших девочек?
Обычно Галина Львовна не спрашивала и не вспоминала свое и чужое еврейство. Может, интимная обстановка с тайной передачей билетов за закрытой на ключ дверью побудили ее спросить про Алену.
— Нет. Алена не из еврейской семьи. Родители ее Марковичи, а не Майхровичи. Они перебрались из деревни в Полоцк. Приехала из Полоцка в минский интернат для одаренных детей, но по паспорту и в действительности она из белорусов.
— Прости. Нина мне о ней так рассказывала, что я подумала — из еврейской семьи Майхровичей. Если кто-нибудь спросит про билеты… Конечно, никто никогда не спросит! Но вдруг кто-нибудь чужой… Откуда у тебя, Володенька, билеты на «Песняров»? Скажи, что купил в кассе, во Дворце спорта. Отстоял километровую очередь и купил, как все покупают. Маме передавай привет.
С легким кошельком и приветом для мамы я вышел из пропахшей дешевыми лекарствами поликлиники. Когда выхожу из поликлиники, всегда радуюсь. Просто радуюсь первому глотку свежего воздуха.
Радость мая была короткой. Не знаю почему, но мне вдруг показалось, что Алена откажется идти на концерт. Скажет, что на такие концерты не ходит. Одно дело — пригласить девушку в кино, а другое — на настоящий концерт. Мне легче было уговорить Алену раздеться и попозировать обнаженной. Что я и сделал дважды. Мне легче было ее обнаженную уговорить заняться сексом в институтской мастерской, что я однажды и сделал. Тот быстрый и какой-то совсем спринтерский секс Алене, между прочим, не понравился. Он и мне показался пресным, потому что в быстром возбуждении и согласии Алены была еще и какая-то бабская практичность. После того как я остановился, она безразличным голосом спросила: «И все? Я рассчитывалана большее…» — «В следующий раз сделаем!» — поспешно пообещал я. Теперь вместо длительной секс-игры я приду и предложу Алене сходить на концерт...
Алену я нашел в большой комнате общежития. Кроме ее кровати и тумбочки в той комнате стояло еще одиннадцать кроватей и одиннадцать тумбочек. Жить в такой комнате, может, и не очень удобно, но в ней было аж два окна и даже имелся балкон, на котором можно было постоять и покурить. Я начал с предложения покурить:
— Лен, может, покурим на шикарном балконе?
— Курить не хочу, но могу с тобой постоять, пока ты покуришь…
Мы вышли на балкон. Я прикурил «Орбиту» и достал из кармана билеты:
— Сходим на «Песняров»?
— Ты достал билеты на «Песняров»?
— Сама видишь.
— Девки не поверят, когда я скажу, что иду с тобой на «Песняров».
— Можешь и не говорить своим девкам.
— Как это не сказать? Скажу! Пусть, сучки, завидуют.
— Если для того, чтобы их жаба передушила, скажи. Еще лучше — скажи, что мы с тобой просто идем в кино. В кино все всем понятно.
— Про кино неинтересно даже говорить. В кино не надо одеваться нарядно. А тут — я стану наряжаться, и девки обязательно спросят, куда и с кем отправляюсь.
— Скажи, что Ян Буланчик пригласил тебя на репетицию «Пинской шляхты».
— И я наряжаюсь, чтобы посмотреть «Пинскую шляхту» с Яном Буланчиком?
— Хорошо, давай ты всем скажешь так, как есть. Самое простое и надежное.
Что сказала Алена своим одиннадцати соседкам по комнате, я не поинтересовался. Наверное, сказала, что идет со мной на концерт «Песняров».
Около Дворца спорта я ее встретил в белой рубашке. Бывают моменты, когда мне хочется надеть белую рубашку. Кому-то для самоутверждения нужна желтая рубашка, а мне — обязательно белая. Алена тоже пришла в белой полупрозрачной блузке. Мы были светлой парочкой. Этакой летней и светлой.
Вместо привета Алена подняла левую руку и покрутила перед моими глазами. На ее среднем пальце сияло золотое колечко:
— Родители подарили на восемнадцать лет. Нравится? Его я надеваю только в самых торжественных случаях!
Колечко мне понравилось. Аккуратное. Широкое. Отделанное ровными черточками.
Было приятно поглаживать в темноте руку, украшенную золотым кольцом. Это была первая женская рука с кольцом, которую я нежно поглаживал во время музыкального концерта. Сказать правду, из всех частей Алениного тела я полюбил только ее левую руку, которую и поглаживал. До-по-гла-жи-вал-ся! Не знаю, как так получилось, но колечко сползло с пальца и упало под кресло. Под креслом оно закатилось в щель между досок и провалилось.
Хорошо, что колечко провалилось не в начале концерта, а в самом конце, когда «Песняры» пели свое всегдашнее и прощальное «Бывайте здоровы, живите богато…». Если бы кольцо провалилось в начале песняровского выступления, то Алена успела бы меня съесть вместе с белой рубашкой, а так она успела только покусать. Покусала сильно, но только морально, до физической ххватки зубами дело не дошло.
— Что я теперь родителям скажу? Пошла на концерт и потеряла золотое кольцо? Кольцо провалилось между досок? Кто мне поверит? Только девки и поверят! Они обрадуются, потому что жаба зависти, что их душила, теперь душить перестанет...
Алена шипела, сипела и посвистывала, как самая настоящая змея. Если бы она знала, как я не люблю змеюк, она сипела бы еще больше.
Когда в зале зажегся свет и публика понемногу покинула дворец, я подошел к уборщице и попросил помощи. Я рассказал про золотое кольцо, которое провалилось между досок. Так как билеты у меня были дорогие и сидел я в одном из первых рядов, то мое кресло стояло на дощатом подиуме. Уборщица показала место, с которого лучше лезть под тот подиум. Я полез. В белой рубашке я залез в грязь и пыль. Пролез между какими-то металлическими уголками и трубами к месту под своим стулом и нашел золотое кольцо. Я зажал его в кулаке, поднял голову и взглянул в щель в досках. Острый свет резанул по глазам и рассек мне голову. Моя рассеченная голова стала похожей на дивный цветок, и я увидел одновременно свое будущее и прошедшее. В том будуще-прошедшем сразу зазвучали все мои песни и все мои стихи, что когда-то напишу. Одну из них даже исполнял песняр Борткевич.
Довольный, я вылез из-под подиума.
— Не нашел? Так и знала, что не найдешь!
Золото на моей ладони ее успокоило, обрадовало, но шипеть Алена не перестала.
— Даже не верится, что ты его нашел. Просто не могу поверить, что это мое кольцо! Девки тоже не поверят...
— Слушай, Лен, давай подойдем к Борткевичу. Вон он на сцене стоит, около микрофона...
— И что мы скажем Борткевичу? Скажем, что потеряли и нашли золотое кольцо? Думаешь, его заинтересует история с кольцом?
«Думаю, что Борткевич будет петь мою песню!» — подумал я, но промолчал.