На одном из конгрессов, посвященных насущным вопросам белорусской действительности, довелось услышать выступление о политкорректности и впервые задуматься, что этот вопрос, хотя его и можно считать частью исключительно западного дискурса, может касаться нашей страны тоже. Мы послушали и пришли к выводу, что и в самом деле политкорректность, а точнее, ее недостаток, а то и вовсе отсутствие, — в том числе наша проблема. Об этом уже более подробно поговорили с тем самым выступающим — философом, преподавателем БГУ и координатором «Белорусского философского пространства» Павлом БАРКОВСКИМ.
— Павел, мне кажется, до сих пор политкорректность, что уже долгое время находится на волне обсуждения, — в большей степени «западная штучка». Насколько эта волна достигла Беларуси и является ли проблема политкорректности проблемой белорусского общества?
— Политкорректность, которая действительно в нашем сознании больше связана с Западом, нам часто кажется как тип новой цензуры или двоемыслия, когда человек размышляет одним образом, а должен высказываться каким-то другим. Это напоминает советские времена, когда практика общественного двоемыслия существовала повсеместно, поэтому о политкорректности мы отчасти рассуждаем как о западном тренде и считаем, по крайней мере, на уровне политиков и общественных деятелей, что для нас это не является проблемой. У нас мало общественных организаций, которые бы ставили своей целью выступить за более политкорректный дискурс в публичном пространстве. В западных странах это стало элементом общей политической программы, т.е. продвигается на уровне господствующих властных групп. Хотя там сейчас существует несколько иной перекос: то, что называют феноменом Трампа, указывает на то, что маятник пошел в другую сторону. Дональд Трамп позиционирует себя как человек, который как бы говорит людям правду, которую другие политики от народа скрывают. Там политкорректность — государственная идея, у людей возникает ощущение, что им ее пытаются навязать, хотя начиналось оно когда-то как общественный активизм и определенная интеллектуальная теория.
— Мы только думаем, что эта проблема для нас неактуальна?
— По моему мнению, наше общество имеет проблемы с политкорректностью: белорусам свойственно публично произносить что-то в вежливо-нейтральном тоне, а дома или самому себе позволять куда более негативно окрашенные высказывания. Последнее скорее и будет выражением истинной позиции.
— В нашем обществе нет четкой, даже в СМИ, дискуссии о политкорректности. На чем вы строите свою, так сказать, концепцию о том, что у нас с этим проблемы?
— В нашем обществе установился своеобразный тип коммуникации: он транслируется сверху вниз и является данью советской манере, рассчитанной на авторитарно-директивный стиль, когда начальник в разговоре с подчиненным позволяет себе неполиткорректные высказывания, так как он якобы главный, лучше знает и поэтому для него допустима критика, даже очень резкая. Через это транслируется риторика не толерантной, а якобы искренней коммуникации: родители критичны к детям, врачи — к своим пациентам и так далее. И если сегодня мы сталкиваемся с относительно новыми для белорусов явлениями, отношение к ним очень часто отчетливо негативное, потому что помимо традиционных категорий, через которые мы думаем о мире, у нас нет возможностей по-другому что-то осознать. Например, вегетарианство многие рассматривают чуть ли не как психическое заболевание.
— В таком случае, что мы имеем в виду под политкорректностью? Она остается на уровне внешних отношений либо включает в себя также толерантность в осознании?
— Это комплексная практика, и касается она не только речи. Ведь какая идеология стоит за политкорректностью на Западе? То, как человек думает, проявляется в языке. Соответственно, если человек презрительно высказывается в сторону кого-то, он не может по-другому к нему относиться в реальности. Если мы хотим что-то изменить, изменять нужно тоже на уровне мозгов, а значит, нужно хотя бы на видимой части отношений предлагать соответствующие языковые подходы к действительности, которые бы не имели негативной и оскорбительной окрашенности. И через изменения в языке изменять реальность.
— Сам процесс подбирания более вежливого слова в отношении тех же людей с ограниченными возможностями — это уже акцентирование внимания на определенных различиях этого человека. А если ты акцентируешь внимание на определенных различиях, ты уже будто принимаешь человека не за равного себе.
— Различия можно воспринимать по-разному. Мы с вами тоже отличные, но это не мешает нам общаться, а иногда даже помогает. Если вы разговариваете с другим человеком, и его состояние не является поводом, чтобы подчеркнуть его как факт неравенства — я что-то могу, а ты не можешь, — тогда подбор соответствующего слова будет просто способом более нежной коммуникации. Тем более вы будете к своему собеседнику обращаться по имени, а не как к «человеку с ограниченными возможностями».
— Вы можете вспомнить шаблоны лексических единиц, с которыми у нас есть проблемы?
— Конфликт в Украине родил слова типа «ватник» и «вышиватник». В сторону детей, как оценку патриархальной культуры, можно услышать прозвища «сопляк» или что-то вроде этого. «Дураки, неумехи и идиоты» — это формы начальственной критики. Даже знаменитый так называемый декрет о тунеядцах, возможно, вызвал общественное возмущение наиболее через это неформальное название. Люди, которые потеряли или не могут найти работу не по своей воле, не чувствуют себя тунеядцами, в смысле ленивыми или теми, кто висит на шее у общества, поэтому считают это для себя оскорблением. Возможно, если бы этот декрет в обществе называли в другой формулировке, такого большого резонанса он бы не получил.
— Выходит, если у нас нет яркой дискуссии вокруг темы политкорректности, значит, и с толерантностью у нас не все хорошо?
— Да, это большой миф, что белорусы — толерантные. После распада Советского Союза мы сделали его чуть ли не национальным брендом, но наша толерантность отчасти базируется на стереотипе, что белорусы — спокойный и рассудительный народ, который после долгих веков терпимости готов принимать любые формы жизни. На самом деле у белорусов царят консервативно-традиционные представления, препятствующие принимать отличающиеся ненормированные формы мышления или поведения. Это чувствуется, когда мы оскорбительно отзываемся о людях, которые не соответствуют нашим стереотипам. Другое дело, что в качестве общественной проблемы это пока не воспринимается, так как проблема должна быть сформулирована самим обществом или, по крайней мере, общественными организациями. Показательна ситуация с гей-парадами, которые имели место в Минске в прошлые годы: интересно, что многие политики из противоборствующих лагерей одинаково отрицательно отнеслись к этой идее и высказывали свою позицию публично. Поэтому отношение к этой проблеме нельзя объяснить чисто идеологическими причинами, например.
— Какие социальные круги больше всех «страдают» в белорусском обществе?
— Ситуация в Беларуси приблизительно соответствует общей мировой: безусловно, это люди нетрадиционной сексуальной ориентации или люди с признаками физического увечья или, как политкорректно сейчас говорят на Западе, люди с ограниченными возможностями. Это в том числе и женщины, которые страдают от домашнего насилия и просто унизительно-опекунских прозвищ, так как белорусское общество на сегодняшний день достаточно патриархальное. Например, если кто-то называет свою женщину бабой, мы понимаем, что это уже не дань традиции, а унизительное слово, которое показывает, что по патриархальной логике мы не всегда готовы не снисходительно относиться к своим партнершам или женам, к их умственным способностям или социальному статусу.
— А что по поводу отношения к иностранцам либо разделения по религиозному признаку?
— Здесь я могу опираться почти что только на собственные впечатления, но что касается иностранцев, ситуация во многом ненормированная. С одной стороны, проявляются патриархально-консервативные настроения белорусов: иностранцы, которые внешне отличаются от нас, вызывают повышенный интерес и настороженность. Для современных поколений это, по-видимому, началось с «детей олимпиады» — времен, когда жители африканских стран были частыми гостями в Советском Союзе, и продолжается до настоящего времени в форме скрытой ксенофобии. Традиционно подозрительное отношение к жителям азиатских стран. Мне известен случай, когда люди едва не начали принимать какие-то меры, когда узнали, что в их доме арендовал квартиру сириец. Я не говорю, что это общая ситуация, но точно мы не готовы напрямую принимать тех же мигрантов. Даже украинских переселенцев, хотя они к нам наиболее близки, отношение достаточно амбивалентное на уровне массовых стереотипов, мол, они хитрые, ленивые, любят подсидеть белоруса и так далее. С религией у нас немного проще, хотя мои коллеги, которые занимаются социологическими исследованиями, встречаются с тем, что существуют иногда не конфликты, но достаточно напряженные отношения между православными и католиками, православными и униатами, православными и протестантами. Правда, на фоне других стран у нас в этом плане спокойно.
— Как пример неполиткорректности можно вспомнить слово «жид»... Как мы относимся к евреям?
— Это слово в последнее время стало предметом общественной полемики, причем не из ксенофобских позиций, а с позиций литературной нормы, так как часть белорусскоязычной публики использует слово «жид» как традиционное, которое не имеет оскорбительного характера, а часть испытывает влияние русского языка, где это слово стало однозначно диффамационным эпитетом. Естественно, с точки зрения политкорректности, лучше в таком случае пользоваться таким определением, которое не вызывает возмущения у отдельных представителей этой нации, несмотря на все возможные резоны.
— Мне пришло в голову, что в нашем обществе есть уникальные субъекты, если можно так сказать, политкорректности: русскоязычные и белорусскоязычные.
— Это, наверное, очень драматично, что языковой вопрос у нас поныне политизирован. Сегодня можно встретить как со стороны сознательно русскоязычного оскорбительные высказывания в сторону белорусскоязычного, так и наоборот. Конечно, это тоже не плюс к нашей толерантности. Но постепенно, мне кажется, тенденция меняется, и количество людей, которые, если и не используют два языка подряд, то хотя бы толерантно относятся к другому, увеличивается. На всех уровнях — от чиновников до специалистов различных профессий, даже в частном общении. Радикального неприятия, как в начале 1990-х, когда противостояли «бывшие советские люди» и «новые белорусские националисты», больше нет, хотя символические остатки бывших «войн» еще остаются и локальные «драки» пока, к сожалению, ведутся.
— По сравнению с Европой, где на волне кризиса с беженцами люди начали выступать против переселенцев, мы, наверное, выглядим хорошо.
— Через Беларусь также проходят миграционные пути, и недавняя ситуация с чеченцами, вынужденными были долгое время жить на вокзале в Бресте, — только одна из вершин айсберга. К тем, кого белорусы, как и наши соседи с Востока, называют «черными», отношение разное. Когда дело касается конкуренции в работе, естественно, белорусы высказываются менее толерантно. А обычно местные жители часто повторяют общую риторику по поводу угрозы со стороны людей неславянской внешности с их опасной религией.
— Если отсутствие политкорректности считать проблемой, то проблему надо решать и начинать, наверное, стоит не с внешних отношений, не с лексики, а с сознания.
— На самом деле нет внешнего или внутреннего, так наши сознание и язык тесно соединены. Если мы хотим что-то изменить, нужно делать это на обоих уровнях. Если на западе политкорректность сознательно продвигается через все общественные институты, человек на всех уровнях коммуникации привыкает к не агрессивному, а хотя бы нейтральному произнесению. Если он вместо «калека» начинает говорить «человек с ограниченными возможностями», он меняет свое отношение и на уровне мыслей.
— Вы же говорили, что для белоруса это нормально: публично высказываться одним образом, а дома — другим.
— У белоруса есть культура вежливости, которая призывает к нейтральному тону в коммуникации и требует, чтобы некоторые слова, например «инвалид», вы не говорили в лицо. Зато за спиной могли бы себе это легко позволить. А культура политкорректности не боится произносить эти вещи публично, но пытается давать им другие имена, которые бы не позволяли разгореться презрительному отношению к человеку. Через это она учит людей не бояться говорить на неудобные темы, основная же проблема белорусов в том, что мы боимся больных вопросов и деликатных тем, мы их умалчивают. Все же, например, нетрадиционной ориентации для нас якобы не существует. Существует исключительно как досадная патология, которую нельзя простить другому человеку, и поэтому мы либо молчим, либо оскорбляем.
— И последствия этого...
— Во-первых, двойная мораль, если ты думаешь одно, а говоришь другое. Во-вторых, каждая проблема рано или поздно выходит наружу, вопрос только, в каких формах. Чем больше мы в себе консервируем припрятанные проблемы, тем, возможно, большим эхом они нам откликнутся в будущем. Это потом может стать причиной куда большего общественного спора и более значительного общественного противостояния, чем это происходит в западных странах сейчас.
Беседовала Ирена КОТЕЛОВИЧ
Совместные проекты ядерных технологий.
В повестке дня — утверждение концепции нацбезопасности и военной доктрины.
