Хотя в Беларуси нет моря, но бывшие моряки у нас есть. За их плечами — десятки и сотни выходов в открытый океан. Наш сегодняшний собеседник — капитан второго ранга в отставке Борис Бережной. Еще в детстве он твердо решил стать моряком. Несмотря на все барьеры, которые ставила перед ним жизнь, он упорно шел к своей цели. Впрочем, обо всем по порядку.
— К морю тянуло с детства, — вспоминает Борис Бережной. — Впервые я увидел его в Баку в далеком 1941 году. Туда мы эвакуировались, когда началась Великая Отечественная война. Меня оно очаровала буквально сразу. Пробыв там три года, в 1944-м мы вернулись в Минск. Я начал читать много книг о море, любил ходить на сеансы лент «Адмирал Ушаков», «Адмирал Нахимов»... Одним словом, кроме как моряком, я себя никем во взрослой жизни не видел.
Окончив школу, я решил подать документы в военно-морское училище с авиационным уклоном в Риге. Но там произошел трагикомический случай. Я сдал все экзамены на хорошие оценки. После как-то мы сидели на подоконнике в одной из аудиторий на втором этаже. Я случайно что-то уронил вниз. И все бы ничего, но попал как раз на фуражку дежурного по училищу. Правда, портить мне будущее не стали и написали просто — не прошел по конкурсу.
Куда-то, однако, надо было идти. Мечту о море я на некоторое время отложил. Оценок, полученных в Риге, мне хватило, чтобы поступить в Вольский технологический техникум на машиниста-экскаваторщика.
Извилистый путь к морю
Но долго мне учиться не пришлось. Через год меня призвали в армию. Наверное, из-за моей будущей специальности меня хотели отправить в бронетанковые войска. А я очень хотел попасть на флот. И к военкому ходил, просил. Но дело в чем — после 1949 года на флоте служили четыре года, а в сухопутных войсках и авиации — три. На это и делал акцент военком, убеждая меня в том, что бронетанковая часть все же лучше корабля. Я ему говорил, что отслужу два года и буду поступать в военно-морское училище. Однако убедить военкома я не смог.
И вот настал день отправки в армию. По рядам будущих солдат вдруг пронеслась молва, что после танкистов прибудут моряки. И тогда я... спрятался на территории военкомата, чтобы только дождаться моряков. Меня звали, искали, а я не выходил из своего укрытия. И как только танкисты уехали, я немного подождал и появился. Военком на меня тогда много кричал, что отправить туда, куда Макар телят не гонял. Я ему в ответ: «Ну вот, как раз на флот». — «Ну если такое страстное желание на четыре года...» — «Я там буду не четыре, а двадцать четыре. Главное, чтобы на флоте!»
И я с этой командой попал в Ленинград на Васильевский остров в Краснознаменный отряд подводного плавания имени Кирова. Там я стал трюмным машинистом дизельной подводной лодки. Модель та в то время была одна из новеньких. Но на подводной лодке нужно буквально поклониться каждому люку, каждому вентилю. И вот одному не поклонился. Побил голову так, что где-то через год еще были видны следы.
После попал в Кронштадт в бригаду подводных лодок, где и проходил службу. Где-то через полтора года я подал рапорт в Военно-морское политическое училище имени Жданова. Я был секретарем комсомольской организации, и поэтому рекомендации получил легко. Но вот казус — после того, как я проучился три года, начались знаменитые хрущевские сокращении армии. Наше училище также под них попало. Но тут повезло — нас, девять человек, выпустилось с красным дипломом, и поэтому нам дали возможность продолжить службу. А остальным присвоили звание младшего лейтенанта и уволили в запас по сокращению Вооруженных Сил.
А мы пошли служить дальше. Я попал на Ладожское озеро. Прослужив год старшиной, я сдал экзамены в высшее военно-морское училище имени Фрунзе. Вот такой извилистый путь пришлось пройти к своей мечте.
Когда соперник — через несколько десятков метров...
— После училища меня отправили служить на исследовательский корабль. Мы обеспечивали испытание минно-трального и артиллерийского оружия двух засекреченных институтов. И вот тут сокращение догнало и меня. Что же было делать? Пришлось пойти на «гражданку». Кем я только ни работал — рабочим на стройке, слесарем, механиком... поворотной точкой стало постановление ЦК КПСС от 21 января 1967 года «О мерах по улучшению партийно-политической работы в Советской Армии и Военно-Морском Флоте». Ранее сокращенных молодых офицеров-политработников возвращали обратно на флот.
Я же попал на Тихий океан, на корабль воздушного наблюдения. Дослужился до заместителя командира дивизиона тральщиков.
Оттуда я перевелся на корабль измерительного комплекса «Чукотка». Наше судно обеспечивало запуски космических аппаратов и контроль за деятельностью космонавтов на орбите. Соединение базировалось на Камчатке, в городе Вилючинске. А ходили мы в район аж экваториальной зоны! Некоторое время я участвовал в обслуживании всех запусков космонавтов. Все они проходили у нас тренировки на корабле. Естественно, еще до полетов, мы знали, кто отправится в космос.
На таких кораблях заходить в иностранные порты категорически запрещалось, потому что наши корабли были полностью секретные. Но зато за нами охотились американцы. Как только они нас пеленговали, то сразу же высылали по 2-3 своих корабля измерительного комплекса, которые мешали нам работать. Они глушили наши радиосигналы и постоянно подставляли свои борта, чтобы произошло столкновение. А чем могло закончиться противостояние в открытом океане — неизвестно. Провокации шли из-за того, что на наших судах была установлена очень ценная аппаратура.
«Подводники не любят выходить в море в понедельник»
После учебы в Военно-политической академии имени Ленина служба продолжилась в 10-й противоавианосной дивизии атомных подводных лодок. Они также базировались в Вилючинске на Камчатке, где и корабли контрольно-измерительного комплекса. Но обратно на них меня не тянуло. На субмаринах было гораздо труднее, но вместе с тем и интереснее. Во время походов мы следили за американскими авианосными группировками, находясь в постоянной боевой готовности. Там, где они, там и мы. И цель была одна — не выдать себя, потому что иначе это считалось чрезвычайным происшествием. Следить и находится в постоянной боевой готовности.
— И как тут не вспомнить старую шутку «куда деваться с подводной лодки?»...
— Любая атомная подводная лодка уходит в автономное плавание на 90 суток. Это ее плановый поход. И считается, что для экипажа это признанный психологический барьер. Но обстоятельства иногда вынуждают находиться и дольше. Мы однажды застряли на 108 суток, когда американские группировки были очень активны. Как-то мы зашли очень далеко, и нам с Камчатки присылали плавучую базу, которая сменяла экипаж.
Когда уходишь в поход, ты закрываешься в своем отсеке и твоя жизнь проходит от переборки к переборке. А над тобой — до 300 метров воды. Между вахтами чуть ли не единственное развлечение — посмотреть кино. Всплытие лодки на боевом дежурстве недопустимо. Единственное исключение — сеанс радиосвязи.
Это накладывало дополнительную психологическую нагрузку. Надо было делать так, чтобы разнообразить обстановку, отвлекать внимание людей. Ведь если постоянно смотреть на голую стену, с ума сойти можно.
— Какие приметы есть у подводников?
— Моряки — очень суеверные люди. Например, мы не любим число «13». Мы не любим «черный понедельник» — это выход в море в первый день недели. А также — 31 декабря.
Демобилизовался я в звании капитана второго ранга. И на какой корабль ни приходил — через год его провозглашали отличным. На флоте это звание очень высокое. Поэтому и хороший анекдот приклеился — «Замполит отличных кораблей». И когда однажды мы ходили на траление в Бангладеш, то завоевали кубок за первое место во всем в Военно-морском флоте!
— Скажите, а море влечет до сих пор?
— Конечно! Вот только не так часто сейчас удается куда-то выезжать. Хочу попасть на Северный флот — это моя давняя мечта...
Валерьян ШКЛЕННИК
Фото из архива Бориса Бережного
В Беларуси за последние 10-12 лет как общая, так и первичная детская заболеваемость остаются примерно на одном уровне.
Дело непростое, но благодарное.
Все, что важно знать перед сезоном вирусных инфекций, рассказали специалисты.
