​Реле взаимности

Её в мире искусства знают все. Побаиваются её острого языка. Но это понятно: чего же ещё ждать от человека, которому цветы дарил сам Михаил Жванецкий и у которого в Одессе жила тётя Хиля?

Вообще Ларису Финкельштейн можно считать человеком мира. Одесситка по ощущению, она родилась в Йошкар-Оле, жила с родителями то в Одессе, то в Изюме, то в Алма-Ате, где, кстати, закончила первый курс исторического факультета Казахского университета. Потом перевелась в Белорусский государственный университет, успешно изучила специальность «История белорусского искусства».

Коротко сказать о её трудовом пути сложно: 20 лет служения художественному творчеству во Дворце искусств, доцент кафедры искусствоведения Института Современных Знаний имени А. М. Широкова, преподаватель авторского спецкурса в Лицее БГУ, ведущий искусствовед ряда проектов в БГУИР, доцент кафедры культурологии факультета международных отношений БГУ. А также — радиоведущая, рецензент, писатель, галерист, основатель первой в Беларуси авторской некоммерческой концептуальной галереи «Брама», член белорусских Союзов художников, Союза дизайнеров, Союза литературно-художественных критиков, член Международной ассоциации искусствоведов АИС. А ещё куратор выставок, организатор пленэров. На всех крупных вернисажах в Беларуси её приглашают к микрофону: так, как Лариса Давидовна, никто не представит творца — тонко, точно, филигранно. И честно.

Наша встреча с Ларисой Финкельштейн состоялась после её очередной выставки в Бресте. Идея проекта родилась в 2019 году после празднования 1000-летия города и «I пленэра на колёсах» под девизом «Впереди — Париж, за окном — Европа». Мир знает художников, уроженцев Беларуси, которые стали ведущими творцами знаменитой Парижской школы XX века: Хаима Сутина, Марка Шагала, Льва Бакста, Шрагу Царфина, Надю Ходасевич-Леже, Осипа Цадкина и др. Ларисе Давидовне пришла идея связать французский Вʀest и белорусский Брест новыми нитями, познакомить французов с современными художниками города над Бугом. Выставка двенадцати наших авторов совместно с выставкой «Белорусская Парижская школа. Прикосновение» скоро отправится во Францию...

Если попробовать определить характер нашей героини, то я бы сказала так: неуёмная энергия. Её ежедневник расписан по минутам, ей многое нужно успеть, увидеть, объяснить и, несмотря на множество проблем со здоровьем, она многое успевает (это с инвалидным удостоверением!). Для мобильности в 50 лет она сдала на права, теперь на своём крохотном автомобильчике вписывается в любые малые пространства. Она общается в прекрасной интеллектуальной среде. У неё масса планов и идей. И находятся силы организовывать, убеждать и — бесконечно просвещать. Именно благодаря Ларисе Давидовне появилось такое понятие, как «философская керамика». А как многозначительны названия организованных ею выставок: «В “Браме” только женщины», «Четыре стороны цвета», «Метафоры и метаморфозы», «Игры с дождём»… Наверняка многие помнят её нашумевший «Умный металл» в Национальной библиотеке — 200 объектов, 70 авторов, от студентов до мэтров. «Металл многолик: он гибок и силён, как атлет, хрупок и беззащитен, как древний старичок, нежен, как дитя, ажурен и воздушен, как кружево…» — каждое слово детализировано, объёмно и визуально отчётливо.

Лариса Финкельштейн была поздним ребёнком в семье. Родители собирали ей деньги на учёбу, на мамину пенсию она делала первые выставки. Ей часто люди шли навстречу, помогая безвозмездно. Возможно, поэтому у неё нет ни грамма меркантильности: деньги для неё мало что значат. А мама — один из главных синонимов счастья.

Откровения накануне юбилея

1. Спешу сказать, что мне 70, чтобы не подумали, что 90! Хотя мне вообще кажется, что я живу вечно. Моя мамочка говорила, что я хорошо сохранилась, потому что в 50 лет моё стремление познавать новое такое же, как у 5-летнего ребёнка. Мне и в 70 хочется везде быть, да порой ноги не пускают — теперь я не так мобильна, как прежде, на шпильках в 13 см.
2. Когда я возила туристов на Кавказ, там ела кинзу-брынзу-лаваш сутками, аджику намазывала на хлеб, как масло. У меня редкостное нахальство жить так, как мне хочется. Даже после сложнейших операций не могла отказать себе в удовольствиях… рецензировать: писала на больничной койке, обмотанная трубочками с дренажем, приводя врачей в отчаяние. Кстати, моими рецензиями пользуются уже не одно десятилетие, предлагают их издать. Это для меня очень важная часть жизни.
3. Трудно живётся? Однако вокруг столько полезного, живого, интересного. Если я это нахожу — радуюсь. Иногда мне говорят, что я очень занудно отбираю работы для проектов. Но потом даже сами авторы работ удивляются: где ты такое нашла? Нашла вот, у вас же… Хотя, если бы был всемирный конкурс зануд, я бы взяла на нём гран-при и все первые пять мест (мне кажется, занудство здесь — не что иное, как перфекционизм. — Прим. автора).
4. Моя радость может вместиться в 15 минут, но это будет результат занудного отбора и выбора в течение полутора лет. Когда я везу белорусских художников в Париж, то там для них нет ни Эйфелевой башни, ни кафешек на Монмартре, а есть ночные переезды, музеи, архитектура, природные красоты, за которые, приехав домой, мои спутники потом меня благодарят. Потому что это сильные впечатления, а посидеть в кафе и побеседовать можно и в Минске.
5. Для меня привычен такой стиль: набираюсь впечатлений, а потом переосмысливаю. Пусть докучает радикулит, но я всегда и везде хожу и смотрю: не по ресторанам, не чаи гоняю, а по музеям, театрам, концертам. Могу просто бродить по улицам (а теперь могу медленно ездить и смотреть из окна автомобиля) — и впитываю, набираюсь впечатлений и красот. А потом устраиваю выставки, о которых говорят и которые помнят. Место может быть любым, где смогу договориться: Национальная библиотека, Красный костёл или Московский Манеж, куда привезла много интересного из Беларуси.
6. Когда я лежу в больнице, то врачи грозятся перенести мою кровать в вестибюль, так много народу ко мне приходит. И всякий раз, когда меня сильно прищемит и я «умираю», понимаю, что очень хочу жить! У меня достаточно проблем со здоровьем, к сожалению… А вот душа моя всегда бодра, ей захандрить не позволяю.
7. Боготворимый мной педагог, профессор Лаврентий Семёнович Абецедарский называл меня «33 несчастья»: то меня обворуют в Харькове на вокзале, то мой приезд в Одессу совпадает с началом эпидемии холеры, то я поломаю ногу, упав в голодном обмороке… И профессор подарил мне свою книгу с надписью: «33-м несчастьям — 33 счастья!» Его пожелание сбылось! Моё счастье — это мои крёстные в профессии, мои учителя-искусствоведы Олег Сурский, Владимир Бойко, Ирина Назимова. Моё счастье — десятки успешных выставок. Я обожаю свою работу, и мне важно, что я могу и сегодня ею заниматься. Любовь — тоже счастье, конечно. Во мне есть встроенное реле взаимности: я всегда выбираю того, с кем у меня совпадает взаимность и невозможность быть друг без друга. В работе, в дружбе — тоже. У меня не было любви без взаимности. Это важно, когда совпадают интересы, когда можно ночью смотреть одни и те же программы по телевизору и обсуждать. Не обязательно соглашаться, но обсуждать! Вот такое реле взаимности…

В её жизни были, конечно, и зависть, и предательство, и так называемые «подставы». Но она всегда с маникюром, причёской, аккуратным макияжем — она очень хорошо к себе относится. Спит мало, встаёт с рассветом: ещё много не сделано, ещё много планов, и это не только выставки и пленэры, а, например, желание написать книгу обо всех прекрасных людях, с кем встречалась, с кем дружила. «Это тоже мои 33 счастья!» — Лариса Давидовна смотрит на меня живыми умными глазами цвета цикория, и я не сомневаюсь, что скоро получу эту книгу с автографом автора.

Тамара ВЯТСКАЯ

Фото из личного архива Л. Финкельштейн