Дмитрий Шабетя: Не каждый человек может примерить столько разных образов

Секрет того, как молодой артист оперы может быть довольно известным для широкой публики, знает Дмитрий Шабетя. В Национальном академическом Большом театре Беларуси он служит несколько лет, но зрители сразу обратили внимание на его голос и на тое, что Дмитрий как будто растворяется в образах, которые воплощает. Такое ощущение, что он получает удовольствие от того, что делает. Причем, не только в театре. Ведь артист еще активно концертирует по Беларуси. В рамках проекта «Белорусские премьеры» он представляет музыку отечественных композиторов, проводя, по сути, просветительскую работу. Ведь любовь к такому непростому искусству как опера начинается с красивой мелодии и имени композитора и исполнителя, которого потом захочется послушать еще... 

— Приход в Большой театр стал новым этапом, который на вас, судя по всему, подействовал вдохновенно...

— Изначально поле академии музыки я пошел работать в Музыкальный театр — тогда были вопросы с распределением стажеров. На тот момент, когда я закончил учебу, не давали распределение сразу в солисты. А сейчас уже есть возможность, чтобы молодые люди приходили после учебы по распределению в Большой театр. Помню, когда было распределение у нас, Екатерина Николаевна Дулова, которая была тогда ректором Белорусской академии музыки, увидела, что я иду в Музыкальный театр, посмотрела на меня с удивлением. Но я стал работать в Музыкальном театре, считаю, что это замечательная школа, очень нужная артисту. Особенно, когда попадаешь в такие творческие обстоятельства, поглощен интересной работой, ведь там же и жанр совершенно другой — много разговорных эпизодов. Кроме того там идут мюзиклы и много концертов. Интересно и то, что у них гастроли по России бывают довольно часто. У меня за один год было, наверное, больше ста концертов в Музыкальном театре. Это помогает освободиться морально, справиться со сценическим волнением, которое свойственно молодому артисту, который только покинул стены консерватории. Плюс смотришь, наблюдаешь и берешь все лучшее от лучших. Это хорошая школа. 

В Большой театр я бы сразу с удовольствием пришел, если бы была такая возможность. Но считаю, что ничего не потерял, там много почерпнул для себя. И здесь продолжаю развиваться: партий очень много, репертуар расширяется. Вот поэтому ко всему есть жадный интерес.

— В Музыкальном театре есть своя специфика. Надо было, наверное, перестраиваться?

— Нет, я всегда пел одним и тем же голосом. На самом деле, изначально я эстрадный исполнитель, с самого детства пел эстрадную музыку, «попсу» в общем понятии этого слова. Но пошел учиться на академический вокал, потому что мне было важно получить именно это образование, хотелось научиться петь по академическим канонам, потому что если ты знаешь основы дыхания, певческой правильной техники, позиций и так далее, то твой голос готов ко всем сложностям. Ты можешь спеть все в любом жанре, в котором тебе удобно, в котором тебе нужно будет работать как исполнителю. Музыкальный театр отличаются тем, что у них есть именно мюзиклы. А это уже совершенно другая подача, другой звук. А классическая оперетта звучит точно так же оперетта, за единственным исключением — там очень много разговорного текста. В оперном театре, например, идет «Летучая мышь» — большую сцену озвучить без микрофона именно с нужной подачей голоса достаточно проблематично, как бы правильно ты не говорил. В Музыкальном театре в этом плане гораздо проще, потому что там есть микрофон, ты можешь двигаться как угодно, но тебя при этом слышно. Мне Музыкальный театр близок, у меня там много друзей. Но дело в том, что опера мне всегда была более интересна, я к ней стремился. 

— Поэтому так активно кинулись в работу?

— Я беру только те партии, которые, на мой взгляд, будут полезны для моего развития как исполнителя. Все и сразу петь невозможно в любом случае. Есть определенное понимание того, что это репертуарный театр. Поэтому у репертуарного театра в любом случае будут какие-то требования, потому что есть творческая необходимость в конкретном персонаже. Значит, эту проблему нужно закрывать. И стараюсь не «прыгать через голову». Много раз мне предлагали петь Германа в «Пиковой даме». Отказывался, потому что я это не хочу петь: русская музыка — это вообще очень тяжело. У меня, кстати, в основном зарубежная классика и белорусская. Русской мало, потому что я боюсь этой музыки. На самом деле нелегко воплотить того же Германа, потому что ты начинаешь жить с этой партией, немного трансформируешь по состоянию в этого персонажа. Думаю, такие партии должны приходить с опытом. Их надо наполнить внутренне, чтобы потом выставлять напоказ.

О каких- то партиях я мечтал, всегда — Каварадосси («Тоска»), Радомес («Аида»), Самсон («Самсон и Далила»). Люблю эти оперы, но понимаю, что тоже исполнять их по возрасту рано. Но я пою и Пауля в «Мертвом городе» Корнгольда в московской «Новой опере». И «Аиду» в Москве пою. Понимаю, что мне эта музыка сейчас нужна. Кстати, «Аида» там и у нас — очень разные. У нас это красивая, просто фантастическая постановка. Мало какой театр может позволить себе такой масштаб, большое удовольствие петь в таком спектакле. 

— Что дает участие в московских спектаклях? Это совсем другой театр, другой подход к опере.

— Что именно к «Новой опере» — у них интересные постановки. Там довольно компактный зал, формата нашего Музыкального театра. Они «заточены» на то, чтобы чем-то удивлять: через видеоряд, композиционные решения, то, что касается режиссуры. Например, в постановке «Мёртвого города» — это лифт, который ездит на два этажа и полностью вытесняет оркестровую ему. Оркестр позади тебя, дирижера видишь только на мониторах, которые расставлены в зале. Акустика меняется в каждой точке, в этом, конечно, большая сложность: ты постоянно перестраиваешься под те ощущения, в которых нужно работать в каждой конкретной части сцены. Но они удивляют, там много хороших постановок. И классные солисты. Если кто хочет послушать оперу в другой визуализации, то почему бы нет? Ведь у нас в театре более классический подход к опере. Кстати, «Аида» там и у нас — очень разные спектакли. У нас это красивая, просто фантастическая постановка. Мало какой театр может позволить себе такой масштаб, большое удовольствие петь в таком спектакле...

Но сотрудничество с другими театрами развивает исполнителя в любом случае. Когда работаешь в разных постановках одной и той же оперы, персонаж наполняется новыми красками. Ведь если ты выходишь в одном спектакле, то вперед знаешь, что тебе нужно делать, какие мизансцены и так далее. Но если появляются другие постановки, в которых поставлены и новые задачи для тебя как для артиста, даже могут меняться обстоятельства, в которых существуют герои, то это стимулирует на дальнейшее развитие. Безусловно, есть постановки, которые ничем тебя не удивят, они могут даже раздражать и не нравиться, но с этим тоже приходится справляться. Кстати, такой период переживают все вокалисты, которые, например, учатся в консерватории: если тебе дают произведение, которое тебе не нравится, ты не хочешь его петь, но тебе говорят, что ты должен сделать его таким, чтобы полюбить. Потому что в театре тебе придется работать в определенных обстоятельствах. Даже если есть выбор, что петь, а что — нет. Ведь бывают ситуации, в которых себя нужно переламывать, чтобы партия стала удобной, а спектакль — уютным. Конечно, театр что-то предлагает в плане репертуара, но от чего-то артисту все же нужно отказываться, а от чего-то — нет…

— Что это дает вам как исполнителю? 

— Это развивает в любом случае. Когда работаешь в разных постановках одной и той же оперы, то персонаж наполняется новыми красками. Потому что когда ты выходишь в одном спектакле, то наперед знаешь, что тебе надо делать, какие мизансцены и так далее. Но когда появляются другие постановки, в которых появляются новые задачи для тебя как для артиста, могут меняться даже обстоятельства, это стимулирует на дальнейшее развитие. Безусловно, есть постановки, которые ничем тебя не удивят, они могут даже раздражать и не нравиться, но с этим тоже приходится справляться, — такой период переживают все вокалисты, которые учатся в консерватории. Когда тебе дают произведение, которое тебе не нравится, ты не хочешь его петь, но тебе говорят: ты должен сделать его таким, чтобы полюбить. Потому что в театре тебе придется работать в определенных обстоятельствах. Даже ели есть выбор, что петь, а что нет. Потому что есть ситуации, в которых себя надо переламывать, чтобы партия стала удобной, а спектакль уютным. Конечно, театр что-то предлагает в плане репертуара, но от чего-то артисту все же надо отказываться, а от чего-то нет... 

— Как от партии Романа в национальной опере «Сивая легенда»?.. 

— Я четыре года ее добивался. Очень хотел это спеть. Спектакль смотрится на одном дыхании, это очень компактная опера. Кстати, когда я послушал оригинальную арию Романа (из первой редакции), я понял, что сейчас она стала красивее, звучит просто фантастически. Так получалось, что то ли спектакль этот шел не лишком часто, то ли я уезжал...

И вот сейчас совпало, что и просил это спеть, и мне казали «да». Очень красивая музыка, сильный персонаж, сильный спектакль. Какие-то технические и постановочные недоработки (на мой взгляд) музыка компенсирует с лихвой. И теперь партия Романа в моей творческой копилке. Мое желание было продиктовано, прежде всего, красотой музыки, потом уже я думал о том, что это национальный репертуар. Но я люблю петь по-белорусски. 

— Говорят, что это не так просто... 

— Очень не просто. Но это работа на сопротивление. Потому что язык благозвучный, но местами он дает жесткость, а через слово можно донести очень много. Плюс персонаж двоякий: то он лиричный, то он очень драматичный. В этом тоже был интерес. 

Когда я еще учился в консерватории, то пел арию Кизгайло, она мне тоже очень нравилась. С нее и началась любовь к этой музыке Дмитрия Смольского. Когда оперу выпустили, она везде звучала. Это музыка, которую один раз услышал, а потом ходишь и напеваешь. Ария Романа мне нравилась даже меньше, на самом деле. Но потом, когда увидел эту оперу, попал на очень хороший состав, то понял, что я тоже хочу это петь, потому что очень сильная музыка, поднимающая дух и дающая большой заряд. После дебюта в партии Романа я не мог спать, хотелось еще один такой спектакль спеть... А есть спектакли, после которых хочется выключиться и отдохнуть. 

— Вы пели и баритоновые партии, и теноровые. В итоге определились как тенор? 

— Мой диапазон и окрас голоса позволяет петь и то, и то. Во времена учебы в консерватории у меня были еще поиски в этом плане. Был вопрос: хочу ли я тянуться вверх и петь в тесситуре, которая удобна? Естественно, захотелось, поэтому я стал петь повыше. Тенор, как правило, положительный персонаж. Кроме того теноровый репертуар более разнообразный, чем у баритонов. И, на мой взгляд, более интересный. Хотя есть баритоновые партии, которые хочется спеть, и когда-нибудь, возможно, меня увидят в образе Грязного или Скарпиа. Причем, переход уже будет оправдан возрастом. 

— Да, только тенора, как правило, очень востребованы... 

— Кстати, у нас в штате много теноров. Но дело в том, что на моем репертуаре практически никого нет, а было бы неплохо: или замена, или даже просто дубль, который может понадобиться любому вокалисту — мы же люди, можем и заболеть, и лучше поберечь себя в таком состоянии, а бывает, что приходится мобилизовываться. В любом случае театральное расписание, которое составляется на месяц вперед, оговаривается, чтобы максимально избежать излишней нагрузки и неудобств для артистов. 

Например, я летал в Баку петь «Кармен». У нас только один рейс, который летит в определенное время. Перелет сам по себе испытание. А я прилетел, поспал два часа, и пошел на спевку, а потом на оркестровую репетицию. Откуда у меня взялись силы и голос?.. На следующий день был еще один прогон и спектакль. Вокалисты очень часто поставлены в неудобные условия, но это профессия для сильных людей. Здесь нужно иметь железные нервы, характер нужен определенный, чтобы выдержать возможные прессинги. 

— Вас в театре, наверное, будут еще больше нагружать... 

— Я этого не боюсь. Но пусть это идет на пользу. Потому что работа — это в любом случае хорошо. Много работы никому не вредит, ты постоянно в тонусе, голо в тренаже. Потому что есть опасность в том, чтобы выходить на сцену редко: тренинг пропадает, могут забываться какие-то моменты и голос нужно поддерживать в форме. Конечно, никто не мешает заниматься вокалом каждый день. Но без выхода на сцену артист очень сильно теряет. На сцене надо постоянно быть, надо на ней жить, наша профессия предусматривает это 24/7. 

Профессия замечательная, я ее очень люблю. Рад, что занимаюсь своим любимым делом, и каждый персонаж, который уже у меня в копилке, дает положительные эмоции, тепло на душе, особенно когда готовишь новую роль и начинаешь с ним срастаться. Не каждый человек может примерить столько разных образов, а наша профессия позволяет это сделать, что невозможно скучать ни душой, ни телом, ни мозгами. Например, один клавир — это примерно 300-400 страниц (книжечка с нотами, где много текста, если он на иностранном языке, то каждое слово переводишь). Мы тренируем свой мозг постоянно, потому что учим, повторяем, плюс идет разбор клавира. Увлекательная деятельность, правда?.. 

— Такое ощущение, что вы живете только музыкой и оперой. 

— Слава богу, здесь, все в порядке. Я успеваю заниматься не только любимой профессией, но и встречаться с друзьями, посещать выставки, люблю ходить в другие театры. Тоже люблю отрываться, погулять. Обязательно нужно себе давать отдых. Потому что если ты морально не расслабляешься, то идет накопительный эффект от усталости. 

— Кто вам помогает в этом? 

— Друзья, безусловно, семья, моя любимая жена. стараюсь проводить больше времени с людьми, которые дороги. Кстати, бывает нужно побыть и наедине со своими мыслями, даже никуда не выходить — сегодня ты отдыхаешь так, а завтра можешь пойти в клуб до утра. В зависимости от настроения. Надо уметь переключаться на разные состояния. 

— В чем видите для себя развитие в Большом театре Беларуси? Что для вас приоритетно как для артиста?

— Как артист я могу развиваться только благодаря своим коллегам, которые вместе со мной работают в спектаклях. Потому что когда есть тандем, когда есть хороший кастинг на спектакль, это очень много значит. Когда человек не мешает тебе работать, а наоборот, помогает для того, чтобы тебя поднять на свой уровень или на более высокий уровень, это очень важно. Можно развивать себя расширением исполняемых персонажей, брать для себя новые вершины. Потому что без новых партий, без нового репертуара, без внутреннего наполнения для каждого персонажа ничего не будет. Какие-то книги пересчитываются. Периодически фильмы пересматриваются. И смотрю новые постановки тех спектаклей, в которых уже пою — можно какие-то сценические вещи для себя найти. То есть нужно обязательно много слушать, много читать, смотреть и смотреть за другими, ходить на спектакли своих коллег и в другие театры тоже. Слава богу, мы супругой это все очень любим и как зрители. 

— Хорошо, когда занимаешься любимым делом. А важно ли для вас чувствовать отдачу? Например, в виде медали Францыска Скарыны, которую вы получили в этом году?..

— Мне кажется, что все хорошо в свое время. Бывает, что какие-то награды, медали и звания люди получают уже в солидном возрасте, почти в конце карьеры, которую человек мог бы делать более вдохновенно, получив стимул в развитии. В любом случае человек работает, потому что не может иначе. Но хорошо, когда его замечает не только публика. 

Имеет значение и количество спектаклей в репертуаре. Бывает, что артист за год сделал такие партии, что люди готовят за жизнь. Почему это нельзя отметить раньше, чем подойдет возраст для каких-то наград? Мы же работаем не в пустоту. Работаем на профессиональном уровне и чувствуем отклик от зрителей. 

Что касается возраста, то есть еще один момент, на который хотелось бы обратить внимание. Все понимают, какую нагрузку несут артисты балета, они не могут бесконечно долго танцевать на одном уровне чисто физически, как бы этого ни хотели. Такая же история у вокалистов со связками. Все изнашивается. Организм стареет, и голос явно не станет моложе со временем — это тоже мышцы, которые тянут тебя всю жизнь. Мне кажется, что отношение к артистам оперы в плане пенсии должно быть таким же гибким, как и в балете. Потому что есть определенный запас твоего ресурса. Конечно, артисты сами могут решать, когда им уходить — ели есть силы работать, то дай бог. Но если бы была такая возможность, мне кажется, многие бы задумались, потому что тяжело, правда, хоть это и очень большая радость — сцена не отпускает ни в каком возрасте. Мой педагог Эдуард Иванович Пелагейченко ушел из театра, но если его разбудить ночью и попросить спеть какую-то партию, он запросто это сделает, ведь столько всего было исполнено, оно остается с тобой на всю жизнь. 

Ведь ели ты заряжаешь весь спектакль своей энергетикой, своим персонажем, то стараешься, чтобы люди поверили и ощутили то, что ты сейчас переживаешь. И это, кстати, не зависит от того, что я сам люблю петь. Например, ту же «Тоску» — насколько красивая музыка, душераздирающая. Каварадосси как персонаж — просто фантастика. Ему невозможно не сочувствовать: на самом деле все проблемы от любви. Это очень трогательно, и, поэтому зритель, уже к финалу спектакля, тебя одаривает своими аплодисментами. Идет энергетический обмен между нами, потому что ты понимаешь, что не зря старался, что не зря работал. За время спектакля ты отдал все силы, полностью разрядился, но в этот же момент тебя зарядили снова. Это очень крутое чувство. 

— А был ли какой-то такой момент, когда вы для себя засекли: вот оно...

— На самом деле это было еще на первых гастролях с Музыкальным театром, кажется, в Смоленске. Я приехал как новый артист, спел пару произведений и — вау! Овации. Естественно, мы такое переживали на сцене консерватории. Но концертов, чтобы так аплодировали, у меня еще не было. Это был момент, когда я понял, что учился не зря, как хотели мои бабушки, мечтали на меня посмотреть. Думаю, они могли бы мной гордиться... 

Лариса ТИМОШИК

Фото предоставлены театром

Праект створаны пры фінансавай падтрымцы ў адпаведнасці з Указам Прэзідэнта № 131 ад 31 сакавіка 2022 года.