31 августа Анна Николаевна отметит свои столетие. Она удивляется, как это ей удалось дожить до таких уважаемых лет. Ведь даже трудно подсчитать, сколько раз за время войны смерть дышала ей в лицо. Она, тогда совсем еще юная девчонка, оказалась сильнее. «Мне не было времени думать о смерти, я спасала жизни», — говорит боевая медицинская сестра. И сердце замирает от ее военных воспоминаний. Никакие слова не способны передать весь ужас действительности, в которую попала тогда еще 18-летняя девушка.
Это отмечает, что Анна Кривоспицкая (до замужества Абрамович) окончила до войны школу на отлично — в ее аттестате за семь классов были одни пятерки по пятибалльной системе. Причем тут самолет? В их школе в деревне Антоновка Чаусского района в фойе висел большой стенд, где были изображены самолет, машина, телега и черепаха. Самолет символизировал отметку «отлично», а все остальные картинки, соответственно, — на балл ниже. К семилетки девочка успела закончить начальную польскую школу, которая была до войны в ее родной деревушке Лапени. В 11 лет она хорошо знала польский язык и могла с легкостью с него переводить. В 1945-м, когда работала в польской больнице, ей эти знания пригодились.
С детства остались теплые воспоминания об отце. Он, кстати, во время революции служил в Петрограде на «Авроре», а в Лапени вернулся в начале 20-х. скоро и невесту там подыскал — Марию, причем из состоятельной семьи. Сам был сирота, но покорил отца девушки тем, что был очень трудолюбив. И хотя дочерям в наследство земля не выдавалась, тесть выделил молодым небольшую полосочку, а к ней — коровку и лошадку.
— Урожай сначала был плохой, но отец всю зиму возил на эту полоску куриный помет, покупал у евреев на железнодорожной станции Хватовка, — рассказывает собеседница. — И так хорошо удобрил землю, что урожая стало хватать до следующего года. Но настало время коллективизации, отец отказался идти в колхоз, и начались проблемы. Его и еще одного молодого мужчину, который также не вступил в колхоз, арестовали и увезли в тюрьму в Могилев. Жена навещала его, и он очень просил, чтобы привезли Анночку повидаться. И его брат рискнул. Зима, мороз, девочка замерзла так, что ни рук, ни ног не чувствовала. Когда увидела отца, бросилась ему навстречу. Он распахнул руки и подхватил ее.
— Смотрю в его лицо и не узнаю — он весь синий от побоев, — рассказывает собеседница. — Спрашиваю: «Папочка, что с тобой?» А он только повторяет: Не волнуйся, Анечка, все хорошо. Вскоре после этого его расстреляли без суда и следствия по решению «тройки». Три человека подписались, что отец против советской власти, и оборвали его жизнь...
Семью раскулачили и сослали в Сибирь. Анна с матерью, сестренкой и братиком, которому и года не было, попали на Вологодчину. Зиму кое-как пережили, а весной из-за плохой воды в их поселении стали умирать дети. В результате было разрешено детей возвращать на родину, если там еще кто-то из родни остался.
— За нами приехал брат матери, привез в деревню и оставил у забора — его жена отказалась нас всех трех забирать, — вспоминает Анна Николаевна. — В итоге брат отца забрал моего малого брата, а его сестра, которая жила в Ленинграде, — сестренку. Я осталась жить у брата матери. Через 4 года вернулись из ссылки дедушка с бабушкой. Им, как раскулаченным, не дали земли, но дед Павел был хороший плотник и обеспечивал семью всем необходимым. Они нас с братом забрали к себе, а вот сестра так и осталась в Ленинграде.
Именно тетя из Ленинграда подыскала Анне двухлетние медицинские курсы в Чаусах. Она и эти курсы закончила на отлично. Хирург, который у них преподавал, поинтересовался, куда способна учащаяся собирается дальше поступать. И очень удивился, когда она ответила: никуда. Для учебы были нужны средства, а у нее ни денег, ни родителей, которые бы могли помочь. И он пообещал пристроить Анну в институт и помогать деньгами, пока она не пойдет работать. Но война разрушила все планы.
Медицинские курсы Анна Николаевна закончила в июле 1941 года. Считай, одновременно получила удостоверение и повестку.
— В военкомате меня поставили на учет и отправили домой собираться, — вспоминает она. — Я одела свой праздничный красный сарафан и белые парусиновые тапочки. Пошла как на праздник, а попала на фронт.
Война стремительно приближалась к Чаусу, и раненые с передовой в госпиталь поступали сотнями. Анне дали приказ сопровождать машину с ранеными на железнодорожный вокзал. Сообщили, что прибыл поезд-летучка и нужно спешить. По дороге началась бомбежка. Люди побежали прятаться, а следом за ними и водитель, который вез Анну с ранеными. Девушка осталась в машине и только молила Бога, чтобы сжалился над ними. Когда вражеский самолет исчез, все стали возвращаться, включая водителя. Доехали до вокзала, а там суета, крики, ругань. Раненых столько, что не перечислить. И их все подвозят и подвозят. Военный врач бегает вдоль поезда и кричит, чтобы быстрее грузили.
— Внутри ничего не было — одни стены, — делится впечатлениями от увиденного Анна Миколевна. — Вагоны немытые, грязные. Раненых складывали как бревна, так плотно, что негде было ноги поставить. Лежат, бедняги, и только стонут: пить, пить, пить. Поезд уже должен был отправляться, и я собиралась вернуться к машине, но начальник приостановил: «куда? А кто за ними смотреть будет?» Я и поехала. Раненые пить просят, а у меня ни сумки, ни бинтов, ни воды. Только на следующей станции падали воду.
Менее чем в 50 километрах от Чаус до Кричева летучка преодолевала несколько часов. Все время поезду угрожали немецкие самолеты. Он то приостанавливался, то двигался на скорости, чтобы не попасть под бомбы. Когда приехали в Кричев, там была не меньшая сумятица, чем в Чаусах. На летучке пополнили запасы хлеба и воды и утром направилась в Брянск. Там целую ночь разгружали раненых и таскали их к приспособленному под больницу зданию через лес. Анна, как могла, помогала. Пока поезд разгрузили, от ее парусиновой обуви ничего не осталось, а красный сарафан превратился в лохмотье. Тамошняя медсестра пожалела девушку и погрела ее в своей шинели. А утром Анне выдали гимнастерку на вырост, сапоги 42 размера, шинель. Все не ее размера, но теперь она была одета.
В 1942-м в Мичуринске Тамбовской области военно-санитарный поезд, на котором спасала раненых Анна Николаевна, разбомбили наголову.
— Это была страшная массированная бомбежка, — вспоминает военная медсестра. — Взрывы, крики, огонь — настоящий ад. На станции начали взрываться бочки с топливом, земля, казалось, поднималась к небу, воздух дышал огнем. Ужас был такой, что словами не передать. Бежала, не зная куда и зачем. Вроде бы какая-то сила толкала в плечи.
Вдруг услышала: сестра, ложись. Она бросилась на землю, а голос командовал: паузи, скорее паузи. Анна делала все, что говорил незнакомец. Когда он приказал подать руку, протянула И... потеряла сознание.
— Когда проснулась, не поняла, где я, — говорит женщина. — Вокруг — обгоревшие деревья, тишина и только серый дым стелется по земле. Везде лежат раненые и убитые. Захотела встать, а на мне мертвый солдат, весь пулями изрубленный. Я сразу же поняла, что это он приказывал мне ложиться и ползти. Меня закрыл от пуль, а сам погиб. Уже в больнице сказали, что я родилась в рубашке. Наш поезд сгорел датла. Вместе с ранеными и моими коллегами. Из всей медбригады в живых осталась я одна.
В 1944 году немцы разбомбили еще один военно-санитарный поезд, на котором работала Анна Николаевна. Случилось это на территории Украины возле села Белокоровичи.
— Едем, а тут немец вылетает, делает один закат, другой, — снова переживает тревожные минуты собеседница. — Мы с девушками простились, потому что было видно, что фашист настроен решительно. С третьего захода он стал нас бомбить. Взрывы прогремели в хвосте поезда, голове и посередине, где я находилась. Бомба упала так близко от меня, что шансов не было. Спасло то, что легло на пол и закрыло голову руками. Взрыв был страшный. Открыв глаза, я увидела небо. От вагона ничего не осталось, а я жива. Чудо какое-то. На спине только ремень пересекла. Сама целая, но от мощного взрыва сильно контузила. Несколько месяцев была как глухая.
Немцы не ограничились бомбами — людей, которые пытались спастись, расстреливали из пулемета. С одной стороны была высокая насыпь, с другой — болото — спрятаться где-то. Кто-то от пули погиб, кто-то утонул в болоте. Утром тех, кто уцелел, подобрали красноармейцы. Из ста человек медперсонала, который был на той летучке, после бомбежки осталось 13...
Как-то подруга сообщила: «Анночка, привезли раненого, очень тяжелый, но красавец. Я с ходу в него влюбилась. И что мне теперь делать?» Анна ее только утешила: «Тонечка, тебе все карты в руки. Будешь его лечить, останется жить, поближе познакомишься». Но так получилось, что именно этот раненый стал судьбой для медсестры из Чаус. Только это было потом. А тогда Александр остался в больнице, а Анна уехала на своей летучке дальше.
Потом они встретились в Польше, где она работала в больнице. Девушка хорошо знала польский язык и была востребована еще и как переводчица. Она сразу же узнала Александра, когда однажды утром увидела его с палочкой. И как только он ее отыскал? Сказал, что ему после ранения дали 10 дней отпуска и он едет домой. Но хотел еще раз повидаться перед отъездом. Девушка пожелала ему доброго пути и попросила передать привет любым белорусским березкам. А через 10 дней он вернулся долечиваться. Она обратилась в больницу, где работала. Война уже заканчивалась, но Анну домой не отпускали. Пришлось задержаться на год. И Александр остался ее ждать. Вместе прожили в Чаусах более 30 лет, вырастили дочь и сына. Военные годы не прошли бесследно, мужественный солдат ушел из жизни в конце 70-х. Анна Николаевна осталась верной своей профессии и после войны. Полвека отработала в инфекционном отделении Чаусской райбольницы. День Победы остается для нее самым главным праздником. Хотя без слез не обходится.
— В 1945-м Победу встретила в Берлине, — рассказывает она. — Наш госпиталь находился на северо-восточной его окраине. Когда Германия объявила капитуляцию и стало известно, что мы победили, что здесь началось! Все кричат: «Ура! Победа», стреляют в воздух, радуются. Мы с подругой тоже побежали расписаться на Рейхстаге. На стене не было свободного места, но мы что-то нацарапали. Идем назад веселые, радостные и внезапно — бац-и моей боевой подруги нет. Откуда вылетела та пуля, неизвестно. Трудно было потерять подругу, и особенно в такую минуту. Таким запомнился мне этот праздник — с болью в сердце. Самой стрелять на войне не приходилось. Знала только перевязки, у меня все четыре военных года руки были в крови. Не когда было стрелять — надо было спасать...
Анна Николаевна замолкает, а потом просит дочь Александру, которая сидит рядом, подпеть ей ее любимую фронтовую песню про медсестру Анюту.
...Нашу встречу
и тот зимний вечер
не забыть ни за что,
никогда.
Дул холодный,
порывистый ветер,
Замерзала во фляге вода.
Был я ранен,
и капля за каплей,
кровь горячая стыла
в снегу.
Наши близко,
но силы иссякли
и не страшен я
больше врагу...
Нелли ЗИГУЛЯ,
г. Чаусы
Фото автора и из архива героини
P. S.
Самое ценное, что сохранилось в семье Анны Кривоспицкой, это военные фото и награды. Среди них — Орден Славы III степени Александра Кривоспицкого, который он получил за подвиг при наступлении. Именно тогда он был тяжело ранен и попал в больницу. Боевой путь военной медицинской сестры Анны Кривоспицкой, тогда еще Абрамович, отмечен орденом Отечественной войны II степени, медалями «За отвагу», «За взятие Берлина», «За освобождение Польши», «За победу над Германией».
Совместные проекты ядерных технологий.
В повестке дня — утверждение концепции нацбезопасности и военной доктрины.
