Газета продолжает публикацию материалов в поддержку открытия в поселке Глуша Бобруйского района музея Алеся Адамовича.
Вчера, 3 августа 2017 года, исполнился 91 год со дня рождения писателя. А та 90-летняя юбилейная дата, которую мы еще будем отмечать 3 сентября, возникла в результате того, что во время войны мать «подмолодила» сына, чтобы его не погнали в Германию. Позже спасительная дата стала для писателя паспортной.
Вообще, тема войны для Адамовича знаковая. И одной из ярких и сильных по воздействию является повесть «Каратели», в основу которой легли ужасные события, развернувшиеся вокруг деревни Борки Кировского района. Героиня сегодняшней публикации – одна из свидетелей той нечеловеческой акции устрашения мирного населения. Алесь Адамович всю жизнь посвятил тому, чтобы через судьбу таких, как она, людей напомнить о хрупкости этого мира и о том, как важно не допустить войну. Повесть легла в основу фильма «Иди и смотри». Несколько лет назад она была переиздана в Англии и Франции.
...15 июня 1942 каратели штурмбанфюрара СС Оскара Пауля Дирлевангера убили и сожгли жителей белорусской деревни Борки Кировского района Могилевской области. В огне погибло более 1800 человек. Кроме этой деревни, спецбатальон (один из многих, действующих на территории Беларуси) уничтожил еще около 200 деревень – более 120 тысяч человек. В числе этих деревень и Хатынь...
Свидетель карательных операций фашистов Нина Иванова до сих пор живет под влиянием тех страшных событий.
Она из тех, кто своими глазами видел весь этот ужас, но остался жив. Чтобы рассказать о трагедии своим детям, внукам, всем нам. Женщина до мелочей помнит события 75-летней давности. Говорит, может забыть о том, что с ней было вчера, но тот день готова пересказать чуть ли не по минутам. В 1942-м, когда каратели сожгли деревню Борки, ей было 10 лет...
– До войны мы жили в деревне Хоново, до Борок рукой подать – всего лишь поле перейти, – рассказывает она. – В нашей семье было шестеро детей, мы с братом Мишей старшие. Запомнилось, что в тот роковой день низко над деревней летели немецкие самолеты, и их было много. Потом на улице началась какая-то тревожная суета, люди бежали, что-то выкрикивали. Мать выскочила из дома: что случилось? Кто-то прокричал: горе страшное, Борки горят. Через лес из Борок прибежали перепуганные мальчик с девочкой, которые с плачем сообщили ужасную новость: «У нас людей бьют и дворы сжигают…»
...Из показаний бывшего карателя-дирлевангеровца:
«На эту операцию мы выезжали из Чечевич на автомашинах и мотоциклах. Примерно в трех километрах от деревни Борки на шоссейной дороге Могилев-Бобруйск мы остановились. Поступила команда оцепить центральную деревню и прилегающие к ней поселки с восточной и северной сторон... »
– До войны мой отец был бригадиром колхоза. Дома у нас была лошадь и все, что к ней прилагается – повозки, сани. А в Борках жили маминых родители. Помню, как бабушка Аксинья накануне карательной операции пришла к нам с графином молока и блинами. Папы дома не было, и она попросила передать, чтобы он пришел на следующий день взборонить картофель. Тогда еще ничего не предвещало беды. Но моя мать, наверное, что-то чувствовала. Когда отец на рассвете начал собираться в Борки, она умоляла его не ехать. Они даже поссорились, но он ее не послушал. Больше мы живым его не видели...
...Из показаний жителей «огненных деревень»:
«Рассказать вам как это все начиналось? Я ячмень жала, а рожь стояла, и там перебили 12 душ. А как стали тех людей бить, я легла ничком и заснула. Я не слышала, как их били, не слышала ни писка того, ни крика. А потом, когда встала – ой! – уже мой дом упал, уже и соседские. Все трещит, и свиньи визжат, и вся скотина ревет. Так я поднялась и стою, а соседка идет и говорит: «Чего ты тут стоишь? У нас же всех побили... »
– Немцы как раз окружили деревню, когда папа приехал к бабушке. Здесь их всех и убили – и деда, и бабушку, и отца. Мать говорила, что его обгоревшее тело лежало у телеги. Уже потом, когда все стихло, взрослые пробрались в сожженную деревню, собрали в коробочку все, что осталось от родных, и похоронили на сельском кладбище. Каратели не щадили никого, ни детей, ни беременных, ни стариков. Загнали всех в школу, облили ее горючим и подожгли. Зарево и черный страшный дым были видны издалека. Вместе с жителями были сожжены и соседние поселки – Пролетарий, Красный Пахарь, Закриничье, Долгое поле, Хватовка...
... Вот жили люди под крышами и не знали, что самое опасное место теперь – своя крыша, свои стены. Здесь человек, как в ловушке. Дом показывает, где тебя искать. Но люди по привычке считают, что свои стены помогают. Разве что гореть!
– На следующий день судьба Борок ждала и Хоново. Однако почти все успели уйти в лес. И мы тоже. Мать осталась одна с шестью детьми на руках, последний только родился. Она была в растерянности. У нас был большой уютный дом, хозяйство. Жалко было это бросать. Но мать собрала необходимое, и мы вместе с другими направились в лес. Наутро всех, кто остался в деревне, убили. А дома сожгли. Все до одного. Мы всю войну в лесу жили. Немцы туда боялись соваться, мимо проезжали. Партизаны им часто засады устраивали. Отряд, кстати, «Кировец» назывался.
Как пережили войну, не знаю. Голод был страшный. В землянках от насекомых не было спасения. Руки зудели от чесотки. Когда немцы отступали, оставляли своих овчарок. Они нападали на детей и сгрызали их до костей. Только после того, как наши мужчины убили двух собак, дети перестали исчезать.
...С ходатайств карателей о помиловании:
...Перед арестом на моем попечении было 8 детей, но ни им, ни жене я не рассказывал о совершенных преступлениях, так как рассказывать им об этом было бы ужасно...
Помню, как после войны наши солдаты на лошадях домой ехали. Мы из леса выскакивали, рвали цветы и на них бросали. Как мы рады были, словами не передать. К сожалению, наша родная деревенька Хоново так и не возродилась. Матери помогли построить небольшую избушку в Грибовцах, что в километре от Борок. Так началась наша новая жизнь. Еды не хватало, мы собирали на поле гнилую картошку, мать ее чистила, толкла в ступе и пекла лепешки. А еще, чтобы не умереть с голоду, мы со старшим братом ходили в окрестные деревни «по милости». Когда подросли, мать отправила нас в Бобруйск в няньки. Работали в основном за еду. О том, чтобы купить что-то одеться, и речи не было. Потом нашла работу на хлебозаводе, и стало легче. И сама имела возможность поесть, и сестер с матерью накормить. А потом вышла замуж и переехала жить в другой населенный пункт. Воспитывали с мужем детей, много работали. Даже медаль есть за трудовые заслуги. Всякое в моей жизни было, но ничего страшнее той трагедии в Борках и представить себе нельзя. Из тех деревень, что сожгли каратели, она единственная была восстановлена после войны. В честь погибших жителей на месте трагедии построен мемориал с часовней. А по обеим сторонам его стоят колокола, как в Хатыни, своими траурными звуками напоминают о невинных жертвах. Дома в Грибовцах, где мы жили после войны, тоже уже нет. На том месте братья поставили большой валун - на память. Когда приезжаем на кладбище, обязательно приходим туда постоять, помолчать. Вокруг только луг и лес шумит, словно наши родные о чем-то шепотом разговаривают.
Благотворительный счет для сбора средств на реконструкцию здания под музей Алеся Адамовича открыт при отделе идеологической работы, культуры и по делам молодежи Бобруйского райисполкома
р/с 3642129272326 в филиале 703 ОАО «АСБ Беларусбанк», код 760, г. Бобруйск, УНП 701226324. Назначение платежа «Для изготовления проектно-сметной документации и реконструкции здания в поселке Глуша под музей А. Адамовича». Внимание! Подача назначения платежа принципиальная! Это длинное предложение обязательно должно быть указано на банковском документе.
Нелли ЗИГУЛЯ
В тексте использованы отрывки из повести Алеся Адамовича «Каратели. Радость ножа, или Жизнеописания гипербореев».
Фото из архивов внука Нины Степановны Дениса Иванова.
Совместные проекты ядерных технологий.
В повестке дня — утверждение концепции нацбезопасности и военной доктрины.
