Наталья Руднева о том, что радует в «жизни после славы» и зачем нужно искусство

Народной артистке Беларуси, доценту кафедры пения БГАМ Наталье Рудневой не однажды предлагали написать о себе книгу. Вспомнить, и правда, есть о чём. Ей везло на интересные события и встречи, в её судьбе много неожиданных поворотов и сюрпризов. 

Насыщенная яркая биография в Национальном академическом Большом театре оперы и балета Беларуси, достойная жизнь вне его. Как девушка из Самары стала примой на прославленной белорусской сцене? Как удалось совмещать карьеру и материнство? Что радует в «жизни после славы» и зачем, на её взгляд, нужно искусство? Обо всём этом мы и поговорили с Натальей Рудневой. 

Драматургия судьбы 

— Наталья Александровна, в своё время коллеги и специалисты называли Вас «вокальной машиной», поражались Вашей работоспособности и памяти. Скажите, Вам, и правда, легко всё давалось или были «невидимые миру слёзы», та самая «каторга в цветах»? 

— Природа, безусловно, наградила меня способностями, и они помогали добиваться результата. Однако приходилось прикладывать и усилия, и ещё какие. Просто я фанат профессии, и для меня «каторга» была в радость, я испытывала подлинный восторг от своей работы. Никогда не забуду, как пришлось в сжатые сроки переучивать партию Аиды с русского на итальянский язык. Моё счастье, что дочь владеет им, и мы вечерами до поздней ночи с ней занимались. Иногда казалось, что скоро сойду с ума. Было очень сложно. И всё-таки справилась. Это было настоящей творческой победой, после которой начинаешь уважать себя. 

— Вы с детства знали, что будете артисткой и никем другим? 

— Как раз наоборот. Любила точные дисциплины, собиралась после школы на физмат. Но я хорошо пела, и родные убедили идти в Куйбышевское (Самарское) музыкальное училище. Согласилась, думая, что после него всё равно поступлю в университет. Но мой педагог постоянно убеждал: «Тебе нужно учиться дальше. Такой комплекс данных для оперы, как у тебя, редко встречается». На выпускных экзаменах единственная на курсе сдала специальность на 5, и председатель комиссии из Ленинградской (сегодня Санкт-Петербургской) консерватории предлагал продолжить образование в этом престижнейшем вузе. Но я отказалась. К тому времени уже вышла замуж за певца. У Вячеслава был красивый драматический тенор, он собирался поступать в Новосибирскую консерваторию, а я мечтала о семье и ребёнке, а не о карьере. Но супруг неожиданно серьёзно заболел и пропустил экзамены. В результате мы по всесоюзному распределению как хоровые исполнители приехали в Минск в Большой театр оперы и балета. Муж в силу возраста (ему уже исполнилось 28 лет) отказался от мысли о высшем консерваторском образовании. А мне нравилось петь в хоре. 

— И опять счастливая случайность? 

— Именно. Ещё в Куйбышеве мой педагог взял с меня слово, что когда-нибудь я обязательно поступлю в консерваторию. Он тяжело болел, все знали: конец близок. Как я могла отказать ему в последней просьбе? Поклялась. Как оказалось позже, перед смертью он успел позвонить в Минск и рассказать коллеге в консерватории обо мне. А его жена, поздравляя меня с праздниками, постоянно интересовалась: «Ты не забыла о клятве?» Уходила от ответа. Но судьба «железной рукой» привела меня всё-таки в консерваторию, и та знакомая моего педагога спросила: а как же твоё обещание учителю? Муж поддержал: «Не получилось у меня, учись ты». Сопротивляться больше я не стала. 

— И никогда не жалели уже о физмате?

— Попав в театр, я влюбилась в профессию оперного исполнителя. А математические способности помогали запоминать партии. 

Обыкновенное колдовство 

— Вы исполняли партию Любаши в «Царской невесте» на протяжении четверти века. Неужели не устали от неё? 

— Нет. Разумеется, между 25- и 50-летней женщинами есть разница, которую не скроешь под гримом. Но я искала новые нюансы и краски для этой роли, чтобы оставаться убедительной и интересной зрителю. Эта партия — особая в моей биографии, всё тот же счастливый случай. Только закончила консерваторию, готовила в театре роль Леля в «Снегурочке». И тут заболела народная артистка СССР Светлана Данилюк. Петь Любашу некому. А я знала партию — она была у меня дипломной. Дирижер Лев Поликарпович Лях слышал меня в консерваторской студии. Вот мне и предложили: «Рискнёшь вечером выйти в «Царской невесте»? Даже не помню, задумывалась ли над тем, что зритель идёт на Светлану Данилюк, а вместо неё предстану я — никому не известная Руднева. Но я рискнула, после чего стала ведущей солисткой. 

— Рассказывают, что ради спасения спектакля «Война и мир» Вы однажды исполнили сразу две роли ... 

— Я выходила в одних спектаклях «Война и мир» в роли Сони, кузины Натальи Ростовой, а в других — Элен Безуховой. Но однажды на Международном фестивале музыкального искусства «Прокофьевская весна» заболела коллега, исполнявшая партию родственницы Ростовых — Марии Ахросимовой. Режиссёр Семён Александрович Штейн подходит и говорит мне: «Надо». Я в растерянности. Ну, допустим, думаю, экстренно выучу партию — я за неё уже и так бралась. Но как без оркестровой репетиции? «Справишься, главное — смотри на меня», — заверил дирижёр Геннадий Проваторов. Хорошо, но как успеть поменять костюм? Элен Безухова — светская дама, я выхожу в роскошном платье, а Ахросимова — старушка в чепце. Между уходом со сцены одной и выходом другой — минута перерыва. В результате я, сломя голову, неслась в гримёрку, на ходу срывала парик, быстро переодевалась, гримёр накладывала морщины и я возвращалась к публике. Адреналин зашкаливал! Зрители потом уточняли у администрации, не опечатка ли это в программе — одна и та же фамилия напротив двух совершенно разных персонажей. О, это настоящий комплимент для артиста! 

— Что важно, на Ваш взгляд, для оперного артиста, помимо красивого голоса? 

— Музыкальность, работоспособность, память, эмоциональность, артистизм.  Уверена: зритель прощает технические погрешности, если артист доносит до него состояние героя, если живёт на сцене, страдает, радуется, любит, а не просто любуется своим пением. В жизни оперного исполнителя случается всякое. Иногда голос не очень слушается, а заменить некому — должен выходить на сцену. И чтобы спасти спектакль, нужно своей игрой компенсировать недостатки вокала. 

Меня в этом смысле многому научили дирижёр Ярослав Антонович Вощак и режиссёр Семён Александрович Штейн. Штейн первым в СССР поставил в нашем театре «Маддалену». Эта опера — для сопрано. А у меня меццо-сопрано. Но Семён Александрович неожиданно предлагает партию Маддалены мне, убеждая: «Ты актёрски всё исполнишь. Войдёшь в образ, забудешь о трудных верхних нотах и, поверь, отлично справишься». И он оказался прав: я прониклась содержанием оперы и сама удивилась тому, насколько понравилась эта роль. 

— Вам везло на партнёров по сцене? 

— Очень. Всегда с восхищением и благодарностью вспоминаю Аркадия Савченко, Наталью Костенко, Татьяну Третьяк, Николая Моисеенко, Юрия Бастрикова, Эдуарда Пелагейченко, Владимира Петрова, Сергея Франковского, Олега Мельникова. Профессиональный оперный исполнитель всегда знает партию своего партнёра, чтобы убедительно реагировать на его пение. Есть спектакли с речитативом (тот же «Севильский цирюльник»), где нужно жестом, смехом, взглядом, мимикой отыграть содержание разговора между персонажами. Всегда старалась помогать партнёрам.

— Кого из оперных певцов, которых довелось слышать, Вы могли бы назвать настоящими звёздами? Чьё исполнение произвело на Вас неизгладимое впечатление? 

— Вокально великая Ирина Архипова пела так, как никто другой. Елена Образцова воздействовала силой эмоций — сердце выскакивало во время её исполнения. Голос Тамары Синявской отличался необыкновенно красивым тембром — он просто завораживал. В своё время меня восхитила Анна Нетребко — редкой гармонией тембра голоса, эмоциональности, актёрства, внешности. Из мужчин в числе моих кумиров были Георг Отс, Владимир Атлантов, Павел Лисициан, Алексей Иванов.

Дочь уговорила не покидать театр 

— Наталья Александровна, Вы быстро стали в театре солисткой. Как Вам удавалось совмещать карьеру и материнство? 

— Вообще-то было сложно. Пока училась в консерватории, на время сессий отвозила дочь к свекрови. Обычно досрочно сдавала экзамены и зачёты и уезжала в Самару. Всё лето проводила там. Пробовала отдавать дочь в ясли, но она постоянно болела. Только в 4 года Лена пошла в детский сад. С 10 лет, когда я уезжала на гастроли, она оставалась одна. Просила знакомую из соседнего дома приглядывать за ребёнком. Лена росла самостоятельной, со всем справлялась, но однажды призналась: иногда чувствует себя очень одиноко. Тогда я предложила: «Давай я уйду из театра и начну преподавать». В ответ услышала: «Мама, у тебя такая замечательная профессия. Ни в коем случае нельзя покидать сцену, лучше уж я потерплю». 

— Муж не помогал с дочерью? 

— Вскоре после рождения дочери муж уехал на два года в составе военного ансамбля в Чехословакию. Очень просила его, чтобы отказался от этого предложения, побыл с нами. Я долго ждала ребёнка, из-за сложной беременности брала академический, лежала на сохранении. Понятно, что хотела насладиться общением с малышкой, увидеть, как она пойдёт, заговорит. Готова была потерпеть материальные сложности. Но муж сказал: надоела нищета, он не может отказаться от шанса заработать. Это двухгодичное расставание дало трещину в отношениях. Когда Вячеслав вернулся, она увеличилась, и постепенно стало ясно: оставаться вместе нет смысла. 

— В одном из интервью Вы сказали, что Ваша жизнь — это «театр и дочь». Места мужчине после развода в ней уже не нашлось? 

— Я настолько отдавалась работе, так глубоко проживала истории своих героинь, что любви, как ни удивительно, мне хватало. Поклонники у меня были, некоторым я даже симпатизировала. Но тогда казалось: если выйду замуж, то ещё больше обделю дочь вниманием и заботой. Сомневалась, поладит ли новый муж с Леной. Возможно, просто не встретила мужчину, в которого бы безоглядно влюбилась и могла построить гармоничный союз. 

— Ваша дочь сегодня поёт в хоре Национального академического Большого театра оперы и балета Беларуси. Подхватила от Вас творческий вирус? 

— С 5 лет Лена занималась в детской оперной студии, знала все — и мужские, и женские — партии наизусть. Исполняла детские роли в спектаклях. Но я рассчитывала, что она свяжет свою жизнь с языками, к которым у неё ярко выраженные способности. Дочь училась в спецшколе с французским языком, окончила лингвистический университет. Она свободно владеет французским, английским, итальянским, учит немецкий. После ВУЗа Лена недолго поработала по специальности. Но любовь к музыке, мечта о театре победила. Дочь поступила в музыкальное училище, затем в академию и пришла в театр. 

Жизнь после славы 

— Аплодисменты, признание, цветы, поклонники. Наверное, очень больно оставлять всё это? 

— Со сценой, безусловно, тяжело расставаться. Непросто признаться себе, что голос уже изменяет, пора уступать место молодым. Я очень боялась задержаться. Как говорят: «Лучше на год раньше, чем на месяц позже». Готова была уйти на пенсию в 55 лет. Но меня не отпускали, пока не нашли замену. К тому же в театре начался ремонт. А я хотела прощаться с коллегами и зрителем на родной, а не на чужой для меня сцене. Поэтому ушла в 60 лет. 2 года ещё по просьбе руководства возглавляла стажёрскую группу. 

— Вот уже 18 лет Вы преподаёте на кафедре пения БГАМ. С каким чувством смотрите на «племя младое»? Каких студентов любите? 

— Люблю учеников-фанатов, которые понимают, зачем пришли в искусство. Для меня они — настоящий дар. Но их немного, могла бы перечесть по пальцам. Меня удивляют студенты, которые априори ощущают себя звёздами: всё знают, всё умеют, не слышат замечаний, не хотят совершенствоваться. Как можно вырастить артистов из тех, кто исполняет арию, не зная содержания спектакля?

— Помимо работы в БГАМ, на что, Наталья Александровна, у Вас сегодня хватает сил и времени? 

— В 70 лет у меня появилась дача (смеётся). Случилось это, как часто бывало в жизни, без каких-либо движений с моей стороны. Просто приятельница год назад уехала к дочери в Германию на ПМЖ, а дачу продать не успела, и поручила мне приглядывать за ней. И вот теперь я провожу лето там. Поддерживаю порядок, чистоту, сажу на грядках помидоры, собираю урожай. Ещё у меня есть две большие собаки: Юнона и Дея. Обе — найдёныши. Никогда прежде у меня не было домашних питомцев, и сначала боялась, что не справлюсь. А сегодня даже не представляю, как без них жила бы. 

Без искусства жизнь была бы невыносима 

— 30 лет Вы посвятили театру, почти 20 — преподаванию. Вас никогда не посещают мысли о бессилии искусства? К сожалению, оно ведь не меняет мир и людей к лучшему. Войны продолжаются, агрессии не становится меньше, прогресс в одних сферах сопровождается регрессом и деградацией в других. 

— Искусство в этом «безумном-безумном» мире, по-моему, едва ли не единственное пристанище для спасения человеческой души, утоления потребности в прекрасном, добром, высоком, чистом. Мне кажется, человек, который глух к искусству, в жизни которого нет места литературе, музыке, живописи, очень многого лишает себя. Никогда не забуду, как моя 8-летняя дочь, вернувшись из музыкальной школы, однажды поразила меня такими словами: «Мама, вокруг нас столько людей, которые не занимаются музыкой, не ходят в театр и филармонию. Как мне жаль, что они не чувствуют всей этой красоты!» Искусство воспитывает в человеке чувства. Высококультурный человек не будет убивать, разрушать, причинять боль, он стремится созидать и одухотворять. Опера в переводе с итальянского означает «труд», «работа». И я продолжаю считать: этот труд не напрасен.

Ольга ПОКЛОНСКАЯ

Фото предоставлено собеседницей