Известный белорусский скульптор, заведующий кафедрой скульптуры Белорусской государственной академии искусств, обладатель многочисленных наград Владимир Слободчиков в сентябре прошлого года получил еще две знаковые награды. Платиновая медаль от французского академического общества искусства, наук и литературы, и звание «Народный художник Беларуси».
Владимир Иванович более 30 лет работает в Академии, за это время он подготовил множество талантливых художников. Наша встреча с ним прошла в его мастерской, где скульптор показал мне свои работы. Мы поговорили о современном искусстве, наставничестве, о том, как найти свое место в творчестве и многом другом.
— Расскажите, пожалуйста, о вашем пути к наставничеству.
— Я родился в семье сельских учителей. Только наступал учебный год — родители рассказывали о школьниках, о том, какие уроки будут вести. И я, как все дети, впитывал то, что говорили взрослые, пусть и бессознательно. На 6-м курсе института меня пригласили преподавать в гимназию-колледж искусств имени И. В. Ахремчик. Отработал полгода, а потом, после окончания института, меня туда отправили учителем, и я остался почти на 15 лет в этой самой известной школе по подготовке художников и музыкантов.
— Востребована ли сегодня профессия скульптора, много ли абитуриентов поступает?
— Скульптура востребована. Постоянно создаются скульптурные композиции, памятники, особенно много образов исторического направления — потому что мы постоянно открываем наше прошлое, нашу историю. Поэтому важной для себя считаю давнишнюю работу над скульптурой художника Ваньковича. В последние годы конкурс на специальность есть, тем более всего у нас 6 бюджетных мест. Немного, но для нашей небольшой страны этого достаточно.
— Как после устраиваются студенты?
— Они обязаны отработать 2 года после окончания академии. Поиск распределения ложится на заведующего кафедрой и на педагогов. Основная масса хочет остаться в Минске и, конечно, это проблема. Потому что Минску в какой-то мере хватает кипучей художественной жизни, а провинция страдает от недостатка скульпторов. Почти все наши выпускники после распределения работают по специальности. Но следует помнить, поступление не гарантирует, что ты будешь до конца жизни заниматься скульптурой, это только начальная форма вхождения в жизнь художника. Сложно найти себя в искусстве. Но я очень рад, что в стране есть Академия — люди искусства создают красивую, делают нашу жизнь более эмоциональной, разнообразной. А кто будет большим или малым художником — не так важно.
— Всегда ли хватает вкуса молодым, выросшим в мире массового искусства?
— Думаю, главная задача художественной школы — это формирование вкуса. Потому что можно научить техническим действиям — рисовать, лепить, писать красками, но если нет сформированного вкуса, то, конечно, это бесполезно. Во время занятий со студентами мы постоянно говорим о работах художников, о современной скульптуре, о том, как отличить банальность от гениальности, найти штампы. Когда я учился в институте — были только книги по истории искусств, документальные фильмы и посещение музеев. Сейчас есть интернет, много доступной информации, больше возможностей развить вкус.
— Как привить студенту любовь к белорусской культуре? Ведь через работы скульпторов впоследствии будут транслироваться какие-то культурные коды.
— Настоящий художник не может создавать работы за пределами своей культуры, потому что он вырос в этом. Только надо уметь почувствовать, увидеть мир через призму народного искусства. Армянский художник Сарян писал такими красками, которые, например, белорусский художник не использовал бы. Потому что его окружал совсем другой пейзаж. Выбранные им краски, колорит — это армянская гамма. У нас другая гамма — более спокойные пейзажи и цветовые решения, это, например, видно по живописи Бялыницкого-Бирули. Я думаю, что постепенно, в процессе развития художника, этот культурный слой переходит в подсознание. Если считаешь себя белорусским художником, то нужно знать историю своей страны, нужно предлагать ее зрителю. Мы обязаны оставить след у себя дома, изучая и пропагандируя белорусское искусство.
— Как взялись за проект «Поминальный венок» в Равенсбрюке, чем вдохновлялись?
— Это мемориальный знак в память о женском концлагере, где погибло более 2000 женщин из Беларуси. Не хотелось делать банальный вариант, поэтому было придумано констатировать эту трагедию через терновый венок. Скульптура состоит из половины тернового венца и половины венца, сплетенного из обнаженных женских тел. Терновый венец означает трагедию, боль, унижение... Женское тело – символ жизни, но оно якобы охвачено пламенем.
— Часто ли бывает, что кто-то начинает, как художник, а тогда занимается скульптурой, и наоборот? Как мы помним, Василь Быков, например, закончил отделение скульптуры, а потом стал писателем.
— Примеров много, допустим, Виктор Шматов, он был живописцем, но потом стал заниматься искусствоведением. Адам Глобус, который начинал как художник, а теперь еще и писатель. Я очень люблю читать письма Репина, Нестерова, воспоминания Коровина, написано очень интересно, талантливо. Я думаю, если у художника отобрать краски — он придумает, как еще найти себя в творчестве.
— А с чего вообще начался ваш путь скульптора? Какова была ваша первая работа?
— Мой отец хорошо делал копии картин, например, «Утро в Сосновом Бору», «Три богатыря», «Портрет Пушкина». А еще в 1-2 классе учитель сказал, что мне нужно обратить внимание на искусство. И я помню, как впервые взял в руки пластилин, мне так нравилось, у меня все получалось. Сейчас вспоминаю свою первую работу в институте... Я же не получил классического образования, не был в специальном училище. Я простой парень из деревенской школы, и у меня получилось поступить. Так вот, моя первая работа в институте — «Дон Кихот». У нас была практика, 3 курс, литье в металле. Получилось так, что мой «Дон Кихот» очень понравился преподавателям кафедры, пошел в фонд нашей Академии, а потом я сделал копию — гипсовая скульптура осталась в академии, а себе я взял бронзовую. И бронзовая попала на выставку в Польше, это были 70-е годы. На тот момент это было невероятно — студенческая работа попала туда! А потом, после окончания института, группа искусствоведов из Третьяковской галереи посетили мою мастерскую, работа им так понравилась, что они ее предложили закупить для Третьяковки. Поймите, для художника очень важно, когда скульптуры попадают в коллекции музеев, в этот момент художник приобретает уже другой статус. Мне было 26-27 лет, когда моя работа уже была в Третьяковской галерее, а я ее сделал, когда мне было 18 −19 лет. Я часто привожу этот пример студентам, потому что нужно всегда верить в себя.
— Что нужно, чтобы быть художником?
— Большая любовь к искусству, знания. Если Бог дал дар — можно этот дар совершенствовать, а можно потерять. Помогать дар будет только тем, кто работает. И, конечно, художнику нужны сомнения. Сомнения – двигатель прогресса. Если человек уверен — он непреклонен, он думает, что все знает. Это неправильно. Сомнения всегда порождают различные выходы из проблем.
— Есть ли у вас любимая работа, которую вы бы назвали работой всей жизни?
— Допустим, у вас 5 детей, Какой ребенок самый лучший, кого вы больше любите? Такого нет. Мне кажется, счастье — это когда у тебя нет любимчиков, ведь другие обидятся! Я стараюсь отдавать все, что у меня есть, каждой работе.
— Одна из центральных тем вашего творчества — «Человек как философская категория», почему?
— Я люблю лепить не просто реальный образ человека, фотографический. Меня интересует внутренний мир. Ведь человек разнообразен, он сгусток эмоций, знаний, возможностей. К тому же, я задаюсь множеством вопросов. Кто мы? Что мы делаем в этом мире? Для чего мы здесь? Кто нас сюда забросил? Какова наша функция? Куда мы движемся и зачем? И в искусство есть ответы. И они довольно очевидны. Я думаю, раньше искусство было лучше, чем то, что мы имеем сейчас. Может, постепенно мы становимся роботами, теряем ощущение прекрасного, эмоционального, приходим к правильному, техническому, математическому мышлению. Я понимаю человека как космос. Как связь между земным и небесным. Поэтому мои скульптуры имеют вытянутые формы. Нужно идти дальше академического образования.
— Пишут, что излюбленным вашим материалом является бронза, почему?
— Я люблю различные материалы, например, алюминий. Мало кто с ним работает, я его нашел, открыл для себя, это очень красивый материал, в алюминии чувствуется что-то космическое.
— В чем заключаются проблемы современного искусства?
— Современное искусство страдает от несвободы выражения, это чувствуется везде — есть зашоренность, штампы. Казалось бы, сейчас много свободы, но это не так. Куда ни глянь — везде эта проблема. Замечательно, если художник может выразить то, что он хочет. Но у нас срабатывает самоконтроль: этого не поймут, а от этого подумают, что я сошел с ума. И эти моменты очень ограничивают. Но проблема еще в самовыражении, постепенно уходит сама школа, знание формы, сейчас людей больше интересует концептуальное, во всех направлениях идет конкуренция идей. Акционизм, перформансы — это все работает на идею.
— Можете рассказать какую-нибудь интересную историю, связанную с созданием скульптуры?
— Например, «колокол» для Светлогорска. Колокол был большой, нужна была бронза, а в городе имелся фигуративный памятник, который в свое время не поставили, так что... переплавили ту скульптуру для моей работы. Бронза все выдержит (смеется). Еще интересно, когда везли этот «колокол» на платформе — он зацепился за провода возле стадиона «Динамо», никак не могли его передвинуть, а надо было срочно везти, потому что в Светлогорске уже все ждали. В результате приехала милиция, начали распутывать этот «колокол»... Представьте, работа едет на платформе, все смотрят на скульптуру, а нас милиция ведет. Минск кончается, нас передают областной милиции, потом встречает гомельская милиция, потом Гродненская и такая длительная процессия, это было так необычно. Открытие памятника – это всегда так приятно и волнительно.
— Почему волнительно?
— Если ты маленькую вещь взял на выставку — ты можешь ее убрать, когда видишь, что люди кривятся или сам чувствуешь что-то не то. А когда поставили памятник — это все, его уже не уберешь. Можно сказать, поставил себе приговор. Хороший или плохой — это как Бог даст.
— А часто ли вас понимают критики?
— Очень редко, хотя это приятные люди, мы со многими знакомы. Но в их анализе встречаются штампы, неглубокое осмысление, чаще всего «Ах, заслуженный художник, значит, хорошо...» и т. д. Мир по большому счету банален: я вижу небо, ты тоже видишь небо. Но если в тебе есть что-то — ты увидишь больше, чем другой человек. И вот этот момент «чуть больше, чем другой», очень важен для мирового искусства, потому что оно обогащает общую массу взглядов, открывает новое. А быть лучшим или худшим в глазах критиков — меня это не интересует.
— А бывает ли так, что кто-то смотрит на вашу работу и видит в ней что-то кроме того, что вкладывали вы?
— У меня была дипломная работа, ее оценивал искусствовед. Он начал характеризовать мою скульптуру и привел такие осмысления, что я подумал «Боже мой, я, оказывается, такой умный! Поднял такие слои». Было забавно.
Ангелина ВОРОТЫНСКАЯ
Фото из собственного архива героя
Ссылки
[1] https://zviazda.by/ru/author/angelina-varatynskaya
[2] https://zviazda.by/ru/kultura
[3] https://zviazda.by/ru/tags/vladimir-slobodchikov
[4] https://zviazda.by/ru/tags/tvorchestvo
[5] https://zviazda.by/ru/tags/skulptura