Оксана Волкова: «Не имею права на сомнения»

Она всегда уверена в том, что делает. По крайней мере, так кажется, когда видишь ее на сцене. И это очень притягивает, по-человечески: голос оперной певицы — это инструмент для создания образа, в который люди должны поверить. Верят не только любители оперы в Беларуси. Солистка Национального академического Большого театра оперы и балета Беларуси Оксана Волкова востребована и поет в театрах разных стран мира. Она является приглашенной солисткой Большого театра России, ее меццо-сопрано звучит в спектаклях «Метрополитен-опера». Она шикарная Кармен для родной публики, но убедительна в этой роли и для китайского зрителя. У нее много работы, но это прекрасная возможность для открытий, встреч с друзьями. Недавно, к примеру, заслуженная артистка Республики Беларусь выступала в Минске в концерте «Дмитрий Хворостовский и друзья». Талантливая и работоспособная. Но еще и эффектная женщина. Сильная. Кажется, она может все. О том, что дано человеку, и что зависит от его собственных усилий, мы разговаривали с самой оперной певицей.

«В случайности я не верю»

— Еще во время учебы в Академии музыки вы начали работать в театре. Но чтобы в театр пригласили, нужно было приобрести определенную школу оперного пения.

— Я училась в Академии музыки у замечательной певицы Лидии Галушкиной. Именно она научила меня всему. Не только вокальной технике. Она была актрисой до мозга костей. И в личностном плане до сих пор она остается для меня человеком, которого некем заменить. Она занималась со мной, не глядя на часы, каждый день, бескорыстно и с огромным желанием помочь. Потом она же за руку привела меня в театр на прослушивание. Меня поддержали Александр Анисимов и Сергей Кортес, которые в то время возглавляли театр. И как-то очень быстро я стала вводиться в спектакли. Сначала в маленькие роли, потом в более крупные. Несколько лет были очень напряженными, я искала правильный звук, который полетит в зал, набиралась актерского опыта. Меня всегда окружали люди, готовые помочь и подсказать в любой момент. Потом были зарубежные гастроли, постепенно пришла уверенность в себе, в своих силах. В моем случае все происходило постепенно и в настоящей театральной атмосфере.

— У вас была школа международных конкурсов. Это помогло понять, что делает поющего человека артистом?

— Мне всегда нравилась конкурсная атмосфера. Я участвовала во всех конкурсах, которые проходили в Беларуси. Потом были зарубежные поездки. Я помню, как в Академии проводились свои отборы, чтобы выбрать того студента, который поедет на конкурс. Потому что не все могли оплатить себе дорогу и проживание, в том числе и я. Помню, что хотела отказаться от поездки, потому что в последний момент Академия не выделила деньги, а просить у родителей мне было неудобно. Тогда моя любимая Лидия Ивановна просто насильно всучила мне конверт и сказала: «Вот, бери, себе на похороны собирала». И я получила премию, стимул был высочайший.

А на конкурс Пласидо Доминго, известнейшую «Опералию», я летела с гастролей театра на Канарских островах. Со мной был шестимесячный грудной сын. Было очень трудно: конкуренция — огромная. Я не прошла во второй тур, но меня заметил Дмитрий Вдовин, который через полгода пригласил меня в Молодежную программу Большого театра России. Поэтому я убеждена: если ты прилагаешь усилия, то это обязательно где-то кем-то будет оценено. В случайности я не верю.

— С тех пор вы много стран уже повидали, в том числе выступали на престижнейших сценах мира. С каким чувством выходите на них?

— Я ничего такого особенного не чувствую. Я езжу выступать за границу уже более 15 лет. У нас открытое пространство. Мы можем спокойно выехать в Литву, Латвию. Даже в студенческие годы мы ездили в Китай на Дни культуры вместе с оркестром Академии музыки под руководством Михаила Козинца. И даже в детстве я много ездила с хором своей школы, например в Финляндию. Поэтому для меня ничего необычного в этом нет, никаких особых ощущений, кроме того, что я должна выступить — и это главное.

В роли Любки (спектакль «Седая легенда»).

«Я ни на что никогда не рассчитываю»

— Есть ли какие-то национальные особенности в театрах других стран, где вам приходилось петь?

— Каждая нация бережет свою культуру. Но менталитет, несомненно, накладывает свой отпечаток. Например, я пела Кармен в Китае и Аргентине. Темперамент людей разный. В Китае все работают по 12 часов в сутки. Дисциплина и работоспособность китайцев поражает. В Буэнос-Айросе все дышит аргентинским темпераментом, их любовью к музыке, ритму, танцу, женщине. В Америке очень четкая и правильная дисциплина, все продумано до мелочей, время работы, время отдыха.

— А где вам больше понравилось работать — в плане организации?

— По организации — в «Метрополитен-опера». Более продуманного расписания я нигде не видела. Отношения очень теплые, хорошие, дружеские, открытые. Мне там комфортно. Публика очень любит оперу. Люди готовы просидеть целый день, чтобы приобрести недорогие билеты: есть билеты по 20 долларов, но их нужно ждать весь день в очереди. Покупают и дорогие — там они зашкаливают по цене.

— У вас там свои поклонники появились?

— Надеюсь. После спектакля всегда стоят люди с программками и распечатанными фотографиями и ждут автограф и возможность сфотографироваться. У меня сложились теплые отношения с работниками театра, костюмерами, гримерами, педагогами и коучами, с людьми, работающими там постоянно. Конечно, и с солистами познакомилась, потом встречались где-то в России. Очень много русских певцов сейчас в Америке.

— Как влияет на вас, как на певицу, возможность петь с лучшими артистами мира? Анна Нетребко, Валерий Гергиев — это мировая музыкальная элита.

— Прекрасно, что у меня была возможность поработать с такими замечательными мастерами. Я прошла кастинг. Чтобы получить эту работу, я специально летала в Нью-Йорк на два дня, пела на прослушивании. Мне сказали найти Гергиева, пройти прослушивание и у него. Это тоже было непросто. Я не знаю, когда этот человек спит, когда кушает, когда живет чем-то еще, кроме музыки. Он все время в полетах, в репетициях. Два дня я прождала его после концертов, но он не смог меня послушать. У меня было ощущение, что я устала, больше не могу, а он в этот момент продолжает творить музыку. Мне пришлось ездить в Москву — не удалось его поймать. Потом поехала в Петербург, где, наконец, все сложилось. Потом меня захотела посмотреть режиссер. Я специально сделала видеоролик, нарезку отослала. Пришлось поработать. И снова я хочу подчеркнуть, что приложила для этого максимум усилий, это не было просто, ничего с неба не упало.

— Информация о кастингах открытая?

— Я работаю с агентами, которые организовывают мне эти прослушивания. На самом деле нужно только выделить время и быть в наилучшей форме. И понимать, что это требует и материальных затрат, и физических. Потому что нужна определенная тренировка организма для того, чтобы осуществить перелет «Минск—Москва—Нью-Йорк», на следующий день достойно спеть на прослушивании, а затем сесть в самолет и прилететь в Лондон. Это трудно. Конечно, в крупные театры с улицы не придешь на прослушивание. Нужна репутация, чтобы тебя туда пригласили.

— Как переживаете момент ожидания: взяли или не взяли?

— Спокойно. Я ни на что никогда не рассчитываю. У меня нет этого огромного желания, которое мешает держать голову холодной. Я спокойно выслушиваю приглашение, так же спокойно выслушиваю и отказы. Я понравилась — хорошо. Выясняю организационные моменты. Нет — значит, нет. У меня нет эмоций по этому поводу. Потому что в следующую минуту у меня в голове уже большое количество идей, которые нужно осуществить. Я никогда не сижу без работы.

— Есть ли у вас во время работы за границей возможность делать то, что вы хотите, или полностью подчинены задачам постановки?

— Разный бывает режим. В Италии, в Палермо, у меня было много свободного времени. Взяла клавир и выучила роль Марфы в опере «Хованщина», работа над которой мне предстояла по возвращению. Если режим серьезный, как в Китае, то тут бы просто доползти до отеля, выспаться и снова бежать. В «Метрополитен» я не пела крупных партий. 16 спектаклей спела — «Евгений Онегин» и «Риголетто». Роли у меня были не титульные, которым нужно отдаваться полностью. Но я была в Америке с маленьким сыном, поэтому свободное время уделяла ему.

 В Большом театре России.

«Дома я не звезда»

— Близкие относятся к вам как к звезде?

— Какая я звезда? Дома я не звезда. Я мама и жена. Мы даже мало разговариваем о работе, я дома не занимаюсь, не пою. Но дело в том, что я сама к себе так отношусь, мне не нужны какие-то особые условия. Я приучила себя работать в любом состоянии. Мне это не нужно: пить яйца, спать до обеда, сохранять особый режим. Да, есть режим. Он заключается в том, чтобы идти на спектакль отдохнувшей и на позитиве.

— Ваши дети ходят на ваши спектакли?

— Бывает, но очень редко. Им нравится быть за кулисами, чтобы смотреть, как все происходит. Дочь была на «Кармен». Надела костюм, ее в гримерном цеху накрасили, сделали прическу, она ходила красивая, спотыкалась, а потом спросила: «Мама, как ты это носишь?» А за сыном нужен глаз да глаз, он все время норовит куда-то выбежать или упасть. Я трачу очень много нервов, следя, чтобы они ничего не испортили. Пусть немного повзрослеют.

— Был ли момент в детстве, когда вы поняли, что будете петь?

— Нет, я просто пела. Но к опере пришла не сразу, постепенно. Не могу сказать, что в оперный театр ходила с детства. Помню, что пришла первый раз на «Мадам Баттерфляй», и это было для меня скучно, невыносимо. Думала: «Мама, чем ты думала, когда привела меня на эту оперу?»

— Ваши родители хотели вас видеть певицей?

— Нет, мои родители вообще не считали, что пение — это хорошая профессия. В моей семье никто не мог представить, что такое может случиться. Мама — учитель математики, папа — военный. Так получилось, что я самостоятельно поступила в консерваторию, без какой-либо поддержки. И что им оставалось? Учись, пожалуйста...

— Есть ли у них любимые ваши роли? Чтобы сказали: «Наконец-то мы поняли, ради чего все было».

— Мои родители — люди скромные, умные. Они никогда на меня не давили. И особых восторгов с их стороны я никогда не получала, и даже похвала была редкой. Мне мама всегда говорила: «Ты можешь больше...» Это всегда было так, еще со школы. Сейчас она тоже серьезно настроена: «Да, я чувствую, что у тебя рост произошел...»

«Постоянный тренинг»

— А вы сами чувствуете, что рост произошел? Вы чувствуете, как вы меняетесь?

— Ну конечно, годы-то идут. Никто не может остановить время.

— На каком языке для вас сложнее петь оперные партии?

— Мне кажется, что страшнее всего петь по-немецки. По-итальянски — фонетически просто. Я специально занималась итальянским языком. Кажется, что я все правильно делаю, но когда попадаешь к носителям языка, получается такая же ситуация, когда иностранец поет в «Евгении Онегине» — это все равно слышишь. Так же у нас. Наш язык жесткий, итальянский мягкий, поэтому получается не так, как нужно. Есть нюансы.

— Вы пели в опере «Седая легенда» Дмитрия Смольского на белорусском языке. Он подходит для оперы?

— Думаю, что подходит. Но если люди работают с либретто, то нужно учитывать специфику пения. Потому что у меня в этой роли было слишком много открытых гласных. Это не просто. Но вообще мне понравилось. Музыка красивая. Я считаю, что белорусские оперы должны идти по-белорусски, а иностранные — на языках оригинала... У нас еще недавно была традиция петь все по-русски. На самом деле, все оперы во всех театрах мира идут на тех языках, на которых написаны. Композиторская мысль связана с фонетикой языка. Французскую музыку очень легко петь по-французски, потому что там все фонетически обусловлено: композитор, когда пишет оперу, учитывает это.

«В жизни мы другие»

— Много ролей, где вы можете наиболее полно раскрыть свой голос?

— После консерватории мы все хотим крупных драматических ролей. Чтобы со слезой, со стоном — Азучена, Ульрика, Амнерис. А теперь я понимаю, что у меня еще все впереди. Пока есть возможность, нужно исполнять роли девочек...

— Есть ли какая-то партия, когда вы думаете, что это вы.

— Нет, таких ролей нет. В жизни мы совсем другие, и просто замечательно, что есть эта возможность примерить различные характеры, выплеснуть на сцене может быть свои скрытые качества и желания.

— Интересно, как одна и та же певица может петь наполненную страстями Кармен и чистую Ольгу.

— Взгляд на Ольгу тоже может быть разным. Мне приходилось в разных спектаклях играть разную Ольгу. Не всегда это была чистота, иногда циничная, равнодушная, не очень умная девушка. В разных режиссерских концепциях ее по-разному представляли. Есть задачи, которые диктует либретто, материал, музыка, взгляд режиссера.

— У нас в Беларуси есть возможность разных прочтений спектаклей или все же наш театр более традиционный?

— Да, наш театр традиционный, но мы работаем, прежде всего, для нашего зрителя. А он с традиционным взглядом на оперу. Неизвестно, как воспримутся такие современные трактовки, как в Европе или Америке. Нужно очень сильно любить оперу и быть перенасыщенным этим искусством, чтобы захотелось чего-то еще. У нас все же зритель пока не приучил себя к тому, что можно оперу смотреть и слушать в нетрадиционной редакции. Если ему предложить и особые прочтения, когда опера может быть переделана кардинально, то вообще его можно потерять.

— Но ведь зрителя можно и воспитывать?

— Когда я была в итальянском Палермо, меня там поразил театр. Во-первых, он невероятный, огромный. Во-вторых, меня попросили поучаствовать в спектакле для детей. Они делали сокращенную версию оперы «Джоконда» — на час. Взяли ведущего, который в шутливой, доходчивой форме рассказывал детям, о чем опера. Пока он рассказывал, главные герои появлялись и пели отрывки самой главной темы этой оперы. Для детей в опере поменяли конец — никто не умирал. Все было мило и приятно. Дети со всего города заполнили этот огромный театр, они все восприняли спектакль с энтузиазмом. У меня было красивое платье, детям я понравилась. Когда выходила из театра, они кричали: «Принцесса, привет!» Я понимаю, почему у них в опере такая публика — ее с детства готовят. Они делают вариант каждого взрослого спектакля для детей.

— У нас такое возможно?

— При желании все возможно. Но этим должен кто-то болеть по-настоящему. Этим кто-то должен заниматься. Но не только театр. Потому что наш театр несет огромную культурную нагрузку. Я думаю, по количеству спектаклей мы первые в стране.

 В роли Кармен.

«У каждого человека есть дом»

— Видимо, не только этим хорош наш театр?

— Я всегда говорю, что у нас очень хорошая труппа. Не каждый театр может похвастаться труппой, в составе которой такое количество сильных певцов. Большой театр Беларуси сам по себе прекрасный, после ремонта все очень удобно для работы, комфортно. У нас есть все необходимое: пошивочный цех, медицинский кабинет, кафе, прекрасные классы для занятий, хорошие инструменты. В год мы выпускаем несколько оперных и балетных премьер. Театры в Европе и Америке работают по другой системе. В сезон они играют какое-то количество спектаклей — и все. У нас такая система не приживется, потому что в Беларуси не так много туристов, чтобы можно было показать 8 спектаклей подряд одного названия — мы просто не соберем зал. Поэтому нам постоянно нужно что-то менять. Менять спектакли, артистов в них. Еще и концерты давать. Жить в таком режиме очень сложно, но интересно.

— Вы приучили себя к напряженному ритму?

— Мы же сами планируем свою жизнь. Я не могу сидеть без дела. У меня всегда есть планы, осуществить которые мне всегда что-то мешает. Но они есть, и это заставляет двигаться вперед.

— Кто вас наиболее впечатлил из известных артистов, с кем довелось познакомиться?

— Аня Нетребко.

— Что есть у Нетребко такого, что делает ее звездой?

— Большой талант. Она неимоверно одаренный человек и красивейшая женщина. При этом одна из самых позитивных людей, которых я встречала. Оперная звезда номер один и теплый, открытый человек. Прекрасное сочетание.

— Вы востребованы не только в Беларуси. Но все равно остаетесь артисткой нашего театра. Почему?

— Потому что я люблю свой театр. И свой дом. Это нормально, по-моему.

Вопросы задавала Лариса ТИМОШИК.