Вы здесь

Чем интересен фонд критика Лукаша Бенде, хранящийся в архиве-музее литературы и искусства?


Один из самых таинственных и богатых личных фондов, хранящийся в Белорусском государственном архиве-музее литературы и искусства, это фонд критика Лукаша Бенде

Имя, ставшее в истории нашей литературы зловещим символом. «Оглобельная критика» — это о нем... О Бенде, который, особенно в 1920-30-х, как оглоблей лупил по белорусским писателям, поэтам, ученым за «идеологические недостатки», не стесняясь в обвинениях... Главный «эксперт» по «врагам народа» в литпроцессе... Его архив наводит на определенные мысли: столько там документов и рукописей, которые принадлежали тем «врагам народа»! Прежде чем начать их изучать, пообщаемся с директором БГАМЛиИ Анной ЗАПАРТЫКО.


Последний снимок П. Головача, с братом жены А. Вечером в Копыле, 1937 г.

— Архив Бенде имеет две части: собственно его материалы и сбор других документов. В первой, поскольку он работал в различных учреждениях культуры, преподавал, много и документов, касающихся его профессии: конспекты лекций и материалов к ним по творчеству Купалы, Коласа, Максима Богдановича и многих других... Наиболее интересует всех именно вторая часть архива. Ее также можно разделить на несколько разделов. Первая — выписки и копии из документов по истории белорусской литературы за разные периоды, сделанные Бенде в основном в архивах Ленинграда, так как в этом городе он долго жил и работал. Благодаря его копиям у нас есть многие документы, связанные с творчеством Янки Лучины, Алеся Гаруна, Франтишка Богушевича, Винцента Дунина-Марцинкевича. Самая большая часть и самая уникальная — документы других писателей, которые появились в его сборе при различных обстоятельствах.

— Скажем прямо об этих обстоятельствах: это в основном были рукописи репрессированных литераторов...

— Не всегда. Документы Павлюка Труса после ранней смерти поэта отдала Бенде семья умершего. Из переписки понятно, что Бенде вел переговоры с отцом Павлюка Труса о передаче материалов для посмертного собрания сочинений. А вот как к Бенде попали документы Бронислава Эпимаха-Шипилы... Известного ученого выслали из Беларуси, куда он был приглашен из Ленинграда на работу. Как пишет исследовательница биографии Эпимаха-Шипилы Ирина Богданович, «вернувшись в Ленинград полным старичком, он здесь умер, пробедовав несколько месяцев свыше трех лет, несмотря на посильную поддержку немногих ученых, сослуживцев и друзей, которые его не забыли. Один из таких друзей — ученый-славист Пушкаревич, активный участник белорусского дореволюционного кружка, собиравшегося у Бронислава Игнатьевича. Именно рукой Пушкаревича сделана надпись, хочется назвать ее исторической, на форзаце хрестоматии Эпимаха-Шипилы: „После второго удара Бронислав Игнатьевич потерял сознание и скончался 6 июня 1934 года“. Поскольку Пушкаревич был при Эпимахе-Шипиле последние его дни, тот все свои документы, в том числе упомянутую хрестоматию, а также уникальные копии, сделанные из документов по белорусской литературе, оригиналы которых впоследствии были утрачены, отдал Пушкаревичу, а тот забрал все с собой в Ленинград. А в 1942 году умирал в блокадном Ленинграде сам Пушкаревич. Вот тогда он и передал Бенде документы Эпимаха-Шипилы. Действительно, в архиве Бенде много материалов репрессированных писателей... Но по некоторым сведениям, тем, кто возвращался из лагерей, из высылок, или их родственникам Бенде документы отдавал... Или даже продавал.

— Интересно, как же те бумаги арестованных к нему попадали? Правда, что он присваивал чужие рукописи во время обысков?

— Не думаю, что он ходил по квартирам арестованных... Не надо преувеличивать возможности Бенде. Его, когда отпала настоятельная потребность в его вульгаризаторской критике, выставили из Беларуси. Какое-то время он имел проблемы с трудоустройством, на что жалуется в своих письмах. То, что он присваивал рукописи из шкафов Главлита, где какое-то время работал — да. Например, рукописи Максима Горецкого изъяты именно оттуда. На подобные материалы ставился штамп «печатать запрещено», они куда-то складывались... Бенде, увидев, что те рукописи нигде не учтены, просто лежат в шкафу и им закрыт путь за стены Главлита, решил их забрать. Таким образом они и сохранились — ведь многое впоследствии было просто уничтожено. Думаю, он навещал родственников репрессированных, которые отдавали ему рукописи, может, когда-то был и в чьей-то пустой квартире — были случаи, когда никого не оставалось из семьи. Таким образом и составлялся его архив.

— А для чего именно собирал рукописи «врагов народа», с какой целью?

— Прежде всего он, видимо, знал цену этим людям, которые уходили в трагический путь, знал цену их творчества. Поскольку активно занимался литературоведением, думал — вдруг пригодятся. В конце концов, хотя бы для того, чтобы подтвердить ту «правду», что он писал о ком-то, кого за ту «правду» и арестовали. Думаю, с разными прицелами собирал рукописи... Кстати, архивист Виталий Скалабан в этом признавал его заслуги — благодаря Бенде сохранились автографы, фотографии, переписка многих из тех, кто не вернулся из тюрем и лагерей. А кто вернулся, мог свое у него выкупить...

— Неужели Лукаш Бенде сам не чувствовал, как все это выглядит?

— Думаю, нет. А вот его фигура для многих стала устрашающей. Вот что мне рассказывала Галина Максимовна Горецкая, дочь расстрелянного в 1938 году писателя Максима Горецкого... Она была учительницей одной из школ Ленинграда... В ее классе вдруг появляется девочка с фамилией Бенде. Галина Максимовна признавалась, что почувствовала не то что страх, но какое-то онемение. Девочка была дочерью Лукаша Бенде. Когда та пришла домой, сказала папе, что вот, у нашей учительницы та же фамилия, что и на корешках книг, стоящих на твоей полке. Возможно, Бенде тоже стало неловко, что вот так судьба распорядилась. Ведь непосредственно он, может, и не принимал участия в том, что Горецкого арестовали... Но инициировал много кампаний по изысканию «врагов» в литературе, написал достаточно того, что называли критикой-приговором. Выходила такая публикация — и было понятно, что назавтра, или через несколько дней героя статьи арестуют. Бенде был участником процессов, которые провоцировал, способствовал, чтобы писатели подставлялись, проявляли «враждебные» устремления...

— Как архив Бенде попал в ваше заведение?

— После смерти Бенде с его семьей вела переговоры первый директор нашего архива, Клара Степановна Жорова. Это был 1962 год — а Бенде умер в 1961-м. В середине 1960-х архив уже был привезен из Ленинграда сюда.

— Все ли к вам попало?

— Думаю, не все. Тем более если Бенде уступал за какую-то цену документы со своих сборов, многое разошлось. Кстати, в начале 2000-х какой-то родственник после публикации о Бенде написал обращение-жалобу, мол, это оскорбление, вмешательство в личную жизнь, на Лукаша Бенде навешивают все, что делалось и многими другими.

— Что ему ответили?

— Что публикация содержит только факты, подтвержденные архивными документами. Да, можно ссылаться, что Бенде критиковал по идеологии времени, «так все делали». А то, что после него критики писателей приходили арестовывать, и часто забирали навсегда... Как это забыть? Писателю можно было предъявить официальные обвинения только после того, как в периодике появлялась профессиональная критика. И такие «профессионалы» были... Оттачивали свое мастерство. После преподавали историю литературы, читали лекции о Коласе и Купале...

— И как Бенде-литературоведа можно оценить?

— Профессиональным пером он владел, но сегодня мы можем только ужасаться от многого из того, что он писал... Признать это ценностью, определенным этапом развития белорусского литературоведения нельзя. Его лекции в наибольшей степени — это компиляции из различных работ. Талант у него, безусловно, был, а вот как он им воспользовался…


История одного перевода

«Милый Платоша»

Что же, давайте будем опираться только на то, что нам расскажут документы.

Вот письмо от 23 мая 1956 года, к Дмитрию Захаровичу Бородичу, научному сотруднику Института литературы Белорусской академии наук. Начало очень вдохновенное — «ваше письмо принесло мне большую, большую радость». И многозначительное замечание: «Правда, лет двадцать я ничего о вас не слыхал, где вы были? Не там ли?»

Черновик письма Л. Бенде к П. Бровке, написанный на редакционной рукописи.

Литературовед Дмитрий Бородич «там» не побывал, хотя отличался достаточно ершистым характером, воюя с руководителем Института Василием Борисенко, которого считал вульгаризатором литературоведения. Тогда Бородич писал монографию о Платоне Головаче, расстрелянном 29 октября 1937 года и только что реабилитированном.

«Я знал судьбу Платоши, но не знал окончательно об официальной реабилитации, хотя ни на одну миллионную секунды никогда не сомневался в кристальной честности нашего друга... Ведь мы вместе, душа в душу, делясь всем — и мыслями и продуктами, и одеждой, и даже любовью к девушкам, прожили три года, воспитывались на трудах и опыте Ленина, в ленинском духе, одной матерью — нашей партией».

Бенде рассказывает, как он заботится о наследии друга, какие документы у него сохранились из того наследия... «К счастью, в 1937 г. и во время войны мой архив не пострадал особенно, хотя дважды был на краю гибели». Предлагает свою помощь с монографией — «я был бы счастлив, если бы вы прислали ее мне на просмотр, а то и редактуру. Сделайте это, право, будет неплохо».

И добавляет: «Дорогой друг, надо во что бы то ни стало добиться издания всех произведений Платона. Я бы хотел быть в числе редакторов и комментаторов его произведений».

Еще совет: «обратитесь к Лынькову, Коласу, Кулешову, Гурскому, Бровке и некоторым другим писателям (кроме Кучера, я бы очень не хотел, чтобы это имя хоть отдаленно прикоснулось к имени нашего друга)».

Бенде жалуется, что из Ленинграда вынужден временно уехать в Житомир из-за отсутствия работы, так как «постарались некоторые „приятели“ из Минска, пришлось ехать без семьи на перефирию» (именно так и написано — «перефирия», подобных грамматических ошибок у Бенде хватает).

И еще один момент отметим:

«Прошу вас передать мой самый искренний привет Нине, Оксане, Аркадию Кулешову, детям. Где сын Нины и Платона? Мой на Камчатке служит, инженер военный. Что делает Нина, как живет?»

А теперь необходимы пояснения.

Кучер — это младший соратник Бенде в «оглобельной критике», еще один «эксперт» в поисках «врагов народа» в литпроцессе. То, что Бенде «открещивается» от него, может быть результатом и личной обиды, и подчеркиванием — я же, мол, не такой.

А что касается «милого Платоши»... О дружбе Лукаша Бенде с Платоном Головачом я узнала, еще когда делала материал о Головаче на основании материалов того же БГАМЛиИ. Там хранится снимок 1924 г. слушателей Минской партшколы, среди которых — Головач и Бенде, а на обороте дарственная надпись первого — второму: «Тебе и себе желаю в будущем с друзьями (в будущем) жить так же дружно, как жили мы. Жить там, где есть «фак»...

П. Головач.

Желаю скорейшего выхода всех твоих поэм в подражание Пушкину.

21/VІ — 24 года»

Вот о каком периоде «деления мыслями и продуктами» говорит Бенде — обучение в партшколе. Еще из этой подписи мы узнаем, что Бенде когда-то писал поэмы, подражая Пушкину. Успехов, очевидно, не достиг, а еще, возможно, осталась обида на тех, кто подсмеивался — вот и компенсировался автор впоследствии.

Когда «Маладняк» был реорганизован в Белорусскую ассоциацию пролетарских писателей, генеральным секретарем ее стал Головач. Но тон там задавал критик Лукаш Бенде: «Надо нашим писателям, особенно новичкам, решительно отказаться от мысли, что стихи про „луну“, про „весну“ и др. узко личные переживания имеют какую-либо ценность».

В отличие от Бендке, который любил выступать и обвинять, Головач, по свидетельству писателя Павла Прудникова, «всегда с каждым был приветлив и старался держаться равным. Во время беседы никогда не перебивал своего собеседника. Сначала давал возможность высказаться ему, а потом уже говорил сам, никогда ни на кого не повышал голоса. Скажу честно — не любить его было невозможно».

Головач был женат на Нине Вечер, красавице из Слуцка — и это очень интересная история, ведь они с поэтом Аркадием Кулешовым оказались женаты на родных сестрах. Юный Кулешов пришел в гости к Платону и Нине и встретил сестру Нины Оксану... Это Нине, ее сестре Оксане и мужу последней Кулешову Бенде передает привет.

Сестры были из интересной семьи: двоюродный брат, Алесь Вечер, с которым Платон Головач очень дружил, был поэт, тоже белоповец, стал доктором биологических наук, профессором, академиком. На одном из последних своих фотографий, сделанном в августе 1937 года, Платон снят именно с Алесем Вечером в Копыси. В том же месяце Головач был арестован, при обыске изъяли 67 тетрадей его рукописей.

Черновик листа Л. Бенде к П. Бровке.

Истерзанного и обессиленного Головача расстреляли 29 октября 1937 года вместе с десятками других литераторов. Нину Федоровну Вечер арестовали 5 ноября и осудили как «члена семьи изменника Родины» на восемь лет лагерей.

Когда она вернулась и была реабилитирована, начала искать сведения о муже — расстрелы держались в тайне, и родственники давно погибших не знали об их смерти. Так было и в случае с Головачом. Из документов выходит, что тогда, когда Бенде переписывался с Дмитрием Бородичем, Нина Федоровна еще не знала точно о судьбе мужа. Ведь вот рапорт от 1956 года начальника 1-го спецотдела МВД БССР майора Минаева заместителю министра внутренних дел БССР полковнику Ханяку:

«В 1-й спецотдел МВД БССР поступило заявление Вечер Нины Федоровны о розыске Головача Платона Романовича, осужденного ВК Верховного суда СССР к ВМН.

Прошу вашего согласия объявить заявителю Вечер Н. Ф., что муж ее, Головач П. Р., находясь в лагере, 25 декабря 1944 г. умер от паралича сердца».

Резолюция такая: «Согласен. 19.VІІІ».

Как видите, настоящая дата и причина смерти по-прежнему скрывались.

То, что Бенде не знает, где жена «милого Платоши» и его сын, вызывает сомнения, насколько он был озабочен судьбой «ближайшего друга» и его семьи. Понятно, что в свое время «открестился». Зато теперь хочет быть редактором, цензором, главным распоряжателем наследия реабилитированного...

Насчет нареканий на собственное преследование, основания для него были: белорусское писательское сообщество Бендэ небезосновательно ненавидело. В 1938-м Луку Афанасьевича даже исключили из Союза писателей БССР, и видеть его в Беларуси больше никто не желал.

«Мы друг другу еще можем пригодиться»

Следующее письмо к Бородичу датировано 18 ноября 1957 года. Он куда более сухой, без всяких «дорогой друг».

«Уважаемый Дмитрий Захарович!

Давненько не писал вам, и от вас ничего нет. Как обстоит дело с изданием произведений Платона? Что слышно относительно издания на русском языке? (...) Я потерял адрес Нины Федоровны, который вы передали мне по телефону. Прошу повторить. Я хочу написать ей письмо. Есть некоторые вопросы биографии Платона, которые только она сможет разъяснить».

Бородич, судя по письмам, так и не прислал на редактирование Бенде свои наработки. 22 декабря 1957 года Лука Афанасьевич отправляет ему письмо с еще более суровым тоном.

Дарственная надпись П. Головача Л. Бенде.

«Уважаемый Дмитрий Захарович!

Так и не дождался от Вас ответа на свое письмо, не болеете ли, не в отъезде ли? Не знаю, есть ли смысл нам обрывать переписку. У нас обоих много общих интересов, и мы друг другу еще можем пригодиться».

Заметили, как автор письма «мягко стелет» и намекает не «плевать в колодец»? А дальше начинается главная интрига нашей истории.

«В своем последнем письме я, между прочим, просил адрес Нины Федоровны, но получил его очень необычным путем, через Москву. Какой-то мерзавец (или мерзавцы) из Минска внушили Нине Федоровне, что я виноват в гибели Головача и подсунули или продиктовали ей заявление на имя Деева (в Гослитиздат. — Л. Р.), в котором якобы она по собственной инициативе возражает против поручения мне перевода романа «Праз гады» на том основании, что я 1) не знаю белорусского языка, 2) третировал Головача как писателя и коммуниста.

Для жуликов не существует никаких норм, они не стесняются писать любую ложь, лишь бы бросить тень на меня. А ведь это наверное коммунисты. Как видите, есть еще провокаторы и в наше время. Вот они и ввели бедную женщину в заблуждение ради каких-то грязных своих замыслов, видимо сулящих им солидную прибыль.

Я написал Нине Федоровне большое письмо, в котором показал истинный смысл провокации и характер ее заявления. Я не поверил, да и сейчас не верю, чтобы она сама способна была на эту подлость. Я знал ее как порядочную женщину, не способную на гадости. Она жертва в руках какого-то авантюриста».

Рассерженность автора письма читается даже между строк... Интересно, что он подразумевает под «солидной прибылью»? Гонорар за переводы произведений Головача, которого, похоже, снова начнут издавать? Бенде твердо рассчитывал сохранить этот «участок» за собой... Он сообщает, что несколько раз писал Нине Федоровне, но та не отвечает. И если не ответит, «то придется принять меры самозащиты».

«Я сделаю вот что: напишу официальное заявление на имя прокурора республики с просьбой расследовать, причастен ли я к аресту Головача или кого-либо из белорусских писателей... Копии заявления пошлю в ЦК тов. Мазурову, в Союз тов. Бровко, в некоторые редакции и, думаю, небесполезно будет послать Василию Васильевичу Борисенко. Инкубатор провокаций и сплетен, как мне кажется, находится где-то в районе Института литературы Академии наук».

И заканчивает — «у меня совесть чиста».

Как видите, Бенде собирался воевать по-серьезному... Его недавние жертвы, обвиняемые им на страницах периодических изданий в нацдемовщине, буржуазном мировоззрении и враждебных вылазках, не имели возможности так защищаться. Даже Лыньков, который в 1938-1948 годах возглавлял Союз писателей БССР, признавался, что без «бендевской дубины» дышать свободнее.

С вдовой Головача Бенде, однако, ссориться не хочет — ведь у нее же (не знаю, насколько в те времена это актуально, но) авторские права.

20 ноября 1957 года Лукаш Бенде действительно пишет Бровке, который сменил Лынькова на посту председателя писательской организации, приложив копию своего письма к Нине Головач:

«Дело вот в чем. Я взял в Гослитиздате для перевода на русский язык роман Головача «Праз гады» и уже половину перевел. Недавно в Гослитиздат поступило заявление, подписанное Н. Ф. Головач-Вечер, в котором возражается против поручения мне перевода... В заявлении указано, что Союз писателей Белоруссии, со своей стороны, пишет письмо в Гослитиздат, в котором подтвердит все сказанное в заявлении и выразит возражение против поручения Бенде работы по переводу.

Это значит, что кто-то в Минске снова стал на путь травли и преследования меня клеветническими заявлениями, на сей раз избрав орудием клеветы жену Головача».

Читая эти нарекания, вспоминается народная мудрость «Носил волк, понесли и волка».

«Это для нее наименее болезненный путь»

Сохранился черновик листа Бенде к тому же Бровке, в черновике много возмущения и много правок. «...Горса (директор) сказал, что в субботу ему звонил по твоему поручению М. Федорович и передал, что ты, ознакомившись с делом (видимо, с делом Головача), поддерживаешь заявление Н. Ф. Головач, чтобы не печатать мой перевод романа Головача «Через годы»... Приведу свидетельские показания родственника П. Головача Дмитрия Бородича. В письме от 26.5.56 он писал: «И все меня убеждали, что основным гробовщиком...»

Цитата слов Бородича прерывается многоточием — видимо, в чистовике своего письма Бенде приводит ее полностью. Можно понять, что эта цитата должна подтвердить, что Нина Федоровна не имеет оснований обвинять Бенде.

Письмо Л. Бенде к Д. Бородичу.

14 января 1958 года Бенде пишет Бородичу, который, как мы знаем из письма к Бровке, родственник Головача:

«Мне очень не хотелось бы портить нервы Нине Федоровне, как она испортила мне своим клеветническим заявлением, этой невольной «диверсией», если так можно выразиться. Лучше было бы все разъяснить путем переписки, чем официальным (через прокурора) путем. Если она может вырвать то, что посеяла своим заявлением, то пусть вырвет. Это для нее наименее болезненный путь».

«Довольно плевков я сносил от всяких сволочей, больше не могу и не буду» — заявляет Бенде. И просит передать Нине Головач, что она должна написать письмо с опровержением: «Пусть она поймет, что другого исхода не может быть, кроме позора для нее, если она не отречется от клеветы».

И это он угрожает женщине, которая ни за что прошла лагеря, была разлучена с детьми, потеряла мужа...

Невольно вспоминаешь, а сколько нервов попортил Бенде тому же Янке Купале, когда назвал его в статье «Путь поэта» «идеологом буржуазного национал-возрожденизма», после чего поэта начали вызывать на допросы в ГПУ... Закончилось это попыткой самоубийства, а после истощенный купола был вынужден под фактически диктовку Бенде писать открытое покаянное письмо...

В письме, которое 19 января 1958 года Бенде снова адресует Бородичу, мы видим отклик переписки с Бровкой. Судя по всему, Бородич выразил возмущение, что Бенде цитирует отрывки из его писем в доказательство своей правоты, выдергивая слова из контекста.

«Вы обижаетесь, что я процитировал ваши письма ко мне, считая, что так делать «просто неприлично. Личная переписка все же личная переписка». Так что же плохого и неприличного в том, что эти ваши слова процитированы в письме к Нине Федоровне и доведены до сведения Бровки?»

Бенде высказывает подозрение, что если Бородич недоволен, то, возможно, он вовсе и не защищал Бенде перед Кулешовыми и Ниной Федоровной, которую, как он продолжает утверждать, обманул какой-то «подлец».

«Тот факт, что вы настолько нервозно реагируете на мои письма к Н. Ф., наталкивает на разные мысли. Я очень боюсь, чтобы не поколебалась вера в вас».

Насколько мне известно, перевод Бендэ так и не был напечатан. Самое интересное, что перевод на русский язык романа «Сквозь годы» был сделан еще в 1935 году К. Яковчиком, причем указано, что перевод авторизован. Он издан в Москве, в Гослитиздательстве, в том же 1935 году. Следующий перевод романа сделал Кобзаревский — тот вышел в Минске, в издательстве «Беларусь», в 1965-м.

Это только одна история, которая открылась в архиве Лукаша Бенде. Рассказ еще продолжится.

Людмила РУБЛЕВСКАЯ

Название в газете: Таямніцы фонду Лукаша Бэндэ

Выбор редакции

Регионы

Сок с доставкой и с сосульками: на Брестчине начался сезон заготовки березового сока

Сок с доставкой и с сосульками: на Брестчине начался сезон заготовки березового сока

Как мы березовый сок покупали на торговой площадке лесхоза и в лесничестве,

Гороскоп

Восточный гороскоп на следующую неделю

Восточный гороскоп на следующую неделю

Львам придется повторять пройденное и исправлять ошибки.