Прима-балерина Большого театра Ирина Еромкина: «Желание создавать мне дарят дети»

Эта балерина разбивает вдребезги все стереотипы. У нее —такой изящной, хрупкой, полетной — невероятно сильный характер. Она — мама троих детей, но для нее никогда не стояла дилемма: семья или профессия. Даже если ее поставят перед таким выбором, она, ни минуты не колеблясь, выберет детей. И как хорошо, что ей не приходится делать таких решительных шагов!

Практически каждый вечер она сияет на сцене, снова и снова покоряет своим талантом зрителей. сегодня гостья «Алесі» — прима-балерина Большого театра Беларуси Ирина Еромкина.

— На сцене вы олицетворяете самые разные образы, партии, характеры ... Что дарит вам вдохновение?

— После некоторых спектаклей кажется, что тебе уже ничего не хочется, потому что ты полностью выложился на сцене, вывернул себя наизнанку. Но я знаю, что за пределами театра меня ждет другая жизнь. Так, желание создавать дарят книги и музыка. Но самые главные мои вдохновители — мои дети! Когда мы вместе, мы с девчонками разговариваем, занимаемся домашними делами, играем, радуемся, смеемся — и эта атмосфера детской наивности и безмерной любви меня невероятно наполняет. И я готова создавать дальше!

— Хотели бы, чтобы дочери продолжили династию артистов балета?

— Сейчас наблюдаю за своими дочерьми, смотрю, как они развиваются, в чем каждая проявляет свою индивидуальность, характер и иногда думаю: не нужен им этот балет... Хотя все данные у девочек в наличии и обе в один голос заявляют, что обязательно будут балеринами. Одна носок тянет, за ней — другая, и обе кричат: «Мама, посмотри, как мы ножку подняли!» А я думаю: нужно ли им это?

— Почему?

— Наверное, я опасаюсь, чтобы в их голове не засел стереотип о модельной внешности, которая теперь навязывает общество. С детьми об их физической форме нужно говорить очень аккуратно, чтобы не травмировать их психику и не сформировать неправильные понятия. В хореографическом училище я была пухленькая. «Потому что с Пуховичей», — шутила учительница. Хотя сейчас смотрю на свои фотографии — худенькая девочка. Но я слишком ответственно отнеслась к своей внешности, постоянно следила за фигурой и считала калории. Был случай, когда мужчина передо мной нес картонную коробку, а я искала, где на ней написано калорийность продукции, но это оказалось коробка... из-под телевизора.

Не хотелось бы, чтобы через это проходили мои дети. Теперь у меня осталась привычка есть мало. У нас в семье нет запрета на булки или макароны. Но дочери знают, что в мучным много калорий, а если не хочешь есть, то запихивать в себя еду не стоит. Возможно, это будет им только плюсом в дальнейшей жизни. Сын Максим был в детстве достаточно грузным ребенком, теперь он вытянулся, у него красивые балетные ноги. Даже шучу иногда, может, зря не отдала тебя в балет? (Улыбается.) А дочерям говорю: «Пока занимайтесь всем, что нравится, а там посмотрим ...»

— Вы не раз говорили, что, когда у вас появился первенец Максим, думали, что будете отдавать себя всю сыну, а не профессии ...

— Но есть судьбоносные вещи, от которых не убежишь. Балет стал важной частью моей жизни именно когда появился сын. И начался мой творческий взлет, карьерный рост, главные партии. Помню, одной из первых серьезных ролей стала Маша в «Щелкунчике» Петра Чайковского. В самом начале спектакля она бежит навстречу своему дяде с лицом, которое сверкает от радости, от предвкушения волшебства, чуда. Для того чтобы настроить себя эмоционально, всегда перед этой сценой представляла, что в зрительном зале сидит мой сын и смотрит на меня. И тогда у меня появлялась та самая улыбка, которая была так необходима для образа Маши ... Максим — мой помощник во всем. Сейчас сын получает профессию инженера в БГАТУ. Иногда смотрю на 19-летнего серьезного Максима и вспоминаю, как качала его на руках. Сейчас на руках он носит меня ...

— В начале этого года вы получили звание народной артистки Беларуси. Что для вас значит эта награда?

— Любую награду воспринимаю как благодарность за нашу работу. Безусловно, радостно, что отметили, надеюсь, что заслуженно. Любое звание — это движение вперед, творческий рост, своеобразный стимул и источник вдохновения. А народный артист — настолько высокое признание, что к нему можно относиться исключительно с уважением. И если за меня искренне радуются — очень приятно. Наша профессия требует невероятных физических сил, концентрации внимания, эмоциональной отдачи. Артисты балета не выходят на сцену с мыслью о деньгах за выступление — выходят ради творчества, в которое я всегда вкладываю душу.

— Существуют ли сейчас спектакли, в которых вы можете расплакаться прямо на сцене?

 — В нашем репертуаре остались два спектакля, в которых не могу сдержать слез. Первый  — балет «Страсти (Рогнеда)». Когда перед глазами прутьями бьют ребенка — ком к горлу подступает каждый раз и просто градом текут слезы. Ничего не могу с собой поделать ... И самая первая сцена балета «Анюта» очень тяжелая для меня — та, в которой хоронят маму героини. Мне кажется, это катастрофа всей жизни!

В балете «Ромео и Джульетта» уже не плачу, вхожу в образ буквально за несколько секунд, как по щелчку, осознаю всю трагедию происходящего... Но партия Джульетты невероятно сложная: в ней собрано практически все. Как и в образе Кармен в балете Бизе — Щедрина, в котором все крайние эмоции живут в едином акте. Эти 50 минут кажутся полноценным трехактным спектаклем! Постановка Валентина Елизарьева опустошает тебя полностью. Именно главная женская партия в «Кармен-сюите» стоит всех премий и наград. Но и о «Анастасии» не могу не сказать. Юрий Троян «нарисовал» здесь совсем другую женщину — мать, жену, защитника города. И сила этого образа невероятная!

— Работается ли с Елизарьевым по-другому сегодня, когда прошло определенное количество лет?

— В молодости я очень боялась Елизарьева — сомнение в его взгляде вызвало во мне панику. Начинался мандраж, который не могла победить. Сейчас с Валентином Николаевичем работается совсем по-другому: через столько лет узнала его с другой стороны. На последних репетициях «Ромео и Джульетты» я чувствовала его поддержку, которая вселяла в меня абсолютную уверенность. Не боялась замечаний, спокойно их принимала — и работа была невероятно плодотворной.

Когда у артиста балета нет сценического опыта, существует какая-то застенчивость то выразить особенно эмоционально, боишься ошибиться, переживаешь, что чувства, которые тебя захлестывают, могут неправильно принять, что с тебя могут посмеяться. В молодости у меня бывало такое.

Но теперь я могу выражать эмоции настолько сильно, насколько я это чувствую. Даже если ошибаюсь — этого не боюсь, спокойно принимаю критику, что-то меняю и даю результат.

Было приятно, что Елизарьеву понравилось, как я станцевала его Джульетту: что делаю, как танцую, что чувствую и как выражаю эмоции. Ранее к безмерному уважению к Елизарьеву добавлялся страх. Сейчас это любовь — любоь к Мастеру, который масштабно и неординарно мыслит, развивает балет и благодаря которому рождаются эти шедевры.

— После 20 лет работы артист балета может уходить на пенсию. Но и здесь вы хотите разбить стереотипы. В этом году вам исполнилось 40 лет, но вы — ведущая балерина театра.

— Паспортный возраст для балета не всегда показателен. Для меня пенсия в 38 лет — это стереотип вроде таких, что балерина, чтобы быть успешной, ничего не ест и не рожает детей. И в прошлые века, и сейчас были и есть артисты, которым удалось сохранить себя для сцены — они выходили танцевать ведущие партии и после 40 лет. Марго Фонтейн, Алессандро Ферри, Майя Плисецкая ... Посмотрите на Нину Ананиашвили. Ей далеко за 50, а она не просто выходит на сцену в том или ином балете, она танцует очень сложные спектакли, такие как «Лебединое озеро» и «Щелкунчик». И пока я чувствую, что достойно выхожу на сцену, я хотела бы продолжать это делать ...

Елена БАЛАБАНОВИЧ

Фото Анжелики ГРАКОВИЧ

Печатается в журнале «Алеся»