Благодаря Валентину Елизарьеву белорусский балет стал одним из лучших в Советском Союзе, а потом обрел и мировую известность. Красноречивое свидетельство этому — присуждение Елизарьеву в 1996 году премии Международной ассоциации деятелей хореографии «Бенуа-де ля данс» как лучшему хореографу мира (за постановку балета «Страсти» Мдивани).
Творчество знаменитого хореографа современности по заслугам оценено и на государственном уровне. Валентин Елизарьев — кавалер ордена Франциска Скорины, ордена Дружбы народов, ордена Отечества второй и третьей степени. Он — лауреат Государственной премии Республики Беларусь и премии Союзного государства.
Но есть и обратная сторона невероятной популярности Елизарьева-хореографа. Зависть. Недоброжелательность. Скептицизм. К сожалению, все эти кривотолки привели однажды к невероятному: знаменитого хореографа на целых девять лет отлучили от родного театра. От театра, но не от любимого балета.
В конце концов справедливость восторжествовала. И осенью 2017 года Елизарьев триумфально вернулся в Большой театр. Триумфально, ведь за неполные два года поставил в новой редакции пять своих шедевральных спектаклей. А на недавней Национальной театральной премии получил еще одну награду — «За многолетнее служение сцене».
— Валентин Николаевич, вы как-то высказали довольно парадоксальное мнение о том, что балет — это искусство мысли.
— А в чем парадокс?
— Ну, хотя бы в том, что это искусство без слов.
— Вы знаете, балет, наверное, тем и прекрасен, что он может одним или несколькими жестами передать мысль, на которую словами понадобилась бы целая страница. Могу назвать только одно условие-ограничение: балет невозможно создавать с холодным сердцем.
— Другими словами — не быть ремесленником.
— Вы знаете, я к этому определению отношусь очень уважительно. Если это ремесленник высокого уровня. В балете, особенно у исполнителей, успех на пятьдесят процентов зависит от природы и на пятьдесят процентов — от образования. Ремесло должно быть получено из очень хороших педагогических рук. Настоящий педагог не ломает человеческое тело, а как бы формирует его заново, оттачивает, совершенствует его пластику.
— Вы упомянули важность хорошей педагогической школы. Сложилась ли такая школа у нас в стране?
— Да, еще в давние времена сюда, на территорию Великого Княжества Литовского, приглашались лучшие французские, итальянские педагоги, работавшие с местными балетными школами. А в XVIII веке таких школ было немало. Достаточно назвать Гродненский театр Тизенгауза, Несвижский театр Радзивиллов, Слонимский театр Огинского, Ружанский театр Сапегов, Слуцкую и Шкловскую балетные труппы и другие.
Лучшие ученики из этих школ были отобраны русским балетом в Москве, Санкт-Петербурге, а также в Варшаве. Так, например, крепостная балетная труппа из Шклова придворного театра Семена Зорича была передана дирекции Санкт-Петербургских императорских театров и вывезена в столицу Российской империи. А «Общество танцовщиков Его Королевского Величества» в Варшаве сформировано из выпускников балетных школ Гродно и Слонима. Много талантливых белорусских танцовщиков было передано Михалом Казимиром Огинским польскому королю Станиславу Августу Понятовскому в вечное владение.
В результате такого щедрого донорства в белорусском балете, расцвет которого приходится на XVIII век, в последующие годы ничего значимого не происходило. Все было сконцентрировано в трех столицах — Москве, Санкт-Петербурге, Варшаве.
Новый подъем в развитии белорусского балета наметился в начале двадцатых годов прошлого века. Именно тогда при Первом Белорусском государственном театре была сформирована профессиональная балетная труппа. Занятия строились на основе методики замечательного русского педагога Агриппины Вагановой. Таким образом, в ХХ веке настоящая методика классического балета в Беларусь пришла уже не с Запада, а из России.
Бурное развитие белорусская хореография получила после Великой Отечественной войны. Многое происходило уже и на моих глазах. Приняв творческую эстафету от моих предшественников — Константина Алексютовича, Константина Муллера, Отара Дадышкилиани, я поставил перед собой задачу не только не упустить высоко поднятую планку, но и по возможности поднять ее еще выше.
— Говорят, режиссеру-постановщику необходимо быть в каком-то смысле диктатором. А как складываются отношения с коллективом у вас?
— Диктатура должна быть, но диктатура таланта. Два года назад я принял, как бы это сказать мягче, неправильно сформированные труппы. Вот сейчас я пытаюсь навести там порядок. Дать дорогу молодым, талантливым кадрам. Это — большая и сложная работа.
Никто не заинтересован делать белорусский репертуар, кроме нас самих. Хочу, чтобы у нас была своя школа и режиссерская, и хореографическая, поэтому так много сейчас ввожу молодежи.
Какие у меня отношения в коллективе? Самые уважительные. Особенно к девушкам, женщинам. Никогда в своей жизни я не позволил себе сказать грубое, плохое слово в адрес артистов. Могу сказать обидную правду о работе. Но обязательно в мягкой, интеллигентной форме. И то стараюсь делать это наедине. А вот хвалю всегда публично. Ведь у творческих людей повышенная ранимость. Поэтому, несмотря ни на что, обиды иногда бывают. Но мы их преодолеваем в процессе работы.
— После того как вы блестяще закончили Ленинградскую консерваторию, наверное, у вас были многообещающие приглашения. А как оказались в Минске?
— Действительно, такие приглашения были. Одно из них — в Софийский театр оперы и балета. У меня жена болгарка, и, разумеется, она агитировала меня поехать работать на ее родину. Но этому не суждено было сбыться. Меня вызвали в Министерство культуры СССР и строго сказали: «На вас поступила заявка из Минска, главным балетмейстером в Большой театр оперы и балета. Настоятельно вам советуем подумать над этим».
Белорусский театр в то время был как раз на гастролях в Киеве. Я поехал туда присмотреться. Балетная труппа у меня особого восторга не вызывала. Но когда чуть позже я побывал в Минске, увидел сцену Большого — раз и навсегда в нее влюбился. Работать на такой шикарной сцене — мечта любого хореографа. И я дал согласие.
— Послушайте, в двадцать шесть лет — и сразу на такую ответственную должность. Не страшновато было?
— Конечно, страшновато. Но меня очень тепло приняли в Минске. Министр культуры Беларуси Юрий Михайлович Михневич (а это он был инициатором моего приглашения) дал мне карт-бланш в творчестве. Посчастливилось и с руководством театра. Его директор Николай Пантелеймонович Шевчук, человек не случайный в искусстве, первое время постоянно помогал мне и словом, и делом.
— А как встретила труппа?
— Сначала настороженно. Смотрели снисходительно. И это понятно: пришел какой-то мальчишка, мало кому известный хореограф, и будет наводить здесь порядки. А передо мной были уже успешные мастера, народные и заслуженные артисты.
К счастью, у меня был какой-никакой опыт работы с исполнителями, кроме того, я достаточно рано испытал в себе лидерские качества. А потом я сделал безошибочный шаг: присоединил к работе над своим первым спектаклем наиболее способную молодежь. А надо сказать, что тогда в театре действительно работало много талантливых танцовщиков: Людмила Бржозовская, Юрий Троян, Виктор Саркисьян, Владимир Иванов, Сергей Пестехин и другие. У них был стимул расти, и на репетициях они работали с полной отдачей.
Когда премьера спектакля (а это была «Кармен-сюита») прошла с успехом, все остальные посмотрели на нас, и прежде всего на меня, уже с удивлением и интересом, а возможно, даже с какой-то долей зависти. И тоже потянулись ко мне.
— Семнадцать лет, с 1992 по 2009-й, вы были директором и художественным руководителем Национального театра балета Беларуси. Все ли из задуманного за это время удалось реализовать?
— Не все. Жизнь, как всегда, вносит в наши планы свои коррективы. Но многое все же было сделано. Удалось не только удержать количественный состав труппы, но и улучшить ее качество. Что, в свою очередь, сказалось на повышении художественного уровня наших спектаклей. В это непростое время они всегда шли с аншлагами. Кроме того, мы много гастролировали. А это дополнительный и достаточно весомый доход. Один наш спектакль за границей стоит в разы больше, чем здесь.
Возможно, определенные потери я имел только в личном плане. Отдавая много времени административно-организационной работе, я меньше внимания уделял собственному творчеству. Хотя как сказать. Три года мы с композитором Андреем Мдивани очень искренне работали над исторической постановкой «Страсти», создавая ее абсолютно с нуля. В 1998 году состоялась премьера балета «Жар-птица» на музыку Стравинского. В 2001 году в моей постановке вышел балет Чайковского «Спящая красавица».
В эти же годы осуществил новые редакции существующих балетов «Весна священная» Стравинского, «Сотворение мира» Петрова, «Легенда об Уленшпигеле» Глебова. Несколько спектаклей были поставлены за рубежом: «Дон Кихот» Минкуса в Стамбуле, «Спартак» Хачатуряна в Анкаре, «Эсмеральда» Пуни в Токио. Так что и в плане творчества будто грех жаловаться.
— Гром грянул неожиданно. В 2006 году театр оперы и балета закрыли на капитальный ремонт…
— Да, неприятности, которые вскоре последовали за этим, были для меня совершенно неожиданными. Три года, пока шел ремонт, я тянул балет, не имея собственной сцены, без репетиционной базы. Во Дворец Республики, куда временно устроили, нас пускали только в день спектакля. Теперь я даже удивляюсь, как мы выжили…
При этом я старался вникать в некоторые, наиболее существенные, проблемы ремонта. Так, например, я добился, чтобы у сцены появился наклон, который позволит улучшить зрелищность спектаклей. Кстати, такой наклон имеют сцены всех главных театров мира.
В отстаивании своих требований приходилось вести достаточно резкие диалоги в Министерстве культуры. И, возможно, такая моя настойчивость кому-то в министерстве не понравилась. Поэтому, когда ремонт закончился, мне предложили всего лишь должность главного балетмейстера, хотя была обещана должность директора — художественного руководителя всего театра. То есть хотели меня вернуть к тому, с чего я начинал тридцать пять лет назад. Но последней каплей, переполнившей чашу моего терпения, было решение министерства назначить исполняющим обязанности директора театра человека, который ничем себя не проявил в искусстве. И я написал заявление на увольнение.
— Валентин Николаевич, а возможно, вы зря погорячились, может, надо было самому пойти к начальству, поговорить, объясниться?
— То есть пойти на компромисс с самим собой? Нет, мне честь никогда не позволил бы это сделать. Конечно, такое решение далось мне нелегко: пойти с труппы, с которой связана вся моя творческая деятельность, порвать с театром, которому был предан и считал своим родным домом, — драматический момент в моей жизни. Но я не мог сделать иначе и не жалею об этом решении. Жаль только многих нереализованных творческих планов. Кстати, я ушел из театра, но не из балета. Все эти девять лет я был востребован как хореограф, как балетмейстер. Преподавал на кафедре хореографии в нашей Академии музыки, где, кстати, остаюсь профессором и сегодня.
— Находясь вне родного театра, вы, полагаю, все же следили за происходящим в его стенах?
— Безусловно. Старался бывать на всех премьерах — балетных и оперных. Но только по билетам. С 2009 года я ни разу не зашел в театр со служебного входа. Просто меня туда никто не приглашал, как будто я перестал существовать.
— Настал 2017 год. Приближался ваш 70-летний юбилей. И вдруг предложение провести ваш творческий вечер…
— Это была инициатива Министерства культуры. В нем сменилось руководство, и, очевидно, изменилось отношение ко мне. Хотя дирекция театра до последнего сопротивлялась. Но, в конце концов, вынуждена была уступить. Мне даже дали не один вечер, а два. Причем я настоял, чтобы эти вечера прошли на родной сцене, в театре оперы и балета.
Так и получилось. 31 октября я показал публике обновленный «Спартак», а 2 ноября состоялся большой гала-концерт звезд белорусского и мирового балета.
— После этих триумфальных торжеств вам наконец предложили вернуться в театр… и как вас встретили в труппе?
— Встретили очень хорошо. Доброжелательно. Все соскучились по настоящей творческой работе. Высказали пожелание поскорее навести порядок в репертуарной
политике. Чем я, собственно, сразу же и занялся.
С момента возвращения я поставил уже в обновленной редакции пять спектаклей. Это — «Спартак», «Щелкунчик», «Сотворение мира», «Кармен-сюита» и «Ромео и Джульетта». И мне приятно, что они востребованы, собирают полные залы.
Беседу вел Зиновий ПРИГОДИЧ
Совместные проекты ядерных технологий.
В повестке дня — утверждение концепции нацбезопасности и военной доктрины.
